Максим Кантор - МЕДЛЕННЫЕ ЧЕЛЮСТИ ДЕМОКРАТИИ

• Название: МЕДЛЕННЫЕ ЧЕЛЮСТИ ДЕМОКРАТИИ
• Автор: Максим Кантор
• Издательство: ООО «Издательство Астрель»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-053109-7

Максим Кантор, автор знаменитого «Учебника рисования», в своей новой книге анализирует эволюцию понятия «демократия» и связанных с этим понятием исторических идеалов. Актуальные темы идею империи, стратегию художественного авангарда, цели Второй мировой войны, права человека и тоталитаризм, тактику коллаборационизма, петровские реформы и рыночную экономику — автор рассматривает внутри общей эволюции демократического общества Максим Кантор вводит понятия «демократическая война», «компрадорская интеллигенция», «капиталистический реализм», «цивилизация хомяков», и называет наш путь в рыночную демократию — «три шага в бреду». Книга художественная и научная, смешная и страшная, — как сама наша жизнь.

---

И, справедливости ради, так случилось повсеместно. Культ германского прошлого вполне уравновешивался британским культом прошлого (артуровские циклы, прерафаэлитская эстетика, экстатические прозрения Блейка и т. п.), а немецкое идолопоклонство — идолопоклонством американским. Если принять, что монументы Третьего рейха есть вопиющее язычество и антихристианский тоталитаризм, то как прикажете относиться к скульптурным портретам отцов демократии, вырубленным в скале? Немецкое лютеранство, конечно, являет сорт религиозного национализма, но американское сектантство связано с вселенским католичеством еще того менее. Это как понимать — в контексте христианской традиции или как-то иначе? И кто именно, простите, представляет языческую сторону конфликта?

Гораздо более перспективным для понимания происходившего в двадцатом веке является оценка именно самой демократии как социального строя, провоцирующего язычество. То, что практически все демократии пришли к этому культу одновременно, — представляется совершенно очевидным, и однако мы упорно продолжаем считать орды стран Оси — язычниками, а силы союзников — христианами. Эта историческая аберрация происходит по понятной причине, причине идеологической. Победившая демократия внедрила свою терминологию в оценке варварства и цивилизации — этой тенденциозной терминологией и пользуются, вопреки исторической точности.

Примечательно, что Первую мировую в истории принято оценивать как нелепую катастрофу; представители «потерянного поколения» растерянно констатировали, что потеряли точку отсчета, не знают, за что сражаться, причины столкновения не ясны — тогда зачем же их убивают? Совсем иное дело Вторая мировая война: здесь всем ясно решительно все. Если Первую мировую принято считать кризисом европейской цивилизации, то Вторую мировую объявляют войной за спасение цивилизации. И это непонятно: зачем спасать то, что находится в глубоком кризисе? Если верно первое утверждение, то дурную цивилизацию, ввергшую народы в войну, и защищать не стоит. Если цивилизация гнилая — а это, кажется, установлено — то на кой ляд ее объявлять святой?

Это тем более загадочно, что за гнилую и за святую цивилизации воевали те же самые люди. Одна и та же война с коротким перемирием — как может быть, что у первой половины войны цель не ясна, а у второй — ясна? Ситуация проясняется, если принять то, что социальные ориентиры были изменены в течение самой войны. Изменились понятия «цивилизации» и «власти».

Нелепая Первая мировая война не достигла цели — поскольку внятных целей у нее не было; монархические амбиции оказались ничтожными по сравнению с демократическими амбициями наций. Говорится, что войне помешали революции и демократические процессы, на деле же революция сделала войну по-настоящему возможной, революции придали войне смысл, политическую перспективу. Когда стало трудно убивать людей по приказу царя, война зашла в тупик. Выражаясь словами Ленина, потребовалось «превратить войну империалистическую в войну гражданскую». Но переведя конфликт в гражданский, демократический — война скорректировала свои планы. Какие заманчивые перспективы открылись перед человечеством! Потребовалась работа двух поколений, чтобы убедить народы снова пойти в бой — на сей раз осмысленно, добровольно, по собственной инициативе снова лезть в ту же самую мясорубку, куда их прежде толкала воля монархов. Теперь люди умирали осмысленно — за свою свободу; их точно так же убивали и калечили, но людям казалась, что они сами выбирают свою судьбу. Теперь-то они умирали не напрасно!

Так демократическая война (столкновение фашизма, нацизма, империализма, большевизма, колониализма, анархизма и либерального колониализма) внесла необходимые поправки в социальное развитие двадцатого века.

Такое рассмотрение истории исключает, например, теорию «вертикального вторжения варварства» (термин Ортеги-и-Гассета, столь любимый идеологами новой империи) в тело цивилизованной Европы, вообще исключает объяснение феномена фашизма через варварство далеких веков. Не было битвы цивилизации с варварством, не было битвы демократии с тиранией, не было войны свободных греков с персидскими рабами — это все выдумки идеологов. Нет-нет, современный Леонид не загораживал дорогу Ксерксу наших дней, это просто демократы дрались друг с другом. Англичане называли итальянскую демократию — тиранией, а Муссолини говорил, что «объявляет войну плутократической демократии Англии». И трудно сказать, кто из них не прав в определениях: все правы.

В тридцатые годы разнокалиберные демократии продолжили спор, который в десятых вели монархии. То, что в 14-м году находилось в ведении царя Николая, короля Виктора-Эммануила и кайзера Вильгельма, перешло в ведомство Сталина, Муссолини и Гитлера — представителей народа. Если рассматривать мировую войну как единое целое — с 1914-го по 1945 год, то следует отметить, что за время пятнадцатилетнего перемирия (1919 год, Версальский договор — 1920 год, мирный договор Берлина с Америкой — 1936 год, война в Испании) произошло радикальное перевооружение сторон, смена идеологий. Благодаря череде революций на поле битвы вышли уже не монархии, но демократии. Как заметил герой Первой мировой войны генерал фон Мольтке: «Невозможно быстро закончить эту войну, поскольку воюют не армии, но народы», — и генерал точно описал процесс перевооружения. В окончательной битве сошлись уже не монархии, но демократии, оттого бойня получилась свирепее и результаты вышли убедительнее.

Так рыцари на ристалище, сломав копья, сходят с коней и берутся за мечи и топоры. Да, это была европейская гражданская война, но существенно, что в ходе этой войны произошло качественное изменение структуры воюющих обществ и, соответственно, уточнение целей войны.

Первая мировая война решала спор, какой из монархий владеть рынками; Вторая мировая война решала, какой из типов демократии положить в основу мировой Империи. Это совсем разные задачи. Надо ли удивляться тому, что в столкновении миростроительной и мироуправляющей демократий — победила последняя? Победила мироуправляющая демократия, то есть принцип менеджмента, принцип долгосрочных инвестиций, принцип капитала. Демократия богатых победила демократию бедных, демократия пролетариата проиграла демократии банкиров. И это, в сущности, закономерно.

Подобно тому как поверженные монархи идут на поклон монархам-победителям — на поклон к победившей демократии пошли поверженные демократии. Разница существенная, монарху отдает шпагу монарх, но в случае победы демократии над демократией признавать поражение приходится народу. Та демократия, которая выиграла в этой бойне, провозгласила именно себя подлинной, и свой тип правления единственно верным. Так сформировался новый тип Империи — цель, которую монархи в четырнадцатом году неясно видели перед собой, но увидеть и воплотить смогли только демократы. Собственно, этот тип складывался веками, мы не вправе сказать, что он явился в совершенно новой оболочке, но коррективы — сообразно масштабам — были внесены. Так был сформулирован новый тип колониализма, который впоследствии оставалось закрепить законодательным путем — распустить прежние колонии, основанные монархиями, и создать новые, по народному демократическому принципу.

То был переход западной цивилизации в новый этап развития, рождение тотальной имперской демократии. И больше того: в ходе войны выявился народ-лидер: коль скоро конфликт перешел в область народную, биологическую, то лидер определялся путем естественного отбора. Форма народовластия, соответствующая этому народу, и власть данного народа были объявлены критерием свободы. Потребовалась большая война, чтобы найти биологически активный центр новой империи. Отныне другие народы (а соответственно, и другие формы народовластия) будут носить характер колониальный.

В свете этого предположения любопытно изучить, например, роль маршала Петена, коллаборациониста. Его линия поведения может рассматриваться как предательская, но можно рассуждать и так он служил Империи, и оставался солдатом Империи, просто перешел на роль наместника. В сопротивлении он не видел проку и оказался прав: надолго ли хватило политики де Голля? Прозорливый Петен не стал суетиться — все равно дело закончилось принятием проекта Виши.

6. Война гражданская и война народная

На истории мировой войны следует задержаться: странности современной демократии происходят из странностей этой войны. Это была действительно какая-то неправильная война.

Первую фазу ее (а именно действия во Франции) назвали «странной войной» — и верно, тогда случилось много необъяснимого с военной точки зрения: армии избегали столкновений, Гитлер дал возможность английским войскам уйти нетронутыми через Дюнкерк, хотя легко мог их уничтожить и положить конец войне в принципе. Термин «странная» следовало бы распространить на всю эту войну.