Вадим Вознесенский - Евангелие рукотворных богов

• Название: Евангелие рукотворных богов
• Автор: Вадим Вознесенский
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-4226-0004-5

Мир уже стал забывать, каким он был до Сумеречных Войн. Потерян счет времени. Исчезли с карты страны, архипелаги и моря. Нет городов – есть руины, где бушует радиация, где могут выжить лишь метаморфы. А что люди?

Какие-то люди уцелели. Тлеют еще очаги цивилизации. Но где былое величие, где технологии прошлого? В своем развитии люди откатились в феодализм, их быт и уклад примитивен, их нравы грубы, их оружие – мечи и арбалеты. Лишь некоторые счастливчики владеют чудом сохранившимся оружием прежних времен.

Но нет людям покоя и теперь. И не будет, пока в этом мире есть еще и Чужие. Противостоять Чужим обычным людям не под силу. Но все же среди людей находятся такие, кто может сражаться с ними на равных. Один из них – Ключник. Солдат, которого обучили пользоваться любым оружием – сложным образцом военной мысли и вполне, казалось бы, мирным предметом. Человек, утративший свое настоящее имя. А когда человек утрачивает имя, он становится или призраком, или… богом.

---

– Да не похож он на охотника, скорее воин. Броня вон, тесак знатный.

Грудь, живот, спина незнакомца практически не пострадали, действительно защищенные безумно дорогим доспехом из Прошлого. Мягкий, удобный и легкий, он, тем не менее, способен был выдержать прямое попадание арбалетного болта. Огромный, в локоть длиной, нож был закреплен на груди в странных ножнах, рукоятью вниз.

– Воин, – подтвердил старейшина.

Он бережно снял с пострадавшего доспех, извлек и рассмотрел оружие. Кровь была видна и на нем, однако, в отличие от остального имущества, лезвие было тщательно вычищено. Впрочем, кроме одежды да ножа, иной поклажи у гостя и не было, видно растерял в пути.

– Самого можно по частям собирать, а нож вытер, прежде чем убрать, – воин, уважение к оружию имеет.

Словно возмущенный тем, что чужак прикоснулся к его снаряжению, странник повернул обезображенное лицо в сторону старосты и захрипел.

– Ну, мужики, давайте ему шкуру зашивать. Ты уж не серчай, родной, если где криво получится, – угрюмо пошутил старейшина.

Привычные к такому, охотники взялись за иголки, и первые неровные стежки легли на тщательно промытые раны. Спасенный бредил, шептал что-то неразборчивое, но боль переносил спокойно, не дергался, не метался, не кричал – словом, не мешал работать. Будто в довершение всех его злоключений, вдобавок к многочисленным ранам, ушибам да к перелому проступали на коже конечностей белые пятна обморожения.

– Держись, братишка, нам тебе еще кости править.

Появление раненого стало самым знаменательным событием зимы в бедном на новости хуторе. Ванко сутками просиживал возле спасенного, смачивал ему губы водой, пытался поить горячим бульоном и помогал менять компрессы. Состояние больного не улучшалось, пунцовым цветом налились края зашитых ран, потемнели обмороженные руки, не уменьшалась опухоль в привязанной к доске-шине ноге. Знающие люди посматривали и лишь качали головами: «Крепко за жизнь цепляется, другой бы давно отошел».

С другой стороны, явных ухудшений тоже не наблюдалось. «Куда уж хуже?» – пожимали плечами скептики, но потом бред стал внятнее и разборчивее, со временем отрывочные фразы начинали складываться в бессмысленные, но связные выражения. Мальчишке нравилось слушать бесконечное бормотание незнакомца. Словно тебе досталось несколько измятых, обожженных листков-фрагментов, вырванных из большой книги. Ты читаешь их, и каждый интересен, но не имеет ни конца, ни начала и сам по себе не связан ни с одним из других.

Несчастный часто общался с невидимой собеседницей, то задавая непонятные вопросы, то умоляя простить за предательство. Иногда с его уст срывались короткие команды, подтверждающие его былую принадлежность к служивому племени, выкрики, будто душа все еще продолжала воевать где-то на забытом поле брани. Бывало, он проклинал кого-то уже ушедшего, до кого никак не могли дотянуться его безжизненные руки.

Паренек вечерами пересказывал услышанное взрослым, но обрывки бреда не могли пролить свет на главный вопрос – откуда в зимнем ночном лесу взялся израненный одинокий человек. Нельзя сказать, что хутор был оторван от мира – он находился на пути в Устье Куты и к Елене, и летом в обе стороны сновали караваны торговцев, изредка останавливающиеся на ночлег. Несколько раз охотникам приходилось отбиваться от разбойников, банды которых прорывались дальше от Пути в поисках наживы. Но все, даже бродяги и паломники, перемещались сплоченными группами, способными противостоять опасности, – в новом жестком мире не было места одиночкам.

К середине второй седмицы все уже привыкли к раненому, к его стонам и свистящему надрывному дыханию. Балансирующий на грани между смертью и жизнью человек воспринимался окружающими практически как член общины. Мороз не торопясь, но с каждым днем все ощутимее, отступал. На ледоход в скорое время, правда, надеяться не приходилось, потому ярмарка в этом году могла отложиться дней на десять. Вечерами охотники начали доставать из сундуков рыбачьи снасти, пришло время проверять их состояние, править и чинить в ожидании короткого лета. Работу свою они сопровождали однообразными байками да привычными шутками, женщины время от времени развеивали скуку красивыми, но печальными песнями. В один из таких унылых вечеров в главную избу вломился дозорный:

– Чужие на дороге, человек тридцать верхом!

В нынешние времена отряд из тридцати воинов представлял собой серьезную силу. Боеспособных мужчин хутор мог противопоставить целых шестнадцать человек, за высоким частоколом можно относительно безопасно отсидеться, отстреливаясь из самострелов, но если гости смогли позволить себе иметь лошадей, то и вооружены они уж наверное соответствующе. Хорошего мало, проехали б лучше мимо, по своим делам, да кто на ночь глядя от теплого угла откажется? Молча мужчины похватали оружие и высыпали на улицу.

Изнутри к частоколу вела насыпь, охотники занимали позиции, пританцовывая на морозе да поудобнее устраивая самострелы. Отряд уверенно свернул с русла реки и ровной колонной направился к запертым воротам хутора. Почти три дюжины всадников на укутанных в длинные стеганые попоны лошадях!

– Хозяева, – привстал на стременах головной, ехавший по правую руку, – что смотрите хмуро? Впустите погреться.

– Всех пускать – больно кровью ссать, – мрачно отозвался старейшина.

– Мы люди мирные, разве что бражкой угостить можем – от нее и правда ночью побегаете, – засмеялся собеседник. – Тебя звать-то как, батько?

– А батькой и зови, сынок, – не менял тон Сивый. – Ехали б вы и дальше, если по-мирному.

– В Каймонке вчера ночь гостевали, так Кулак говорил: хороший Сивый хозяин, радушный. Выходит, соврал, куркуль толстожопый?

– От такой оравы избавиться, соврал, как есть соврал, – охотно подтвердил отец. – А может, вы Кулака на углях от его же хутора пытали, я почем знаю?

– Зачем на углях? У камина, за доброй кружкой. Впускай, батько, в долгу не останемся.

– Уж вы-то заплатите, с такими должниками голой задницей в снегу ночевать буду.

– Не кипятись, хозяин, – подал голос второй наездник, до этого молча слушавший перепалку, – пусти меня одного, поговорим, а там решишь.

Сивый задумался. Похоже, этот чужак отдавал приказы в отряде, хуторяне вряд ли рисковали, впустив одного человека. Да и заложником может стать в случае чего.

– Скажи своим, чтоб отошли на выстрел, – принял решение старейшина.

Вожак кивнул и сделал знак своим. Так же молча, словно призраки, сопровождающие его воины разделились на два рукава, разъехались в стороны, по широкой дуге развернулись, вновь собрались в колонну и откатились на порядочное расстояние.

«Ишь, словно на параде, как в старые времена, – промелькнуло у Сивого, – видно, перед каждым зимовьем так выкаблучиваются».

Когда гость остался один, старейшина приказал открыть ворота. Массивная дубовая створка отошла ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель смог пройти всадник. Под пристальными взглядами охотников и хищно нацеленными самострелами, не спешиваясь, незнакомец въехал во двор. Слав, стоявший на насыпи у самого входа, нервно снял ладони с пускового рычага, вытер о штанину, перехватил основание поудобнее. Раньше умели готовить бойцов – голыми руками десяток народу положить могли, боли не чувствовали, от оружия уворачивались. Ну попробуй, порыпайся, посмотрим, как от болта уйдешь! Сивый спустился вниз и стоял посреди двора, сложив руки на груди. Всадник неспешно подъехал, легко соскочил с коня, отбросил капюшон и стащил теплую шерстяную шапочку-маску с прорезями, не позволяющую морозному ветру добраться до щек. Среднего роста, не коренастый, в отличие от старейшины, а скорее сухощавый, но крепко сбитый и подтянутый, возрастом он не уступал Сивому. Волевое лицо, покрытое сетью морщин, спокойный и цепкий взгляд – похоже, что командовать этот человек научился еще до войны. Он распахнул полы длинной шубы, демонстрируя отсутствие оружия:

– Я с добром пришел, Сивый.

– Сивый-то Сивый, а тебя я знать не знаю.

– Мы с тобой свои имена, старик, еще до войны забыли, зови Полком, меня под этим прозвищем весь Путь знает.

«Ну точно бандюги, на Пути нормальных всех давно вырезали, – перешепнулись мужики на насыпи, – эти добром не уйдут»

– Ну пойдем в тепло, Полк. Ты своих предупредил, чтоб не нервничали?

– Час подождут.

– А потом?

– Не бойся, хозяин, раньше управимся.

Сивый пожал плечами, распорядился не спускать глаз с чужаков и повел гостя в избу. Там они уединились в тесной каморке старейшины, прикрыли поплотнее дверь и около получаса беседовали о чем-то. Когда вожаки вышли, мрачновато-задумчивый Сивый буркнул Славу, чтобы тот отворял ворота, бабам – собирать на стол, одному из охотников – помочь управиться с лошадьми. Невозмутимый Полк взметнулся в седло и выехал встречать своих.