Гунар Цирулис - Милый, не спеши!

• Название: Милый, не спеши!
• Автор: Гунар Цирулис
• Издательство: Лиесма
• Жанр: Детектив
• Год: 1985

Роман Гунара Цирулиса «Милый, не спеши!» написан от имени журналиста, который становится участником расследования преступления. Автор размышляет над тем, почему так запутаны судьбы людей, что должны делать мы все, чтобы в людях одержало победу сильное и доброе начало.

---

— Поселок науки и техники, восьмая линия, дом три. И еще раз — простите за беспокойство.

— Вы случайно не в сфере обслуживания работаете?

— Нет. Заместителем начальника цеха.

— Вот почему вы такой вежливый, — протянул полковник. — Ну, доброй ночи.

Первый радиокомитетчик, которого разбудил звонком Силинь, был сердит и неразговорчив. С женой Гулбиса они дошли вместе только до ближайшего угла. Может быть, больше сможет рассказать Рич Стипран, он обычно ездит тем же поездом, у него там на даче вроде бы даже телефон есть. Нет, номера он не знает — позвоните в милицию, там скажут… Последние слова показывали, что человек действительно еще не проснулся по-настоящему.

Милиция приняла добрый совет к сведению, и уже через несколько минут Силинь расспрашивал диктора Стипрана, чей всем знакомый голос придавал каждому его слову характер официального сообщения.

Да, конечно, ради бога, пожалуйста. О Лигите Гулбис — только самое лучшее. То же и об ее муже, урожденном Алкас, он принял фамилию жены, чтобы избавиться от нежелательного созвучия «алкаш»; да, он как бы друг их дома; последний раз — этак с час назад, когда она сошла на своей станции, а сам он поехал дальше; нет, проводить ее не пришло в голову — как бы он тогда попал домой, поезд-то последний! Думал, что ее встретит Марис; правильно, ее беспокоило здоровье сына, с собой она везла купленные в буфете лимоны, первая клубника еще дороговата даже в день получки; да, пожалуйста, он еще самое малое час не будет ложиться, охотно раскочегарит свой «запорожец» и выедет навстречу; нет, никаких вещичек Лигиты, по каким собака могла бы взять след, у него, к сожалению, нет; ясно, что мужа без надобности лучше не беспокоить; ладно, договорились!

Прошло десять минут, пятнадцать — Марис Гулбис не звонил. Согласно договоренности, это должно было означать, что жена его не вернулась.

Но кто же не знает, что лишь плохие вести летят быстро — в мудростях, истертых до того, что они превратились в поговорки, обычно кроется истина. Я тоже никогда не торопился делиться хорошими новостями, зато всегда спешил позвать на помощь, едва только начинал жать башмак. Хотелось верить, что Гулбис благополучно встретился со своей Лигитой и в эту минуту устраивает семейный скандальчик местного значения — испытанное средство для гашения стресса.

Когда, наконец, раздался звонок внешнего телефона, полковник великодушно позволил Кате взять трубку; он был уверен, что тревоге объявят отбой.

На сей раз Марис Гулбис не просил извинения.

— Полковник еще там? Скажите ему, что о Лигите до сих пор никаких известий. Я больше не знаю, что делать.

— Ждите, — сказал Дрейманис. — Через полчаса будем у вас.

— Врача и проводника с собакой! — распорядился Козлов. — Оса, захвати корреспондента, что ему здесь болтаться без толку…

— И капитана Ратынь, — прибавил полковник.

— Вы действительно думаете?..

— Что оперативная группа без женщины — все равно что машина без запасного колеса. Никогда нельзя поручиться, что не понадобится. — Широко зевнув, он поднялся. — По дороге подбросите меня домой.

Доктор Розенберг словно сошел с иллюстраций к собранию сочинений Диккенса. Именно таким представлял я мистера Пиквика: кругленьким коротышкой с прозрачно-голубыми детскими глазами навыкате, говорливым и деятельным. Держа на руках и укачивая, словно любимого внука, свою медицинскую сумку, он сидел на заднем сиденье машины и что-то увлеченно рассказывал Байбе Ратынь. Старшина Карлис со своей черной овчаркой устроился впереди. По его облику никто не сказал бы, что предки его были безземельными крестьянами из Видземе, много поколений тому назад пустившимися искать счастья на просторах Российской империи. Во внешности Карлиса преобладали черты, унаследованные от матери-башкирки. И все же в нем вдруг заговорил так называемый голос крови: отслужив в пограничном отряде где-то между Павилостой и Мазирбе, Карл Карлович Лапин решил вернуть свою фамилию к изначальному «Лапинь» и обосноваться в Латвии, где для него открылась возможность сохранить верность единственной своей привязанности — собакам. С ними он разговаривал на своем родном башкирском языке, а не на той ужасной смеси латышского с русским, которая, хотя и вызывала у девушек здоровый смех, все же не приводила к желаемым результатам.

На этот раз Андж не тормозил у каждого перекрестка. Включив сирену, пролетал их с восьмидесятикилометровой скоростью, не уделяя внимания светофорам. И это, как знал любой работник милиции, служило плохим признаком: если уж Андж спешит, значит, дело серьезное. Наверное, по той же причине и Оса молчал и даже не отвечал на мои вопросы.

На третьем участке восьмой линии светились два окна: на кухне и в гостиной. В похожем на беседку домике умещалась еще тесная спаленка. Ясно, что для двух семей здесь места не было. Зато сад был большим и выглядел хорошо ухоженным.

— Добрый вечер, — произнес знакомый голос. — Я Ричард Стипран.

Когда он появился в светлом прямоугольнике, я понял, почему этот известный диктор не работает на телевидении. Он был до ужаса тощим, лысая голова его с выпяченной нижней челюстью походила на безвкусную гипсовую пепельницу-череп, какими предприимчивые кустари в последнее время наводнили рижские рынки; к тому же известно, что лысина от века считалась недостатком, отнюдь не украшающим настоящего мужчину.

— Я еще не заходил. Одному неохота.

У меня тоже возникло неизъяснимое предчувствие беды, еще более подкреплявшееся трогательной картиной, какую можно было наблюдать через окно: в кроватке, подняв над головой кулачки, спал раскрасневшийся ребенок, у изголовья сидел тоже красный от волнения отец, раскрытой книгой отгонявший мух.

— По возможности обойдемся без преждевременного сочувствия, наигранной душевности. Если стряслась беда, то чем позже он о ней узнает, тем лучше, — предупредил Силинь.

— Может быть, лучше пока вообще не тревожить? — предположил Стипран, с сомнением оглядев нашу многочисленную группу.

— А как вы ее в темноте отыщете? По флюидам, что ли? — резким шепотом ответил Силинь. — Сделаем так: все остаются здесь, я войду к нему, а вы, товарищ диктор, захватите в прихожей какую-нибудь вещичку Лигиты, лучше всего домашнюю туфлю. Ясно?

Они вернулись почти сразу, и я мог бы поручиться, что Силинь и на этот раз прервал бесплодные разговоры своим неопровержимым аргументом: нельзя терять время.

— На станцию! — приказал он, усевшись в автобус.

— Я покажу дорогу. По шоссе тут километра четыре, и обычно все идут лесом, там вдвое ближе, — предложил Стипран, — но там в темноте сам черт ногу сломит.

— Это бы еще не самое худшее, — грустно откликнулся Розенберг. — Кости мы чиним быстро. Хуже со внутренними повреждениями. Думайте что хотите, Байба, но я не верю, что человека можно вылечить. Подлечить — да; помочь ему безболезненно, даже, может быть, с некоторым удовольствием прожить срок, запрограммированный еще в утробе матери, — на это наша медицина способна. В былые времена не говорили «медсестра». Сестра милосердия — вот что лучше всего выражает сущность нашего ремесла, а кстати, и определяет предел его возможностей: облегчить страдания.

Мы подъехали к станции. Теперь следовало глядеть в оба, подмечая как можно больше деталей, которые пригодятся потом в работе над репортажем. Надо стать зорким и наблюдательным не хуже Силиня, которому для восстановления общей картины происшествия тоже понадобятся все детали сложной мозаики.

Итак: на часах — четверть третьего, последний поезд из Риги прибыл и проследовал дальше пятьдесят восемь минут назад. Минутная стрелка электрических часов прыгала по делениям циферблата, а мы стояли на пустой площади и ждали Силиня, отправившегося на поиски дежурного.

— Зимой я вам назвал бы по имени любого пассажира, — оправдывался заспанный ветеран транспорта, в своей измятой клетчатой рубашке совершенно не соответствовавший моим представлениям об ответственном должностном лице. — А всех дачников кто же упомнит? И так уже порой думаешь: а остается ли в Риге хоть кто-нибудь на ночь? Все едут и едут. А с утра — обратно. Вот скажите: какой смысл вкладывать в землю деньги, строить дом, если приезжаешь только переночевать в нем? Жену молодого Гулбиса знаю, как же. Помню, она еще девчонкой с косичками выкинула в окно билеты родителей. Я тогда работал ревизором.

— Ну, и что вы? Заставили заплатить штраф? — поинтересовался Силинь, вдруг начисто забывший, казалось, о факторе времени.

— У нас не милиция, где и родную мать оштрафуют… когда начальство стоит над душой. Мать Лигиты скорей пешком шла бы в Ригу, чем поехала без билета.

— А этим вечером?

Дежурный не понял.

— Нынче вечером видели Лигиту Гулбис?