Абиш Кекилбаев - Плеяды – созвездие надежды

• Название: Плеяды – созвездие надежды
• Автор: Абиш Кекилбаев
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1981

---

Лицо хана осветила улыбка.

- Сына его видел? Вырос?

- Еще как вырос! Джигит! Любого скакуна оседлать может!

- Так, так…

***

По степи брел одинокий путник, держа под уздцы тощего коня. На голове у него был поношенный лисий треух, на теле – видавшие виды одежонка. Путника звали Итжемес, в дороге он был не день, не два, не месяц – почти год. И за этот год отшагал он по бескрайней степи столько дороги и дорожек, троп и тропинок, что не счесть! Итжемес неспроста бродил по степи: он искал своего верблюжонка. Который был единственным его богатсвом и который однажды исчез из аула.

«Да, - думал Итжемес, - пусто нынче в степи, ни одной человеческой души не встретишь. Одни куланы! Носятся косяками, будто нарочно дразнят меня!.. Эх, как представлю себе казан с дымящимся куланьим мясом, так даже слюнки текут».

Косяки проносились мимо Итжемеса: покажутся, приблизятся и исчезнут словно мираж. «Чтобы дикие, шальные куланы стали грудами душистого, нежного мяса, - прикидывал в уме Итжемес, - надо сначала их поймать, повалить, связать ноги… А потом уж наполнять казаны и варить. И есть, есть, есть лакомые куски! Насытиться вдоволь!» Глазами Итжемес готов был проглотить всех этих быстрых как ветер куланов. «Да где мне! Вон они опять уносятся, унося с собой мою мечту о еде!» Итжемес глотал слюну, изнывал от бессилия, пытаясь унять голод, жадно вцепившийся когтями в желудок.

Итжемес так пристально вглядывался вдаль, вслед вольному дикому косяку, что почувствовал головокружение. Перед глазами у него поплыли радужные круги, на него навалилась усталость, ноги и руки стали не послушными, ватными, от предательской слабости. Итжемес понял, что если он не отдохнет, то рухнет и едва ли сможет быстро подняться. Он еле-еле дотащился до невысокого бугорка в густо заросшей полынью ложбине. Первым делом спутал ноги коню и отпустил его попастись на воле.

Всюду, куда ни бросал Итжемес взгляд, простиралась степь – голая, равнодушная. «Прямо-таки лицо ворюги, а не степная гладь, - решил Итжемес. – Ничегошеньки в ней вроде нет, пустота и покой, а глядишь и отнимет у тебя последнее… Эх, жаль, я в низине остановился! Надо было подняться в-о-о-о-н на ту темную гряду. Там бы и передохнул! – упрекнул он себя. – Недаром степняки с незапамятных времен ищут местечко повыше! Нужду справить и то лезут на холм!»

С трудом преодолев сопротивление ветра, который хлестал его по лицу, по груди, Итжемес добрался до заветной гряды и улегся на землю. Закрыл глаза и, как наяву, увидел казан с молоком и чашку с золотистой жирной сорпой. «О, аллах! Уж не бред ли у меня начинается?» - испугался Итжемес.

Он еще крепче сомкнул веки, свернулся клубочком и затих то ли в полусне, то ли в полуобмороке. Итжемес не заметил вдалеке клубы пыли.

Только что пребывавшая в покое земля, на которой Итжемес уснул, как на своем тихом и смирненьком коне, вдруг затряслась, задрожала. Птицы, которые, казалось, вымерли или покинули степь, поднимались словно из-под земли, суматошно били крыльями, в панике устремлялись в небо. Вмиг умолкли суслики. Их писк, услаждавший слух Итжемеса, резко оборвался, будто и не сидели они мирно у своих норок, не торчали, словно свечки, молясь солнцу.

Итжемес никак не мог понять, что же такое произошло. Он стряхнул с себя остатки сна, поднялся и осмотрелся по сторонам. Лошаденка его беспокойно фыркала, жадно ловила ноздрями незнакомые новые запахи, навострила уши. Откуда-то раздался оглушительные топот. Горизонт был во мгле, там, словно грозовые тучи, поднимались аж до самого неба клубы пыли. Серая масса, казалось, сейчас закроет собой весь белый свет. синее, будто чистое озеро, небо потемнело и, утратив свою глубину и бездонность, стало походить на мелкую лужу.

Чтобы отвести беду, Итжемес схватился рукой за ворот, зашептал молитву. Он бормотал ее дрожащими губами. «Не к добру все это, ох, не к добру! Наверное опять башкиры или джунгары! – лихорадочно заработали мысли Итжемеса. – Много мужчин, много коней снова потеряем. Сколько людей полегло зимой во время башкирского набега! До сих пор оправиться не можем! Сводим кое-как концы с концами, бедствуем, голодаем… Что нас ждет? Какие напасти? Да, тяжелая у нас доля. Таким, как я, непутевым бедолагам, останется одно: протянуть ноги с голоду».

Облака пыли угрожающе росли, надвигаясь на Итжемеса. Все, что находилось под небом, скрытым густой пеленой пыли, ходило ходуном, гудело, хрустело. Степная твердь дрожала, сотрясалась в ужасе. Набравшие силу сочные травы втаптывались в землю с хрустом, похожим на всхлипы.

Итжемесу со страху облака пыли показались огромными змеями, извивающимися в дикой пляске. А вдруг это и есть тот самый семиглавый айдахар, который должен вызваться из-под земли, когда наступит судный день? Куда же деваться? Кругом голая степь с крошечными кустиками: они не то что человека – зайца не скроют!.. Итжемес зашептал пересохшими губами молитву, уповал на чудо.

Теперь Итжемес ясно услышал стук копыт. «Неужто бывают айдахары с копытами? – сжался он, вобрал голову в плечи. – Бывают, видать, на то и светопреставление! О аллах!»

В панике, озираясь, ища спасения, Итжемес вдруг – о чудо! – заметил вблизи каменистую низинку. Там, обрадовался он, или лощина, или запруда, или канавка для стока дождевой воды. Там, может, удастся спрятаться.

Он пригнулся и побежал. Страх, желание во что бы то ни стало выжить гнали его вперед, к серо-голубым, как головки ящериц, камням, единственному его спасению.

Наконец ноги его ступили на что-то твердое. «Неужели они, камни? Конечно! Вон как врезаются в ступни! Да разве это боль… Это же счастье одно, это же надежда!» - задыхаясь от бега и радости, Итжемес остановился вдруг как вкопанный. Перед ним была не запруда и не канавка. Перед ним зиял ров! Ров, вырытый человеческими руками. Он был глубоким, длинным, имел форму дуги и был обложен с обеих сторон камнями. раздумывать, доискиваться, почему здесь ров, зачем он да кто его соорудил, у Итжемеса не было ни охоты, ни времени. Он прыгнул в него.

На дне рва торчал остриями целый лес из копьев и пик! У Итжемеса перехватило дыхание: «Бог посылает мне такую смерть за грехи мои, за ненасытность мою! Сейчас пика пронзит мое жадное брюхо!»

Однако Итжемес отделался лишь легким ушибом, так как скатился в ров прямо по стене. Он повел глазами влево, вправо: всюду – у левого локтя, у правого локтя, прямо перед носом – были копья. Спиной Итжемес почувствовал каменистую стену с грубыми выступами. Привалившись к ней спиной, Итжемес облегченно вздохнул.

Когда он немного успокоился, пришел в себя, то обнаружил, что принял за копья и пики острые, упругие, длинные камыши. Кто-то не поленился, поработал на славу! Высушил камышовые стебли, обстругал ножом один конец, приладил здесь. Не одну, не две камышины, а вон сколько, глазом сразу не окинуть! Торчат, выжидают, в кого бы вонзиться, кого бы насадить на себя, чью бы пролить кровушку! Пролить как водицу. «Странно все это, непонятно! А самое удивительное, как это я уцелел, не поранился даже?! – размышлял Итжемес. – Хотя чему я удивляюсь? На то я и Итжемес! Недаром же, о господи, люди нарекают этим именем тех, кто никому не нужен. Итжемес-то на нашем языке одно-единственное означает: «То, что даже собака не ест». Родители же дают имя Итжемес младенцам, которые родились больными, хилыми, одним словом, на этом свете не жильцам!»

Он еще теснее прижался спиной к стене, ощутил ее сырую прохладу. Измученный пережитым страхом, обессиленный голодом, Итжемес закрыл глаза. И опять поплыли перед ним казаны с мясом, чаши с бульоном, чаши с кумысом…

Вдруг, словно ножом, полоснул по ушам Итжемеса пронзительный крик. Он открыл глаза, поднял голову, посмотрел вверх. Над рвом расстилалась пыльная пелена, нависла неопрятной, застиранной скатертью. Итжемес вспомнил впервые, что оставил там, в дьявольском аду, свою кобылу. С запоздалым раскаянием и жалостью он спросил себя: «Как же это я? Совсем лишился разума от страха! Что с ней, сироткой моей?»

И тут, совсем рядом с ним, что-то начало падать с тупым, тяжелым стуком. Хрип, хруст. Топот, стук, треск.

Над головой Итжемеса проносились какие-то вихри, какие-то тени. Из гигантского, напоминавшего свалявшуюся кошму чрева исторгались небывалых размеров камни и один за другим падали, падали вниз тяжеленным черным градом. Но эти камни не были мертвыми и немыми. Были они живыми и крики испускали, и вой, и стоны, от которых леденело сердце, волосы вставали дыбом. Наводящий ужас град не прекращался, а рев, стоны и визги усиливались, сливались воедино, в адский хор, в котором звучали смертельная боль и смертельный страх.

Итжемес подумал, что, может быть, кто-то в один миг одновременно прирезал тысячу жеребят. Он закрыл ладонями уши, зажмурился. Оглушительный топот и душераздирающие вопли, однако, не стали тише. Итжемесу казалось, что он сойдет сейчас с ума. Глова его закружилась, к горлу подкатила тошнота, но инстинкт подсказывал ему: надо сидеть, не двигаться, не смотреть, не видеть, ждать. Ждать, когда прекратится эта смертоносная стихия, это жуткое нашествие, это дьявольское наваждение. Должно же оно прекратиться когда-нибудь!