Михаил Чулаки - Мамин сибиряк

• Название: Мамин сибиряк
• Автор: Михаил Чулаки
• Издательство: «Наука и религия» 1988 г., №№ 8-11
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988

«...В ту ночь я впервые подумал, что мамин сибиряк — просто жулик. Как сказала Кутя с самого начала — шарлатан. Нашел дураков, которые только и ждали, во что бы уверовать, которым скучно и тошно без мокошей, волосов, дедушек чуров. А я тоже хорош, тоже развесил уши — а ведь собираюсь в следователи.

Интересно узнать, откуда он взялся здесь в Ленинграде, на Гражданской улице, бывшей когда-то Мещанской. Матушка его привела — это понятно. Но где она его подцепила? В Сибирь в командировку он не ездила, значит, сам заявился сюда? А дальше? Пришел прямо с вокзала на экскурсию в Эрмитаж? Я почему-то никогда об этом не расспрашивал, а ни матушка, ни ее сибиряк сами не рассказывали — взялся откуда-то, ну и взялся… Может быть, потому я и не расспрашивал, что инстинктивно боялся, как бы мой родственный интерес не переродился в следовательский? Неприятно же быть сыщиком в собственном доме...»

---

— И комоедицы, — неохотно подтвердил мамин сибиряк.

— Замечательно! Это ж несбыточная мечта: заснять подлинные комоедицы! Записать! Подарок судьбы. Те-те-те… Фольклористы из Пушдома сойдут с ума от зависти!

— И ты што — сам поедешь? Не испугаисси? Ты вой какой ледащий, а у нас тайга.

— Поеду, обязательно сам поеду! Настоящие комоедицы увидать! Для этого на Луну не жалко слетать, а не то что в тайгу. Ты нарисуй поподробней, как добираться до твоей Середы.

— Прогоны-то те казенны?

— Казенные, а как же.

— Тоды доедешь. Ежли б свои — дома б сидел, а коли казенны…

Мамии сибиряк усмехнулся и стал рисовать.

Я ничего не понимал: я привел Халкиопова, чтобы тот разоблачил мамина сибиряка, уличил в шарлатанстве… И Халкиопов с первых же взглядов как бы раздел мамина сибиряка, выставил смешным и жалким — и вдруг все переменилось: Халкиопов уже готов мчаться в тайгу за какими-то комоедицами…

А матушка была счастлива: сам Халкиопов, которого она не смела надеяться увидеть у себя, явился и восхищается ее сибиряком! Наверное, ей уже виделись научные конференции, на которых ее сибиряк не то главный докладчик, не то главный экспонат.

— Я сейчас чаю поставлю! У нас настоящий индийский. Ипполит достал. Он такой любезный, так уважает Степика!..

Липатого здесь не хватало для полного кворума! Куда-то ушлялся. А что если Кутю катает?!

Халкиопов еще несколько раз прострочил мамина сибиряка, а заодно и нас своим восторженным «те-те-те» и ушел, отказавшись от индийского чаю. А я остался придумывать другие способы мести мамину сибиряку: не отомстив за Тигришку, не отвадив Липатого, я не смогу чувствовать себя мужчиной при Куте.

Липатый явился через час. Матушка все еще не остыла от восторга:

— Ах, Ипполит, что ж ты пропустил подлинное событие? Встречу самого Халкиопова со Степиком! Рукопожатие науки с исконной народностью! Ну ничего, он еще придет не раз.

Липатый пожалел по-своему:

— Я бы его подвез, что ж ты не предупредила. Надо подвозить, раз такой человек. Или позвонить?

Но мамин сибиряк не дал Липатому засиживаться, услал по делу.

— Витьку отнесть тут етих, да ругу штоб сразу. Долга руга вертит друга во врага.

А услав Липатого. тут же проворчал, что холодно в доме и взялся что-то переделывать в паровом отоплении. И на следующий день не резал своих идолов, а возился с батареями.

Я уже придумал, что нужно сменить в охлаждении липатовской тачки антифриз на воду, чтобы разорвало радиатор — тогда хоть Липатый отлипнет на время, но на третий день после визита Халкиопова мамин сибиряк исчез. Уехал с Липатым — и не вернулся. А батареи вдруг сделались холодными. Мы сидели в пальто и ждали мамина сибиряка, чтобы починил. Прибежала и Лариса: у нее тоже холодно — стояк-то общий. Но вдруг до меня первого дошло, что капище наше словно бы оскудело: идолов осталось совсем мало — Мокошь стоит и один Род без Рожаниц и без тигришкииой шкурки на плечах. Вернулся растерянный Липатый искать, не здесь ли Степан Петрович: велел, оказывается, ждать перед подъездом, вошел в какой-то дом на Садовой с большим чемоданом — да так и не вышел.

Матушка плакала. Но надо было жить дальше. Искать мастера, который починил бы отопление. Мастер потребовал четвертной: в системе пузырь и надо как-то особенно продувать или, наоборот, проливать — обращению с паровым отоплением я у мамина сибиряка научиться не успел. Мы уже было привыкли, что тыща рублей — не деньги, но Дажбог исчез, а в шкатулке, на которой он сидел, нашлось всего сто рублей: мамин сибиряк благородно оставил на первое время. Надо было снова осознавать, что двадцать пять рублей еще какие деньги!

Лариса крутилась вокруг мастера, который продувал систему, и повторяла:

— Был мужчина — вот и надо было за него держаться! Бородатых-то много, настоящих нет!

Халкиопов позвонил через неделю. Я не стал звать матушку и сам поведал об исчезновении ее сибиряка.

— Те-те-те… Все правильно. С самого начала все было ясно, я избрал простейший способ, чтобы не вступать с ним в прения. Те-те-те… Интересно, кого теперь морочит? И не дашь ведь объявления в газету: «Не покупайте Серединских богов». Дураков на его век хватит. Разве что вы заявите в милицию. Хотя на что вам жаловаться? Вас-то он не обворовал, даже что-то принес в дом, если я правильно понял. Но я вам скажу, молодой человек, этот язычник — талант. Почувствовал спрос. «Если бы Мокоши не было, надо было бы ее выдумать» — славянский Вольтер. Те-те-те, те-те.

Я был польщен, что сам Халкиопов разговаривает со мной как с равным.

В милицию матушка категорически отказалась заявлять. Более того: она перестала преклоняться перед Халкиоповым!

Кто его просил вмешиваться?! Зачем практиковать такие подлые приемы?! Ну, предположим, не было язычников в какой-то Середе — зато стали бы в Ленинграде! На то и культурный центр, чтобы идти впереди. Удачно выдумать еще труднее, чем перенять дедовские предания. Кто не придумывал?! Магомет! Все апостолы! Придумали, распространили вести — и раз им поверили, значит, стало правдой. Как все здесь поверили в Мокошь, в Рода с Рожаницами — и ведь образованные люди: Ипполит один факультет уже закончил, а другой заканчивает. Татарников — профессор! Поверили, — значит, есть потребность. А дедушка Чур какой симпатичный. И все свои, славянские, отеческие — хватит нам преклоняться и низкопоклонствовать! И лечил как хорошо, помогал! Помнишь Лешу Вакулова, моего однокурсника, которому ногу хотели отнять? Ведь помог! Он так благодарен!

— Остался с ногами?!

— Нет, ноги пришлось отнять обе, потому что случай очень запущенный, но все равно он так благодарен! Никто ему так не помог, как Степик!.. Все должно с чего-то начинаться, с какого-то импульса. Если бы при Пилате понаехали такие ученые сухари и этнографы, как Халкиопов, никакого бы христианства не получилось: устроили бы Музей фарисейской культуры. Вроде как Русский у нас, только на древнееврейском материале. Туристы бы ездили, как сейчас к пирамидам. А такие, как Халкиопов, своим холодным взглядом все убивают!..

Для Кути я придумал целый роман. Будто мамин сибиряк оказался беглым алиментщиком, что его по всей Сибири разыскивали четыре жены и вот уже добрались и до Европы. Что он был вовсе не безграмотный мужик, а кандидат наук, почти доктор, но что бедная матушка в это до сих пор не верит в четырех жен верит, а в кандидатство — нет: «Не может быть, какой же кандидат, когда он все сам умеет своими руками!»

Придумал я роман не только для развлечения, но и потому, что не мог рассказать правды: хотя месть моя и удалась, но ведь отомстил-то я чужими руками, а настоящий мужчина должен драться сам. Кутя еще недели две бродила по двору, звала Тигришку, говорила, что та, наверное, загуляла и вернется с пузом. Потом приблудилась другая кошка.

К нам еще с полгода шли жаждущие исцеления и ищущие «отецкой» веры. Липатый не смог перенять практику мамина сибиряка, он исчез сразу и так же бесследно, как его учитель. Кутя не ездила больше к нему на уроки: мамаша ей запретила и тут же нашла другого натаскуна. А нам приходилось объяснять жаждущим и ищущим, что волхв уехал и вернется неизвестно когда — не рассказывать же всего. Зато Витька Полухин был доволен: теперь он со своим папашей монополизировал язычество, и, кто знает, может быть, отчасти уверовал: когда он идет отвечать к доске, всегда незаметно притрагивается к своей наузе.

Петров-не-Водкин прогремел на весенней выставке картиной «Перуна волокут», на которой изображались древние киевляне, волокущие Перуна, понукаемые князем Владимиром. Много психологии в картине: кто плачет, кто пальцем тычет. Профессор Татарников не то интересуется раскольниками, не то сам впал в раскол. Приходил, толковал про поповцев и беспоповцев.

А матушка однажды, задумавшись, позвала меня:

— Быстрогла-аз!

Но тут же одернула себя и покраснела.