Роман Шмараков - ПОД БУКОВЫМ КРОВОМ

• Название: ПОД БУКОВЫМ КРОВОМ
• Автор: Роман Шмараков
• Издательство: Salamandra P.V.V
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2010

 В этой книге доктор филологических наук и прекрасный переводчик античной поэзии Роман Шмараков представляет свои прозаические опыты – семь изысканных и стилистически безупречных новелл, действие которых переносит читателя из древней Греции в Германию XVIII века, Италию времен Ренессанса и Россию «дворянских гнезд» века девятнадцатого.

---

Он вышел к фонтану «Алфей и Деянира». Речной бог, еще без следов несчастной битвы на курчавой голове и с выражением непобедимого самодовольства, преподносил прекрасной нагой Деянире, нестерпимо лучащейся на солнце, зубристую раковину, должную означать власть над всем порожденьем речной глубины, которую Деянира принимала левой рукой (дурной знак), держа в правой, несколько на отлете, бронзовое зеркальце, куда гляделась пред появлением бога. Пенистый ток ниспадал из раковины им под ноги, вокруг которых два свившихся дельфина, страшно выпуча затянутые патиной, как ряскою, глаза, извергали из сомовьих пастей тяжелую влагу в плескучие обводы фонтана. Недвижно стояла ажурная радуга в водяной пыли, словно обещая, что потопа больше не будет, что бронзовым глазам статуй не придется видеть ни проплывающих над ними гуртом овец, ни тюленей, запутавшихся в ветвях дуба, и что назидания, взывающие к чувству боязни, сменились более духовным воздействием просвещения. Г-н W. услышал близкую поступь и еще успел увидеть, как спина человека, которого последние минуты он для чего-то преследовал, скрывается за витыми воротами лабиринта, простиравшего свою зеленую массу далеко вдоль перекрещивающихся аллей. Г-н W. кинулся в ворота, вступил в трепещущие листвой ущелья, повернул за первый поворот и замедлился, не уверенный, что сумеет выбраться отсюда в краткое время — ибо с правилами герренгаузенских лабиринтов он не был знаком — и помня, что его ожидают принцесса и Лейбниц и что, извиняя свое длительное отсутствие его подлинными мотивами, он может к шуткам над своей горячностью прибавить удивление своими романическими склонностями. Ему, однако же, казалось, что его поведение удовлетворительно объясняется тем, что он представлял себе довольно хорошо круг людей, которые могли в эту пору посещать парк; что человек, увиденный им, не был схож ни с кем из них и что во всяком случае его присутствие должно иметь веские основания. Всего несколько минут назад расставшись с дочерью курфюрста, за времяпрепровождение которой он думал быть отчасти ответственным, г-н W. не мог не считать справедливым интерес к неизвестному посетителю, чья таинственность не была свободна от подозрений в силу несчастного жребия всех государей, которым оказывают больше почтения, чем испытывают. Ему услышалось, как незнакомец, проходя мимо за лиственной преградой лабиринта, напевает мелодию, которая показалась ему знакомой, — но, еще ловя удаляющийся мотив, г-н W. наконец понял, что смутный звук, над которым он напрасно утруждает воспоминанье, видимо, производится фонтаном, расположенным в центре лабиринта, и что незнакомец окончательно перестал быть различимым среди шелеста струй и листвы. Кузнечик скакнул перед ним по траве и скрылся. Г-н W. оторвал два листочка с шевелящейся и качающейся стены: они были разные. Он шагнул вперед, и среди преднамеренного хаоса что-то ослепило его: в крупной, темной листве, скрытой от солнца высотою стен, несколько соседственных листьев горели нестерпимым золотом. Г-н W. поглядел с удивлением, прежде чем раздвинул их, чтобы выглянуть сквозь озаренной листвы: оказалось, что отшлифованное зеркальце в руке Деяниры, отражая солнце, бьет в этот час сюда, проницая за сквозящие стены лабиринта. Он поглядел еще минуту на дымный луч, пересекавший перед ним мглистый коридор, прежде чем повернуться и выйти из лабиринта, где скрылся его незнакомец и откуда, возможно, он уже счастливо выбрался на другую аллею в ту минуту, когда г-н W., все еще во власти задумчивости, оставленной в нем покинутой машинерией Флоры, бесстрастно развертывающей свой важный замысел в этот пустынный час, медленно выходил из витых ворот. В отдалении нескольких сотен шагов на широком взлобье стоял круглый храм, выстроенный курфюрстом, дабы напоминать о величестве творения и о блаженстве созерцать в нем распоряжения Божества; стройные колонны его мерцали в перистой тени молодых акаций. Если бы г-н W. имел возможность достигнуть до этого места, господствовавшего над окрестностью, то, глядя вниз от храмовых ступеней, знал бы точно, где находится увлекший его незнакомец, но, к несчастью, между ним и высокою площадью храма пролегало русло речки, в сем месте изогнутое полукругом, нарочно расширенное и прилежно поддерживаемое. Скудные берега ее укреплены были гранитом со свисавшим чугунным кольцом, за которое хватался, причаливая, лодочник, назначенный перевозить гуляющих от лабиринта к храму, но в жаркие часы, когда ему напекало голову, уходивший дремать в рощу Пана, чему не препятствовал курфюрст, видя в этом уместную аллегорию. Спускаясь по берегу, г-н W. сильно поскользнулся — удержался, но черпнул размахнувшей рукою песку. Он осторожно присел на корточки и окунул руку в теплую воду. Поднявши голову к небу, меж тем как сквозь его пальцы текли благонамеренные струи изогнутой курфюрстом реки, он видел, как храм созерцания, похожий на сквозящее облако, возносит классический свод к белеющей лазури, где кружит далекий коршун, словно прикованный к ступице гигантского колеса, — и г-н W., щурясь от солнца, представил, как если бы он, сходя по ступеням храма, на которые золотая акация бросает крупную рябь, точно ливень на реке, с этого избранного места наблюдал весь обдуманный замысел княжеского парка. Он видел оттуда себя, сидящего над темноблещущей излукой аллегорической реки, и омкнутое пепельным горизонтом полудня бесконечное множество того, что было уготовано встречаться ему по дороге сюда и что таким же образом будет сопровождать его обратный путь, представительствуя не только за свое предписанное значение, но и отчасти за значение множества других вещей, которые он увидел бы, если бы выбрал другую последовательность аллей. Он видел в тенистых аллеях насупленные гроты, подставляющие тому, кто заглядывает в их жерла, стоящее против входа зеркало, для удивления от непредвиденной встречи; видел солнечные часы и причудливые тени фонтанов на влажном песке. Он видел ветви, качающиеся от прыганья и возни щебечущих птиц, и невозмутимую гладь квадратных прудов, по которой далеко разносится гам разноплеменного птичьего стада из менажерий, как быстрое бормотанье человека, на миг выбившегося из беспокойного сна. Он видел, наконец, всю кропотливо размеренную окрестность, от Меркурия в утомленной позе умного эпикурейца подле главной лестницы, ртутно блещущего между двух шарообразно остриженных орешников, до Сатурна в старинной дубовой посадке, чье каменное лицо, затененное широкой шляпой, глядит за парковую грань туда, где уже тянутся терпеливые крестьянские уделы. Он опустил глаза к своему безмолвно качающемуся отражению. Какие-то зеленые волокна стлались по дну в прихотливом подчиненье струям, роющим витые бразды в песке. Что-то проковыляло по дну, украшенное конической мозаикой из слюдянистых обломков раковин, и пропало в темноте. Все дышало смутной сонливостью. Странно было думать, что лишь стремление столкнуться с человеком, мелькнувшим в аллее, привело сюда г-на W.; среди тех разнообразных чувств и впечатлений, которые он испытывал в течение своей прогулки, потребность видеть в природной архитектуре черты всеобщей разумности, законы которой он одарен был способностью познавать в себе самом, казалась ему той невидимой целью, что руководствовала его в безлюдных аллеях, между отбрасывающих короткую тень боскетов. Вдруг ему повиделось, что какое-то лицо смотрит на него из глубины белыми глазами, и хотя через минуту стало ясно, что только игра теней на углублениях дна вкупе с мгновенным и случайным переплетением водорослей вызвали это заблуждение, в чем он убедился, передвинувшись в сторону, но выражение явной ненависти, которым дышало это сцепление пятен и очертаний, подействовало на него так неприятно, что он рассудил за лучшее покинуть это место.

Он пошел вдоль воды и остановился против украшавших другой берег пышных зарослей барбариса, из которых по пояс поднималась обнаженная мраморная статуя, о названии которой г-н W. мог только догадываться. Белое ее лицо отражалось среди воды, темные спины рыб сновали в его рту и глазницах, точно змеи или черви в расселинах черепа. Г-н W. перевел взор и увидел, что подлинное лицо статуи не обнаруживало осведомленности о тех печальных, но поучительных выводах, к которым располагало подражание ему, предпринятое природой; оно несло выражение благосклонности, самодовольной от сознания того, что красота тела, сияющего сквозь листву, даст этой благосклонности множество поводов проявиться или быть отказываемой. Блеща мутным перламутром, рыбы кусались друг с другом в беспокойной воде, доносящей до берега угасающий намек на их поведение, толкались зевающим ртом в упругую грань, за которой опасно развертывалось не подозреваемое ими пространство воздуха, и совершали неуловимые эволюции, послушные общей склонности. Повременно что-то всплескивало у нависших берегов, и трава дрожала, задетая брызгами.