Михаил Пришвин - Дневники. 1918—1919
Скачивание начинается... Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Описание книги "Дневники. 1918—1919"
Описание и краткое содержание "Дневники. 1918—1919" читать бесплатно онлайн.
Дневник 1918—1919 гг. представляет собой достаточно большой по объему документ, который можно считать летописью, но летописью своеобразной. Хотя дневник ежедневный и записи за редким исключением имеют точные хронологические и географические рамки, события не выстраиваются в нем в хронологический ряд.
Вопросы, которые поднимает Пришвин в первые послереволюционные годы, связаны с главной темой новейшей русской истории, темой, которая определила духовную ситуацию в России в течение столетия, — народ и интеллигенция.
Дневник первых лет революции — не только летопись, но и история страдающей личности.
— Так это всегда было: и раньше били, и теперь бьют, и всегда будут нашего брата бить, потому что без этого нельзя.
— Ничего не нужно: к стенке — и готово, или трехдюймовку поставим.
— Ты меня, я тебя, это не способ, никогда не поверю.
— Чего же тебе-то надо?
— По мне, чтобы без оружия, вот когда без оружия будут жить, тогда я поверю, а то все одно: царя свергли, царя <приписка: комиссара> поставят — Ленина, коммисара все одно, а чтобы нет никого и никаких.
Внезапно из-под ступенек вырос монах.
— Нечестивцы, что вы делаете? сына застрелили, отцу веревку на шею повесили!
— Да нишь мы, вот чудак, нам, первое, велели, а второе, мы есть хотим.
— Проклятые, за кого же вы стоите?
— А ты за кого?
— Я за мощи святителя.
— Не мощи, а мышь.
Монах с проклятием уходит, в толпе голос:
— А кому он вредит, кому статуя мешает?
Рабочие:
— И мы то же говорим, вреда от него нет никому, по мне стоит и стоит, какой вред от статуи...
— Дурак, ты не понимаешь: это место очищается: был царь, Ленина поставят.
— Командира.
— Так и пойдет, только это снаружи всё, пока без оружия не будет, не поверю.
— Затвердил: без оружия, тебя не задевали, а вот посмотри.
Развернул рубаху, показывает против сердца заживший широкий рубец.
— Кто это тебя?
— Никто: партия. Неужли ж я это оставлю, как ты думаешь, оставлю я или нет?
— Задело-то, задело.
— Меня задело, а ты где был?
— Я работал.
— И я работал, нет, я спрашиваю тебя, могу ли это дело оставить?
— Да на кого же ты пойдешь?
— На партию.
— Какую партию, ты скажи, кто?
— Почем я знаю: задело и всё, и я задену, а тебя не задело.
Собирается большая толпа, выделяется голос женщины:
— Свободу дали нам, а хлеба не дали, на черта нам эта свобода!
Большевик:
— Иди на работу. Поднимается в толпе шум, крик:
— Давай работу!
— Возьми: ты сам не идешь.
— Врешь, врешь!
— Нет, ты брешешь: вы работать не хотите, а не мы виноваты, работы много.
Женщина, всех подавляя визгом, выпалила:
— Проклятые! нашли работу хорошую, царя давить, работа! Всех вас эсеры перевешают.
Из-под ступенек вырастает буржуй в синем пиджаке, с воспаленными глазами и кричит:
— Работайте, работайте, скоро придут немцы, всех вас перевешают.
С верхних подмостков из-под короны кричит оборвыш, показывая на топор:
— Вот что, вот что будет, вот что немцу. Тогда показывается немец и кричит:
— Не верьте, не верьте, немцы придут с порядком, от немца плохого не будет никому, вот только ему, ему.
Показывает на верхнего, тот показывает топор:
— Этих били тысячи лет, и пройдут еще тысячи, всё будут бить, потому порядка от них быть не может, они дрянь, их нужно бить.
Материалы. Замысел художника такой, чтобы отец был похож на сына и сын на отца, взглянешь с одной стороны — Александр, взглянешь с другой — Николай, как будто старинный пасьянс раскладываешь: Александр умирает, Николай рождается, или читаешь длинную главу из Евангелия о том, кто кого породил.
— Сына застрелили, отцу веревку на шею.
Женщина:
— Осьмушку нам сегодня не дали!
— Кто довел?
— Спекуляция. А разобрать, где спекуляция, — нет ничего; человек, а разберешь человека — нет ничего: ни спекуляции нет, ни человека нет.
— Кто же довел?
— Голод.
— А голод откуда?
— Война.
— А войну кто начал?
— Буржуи.
— Теперь нет буржуев, отчего же нет ничего?
40-летний хочет выразить мысль о вредности классовой борьбы, словами: гокнулся и зарыли — надо развить это.
Почему народ гуляет-лежит?
К стенке, к стенке! — твердый нигилист.
— 20 тысяч рублей и три недели, чтобы разобрать, и сто тысяч и три месяца собрать — одна самотоха!
— Вы прекрасно рассуждаете, разрешите мне закурить... чувствительно вам благодарен, позвал, спросил, а кто здесь...
— Вот стоит дураком: что он понимает.
Работа не клеится, работают как мухи и не знают, из-за чего всё, кому эта статуя мешает.
— Партия — это как родня моя — стоит за меня родня в деревне, если кто обидит, так и партия стоит за меня, партия — друзья-товарищи, и ежели чужая партия, то я тож не разбираю, где какой человек, партию общую — богопартию.
Подождите, вот скоро эсеры придут, всех вас перевешают.
Нужно стоять в стороне, кто не задет, и поправлять.
— А кто не задет теперь?
— То-то и я говорю, тут к тому идет, чтобы каждого задеть и растравить, чтобы уж, он не мог больше поправлять и укрывать, а тоже бы в партии[ю] мог, и так не осталось бы ничего: партия на партии[ю] и никаких.
— И никаких!
40-летний стоит то за царя, то за Ленина, слежу, как повертывается нигилист.
Вся особенность Христа была в том, что шел сам и упреждал жизнь, а наш человек живет до тех пор, пока его не распнут, все на что-то надеется, чего-то дожидается, авось минует, авось пройдет, и глядишь — вот нет ничего:
— Пожалуйте к стенке.
Какое-нибудь удостоверение достать бы, что я из Москвы еду в Елец по литературному делу, например, для изучения церковных архивов, и кто мне это может дать, говорят, Валерий Брюсов!
— Как Валерий Брюсов, при чем он?
— А вот! — Показывают мне разрешение и газету «Возрождение», — назначили Валерия Брюсова.
— Да это не тот!
29 Июля. Творчество мира. Под вечер выхожу к набережной Храма Христа Спасителя и смотрю на Кремль, в который я, русский человек, теперь больше войти не могу[119]. Там среди дворцов, белых высоких храмов далеко блестит золотая, новая и до смешного маленькая главка церковная, как будто это новая вот-вот только проросла из земли или вылупилась, как цыпленок.
Мне кажется, это не измена, как многим кажется, это легкомыслие: полюбил, отдался, запутался в чувстве, выбрался кое-как на простор и теперь думаешь, где же это я бродил, как это вышло, вспоминаю — да вот как!
Творчество мира. Царь без скипетра с отнятыми руками стал много лучше, вид его мягче. Крылья поворочены.
Что бы там ни говорили в газетах о гражданской войне и все новых и новых фронтах, в душе русского человека сейчас совершается творчество мира, и всюду, где собирается теперь кучка людей и затевается общий разговор, показывается человек, который называет другого не официальным словом «товарищ», а «брат».
Эта маленькая церковь[120] поднялась чуть-чуть от земли, и кажется, только что проросла. Возле меня говорили о Москве, вот как чудно все — француз Москву сжег, а теперь француз наш друг, можно ли верить, что француз наш враг или друг.
— Кто же он нам?
— Никто.
— А этот?
Показал на «статуя».
— Был царь... только ведь поставь тебя на его место, и ты тоже сам объявишь: нынче француз враг, завтра — друг.
Подходит красноармеец:
— Товарищи, расходитесь!
— Ну вот, видишь: вчера был рабочий, нынче власть перешла ему, ходит с оружием и делает то же самое дело.
Показал на царя и к солдату:
— Братья, зачем вы так поступаете, подобно статую-царю, который, считается, принес народу вред.
Путаница.
— Вы не понимаете: наедут советские, увидят митинг, вперед меня арестуют.
Ожесточается на то, что не может ответить, и разгоняет.
На площади разговоры продолжаются.
— Я, — говорит один, — теперь уж на вашу площадь не пойду, пусть убьют — не пойду.
— Товарищи, я не против этого, я только заметил, что вы его братом назвали, — какой он вам брат?
— Конечно, брат.
— Тогда и царь брат?
— И царь.
— Вы рабочий, выходит, у вас с царем отец один?
— Конечно, один.
— Почему же тогда выходит гражданская война?
— А почему бывает: двое жили-жили вместе и подрались?
— Подрались, и вы считаете их за братьев?
— Да здравствует гражданская война!
— Долой оружие!
— Товарищи!
— Брат мой!
— Я вам не брат: да здравствует гражданская война!
— Я вам не товарищ, а брат: долой оружие!
— Подумайте, что вы говорите, какое государство может существовать без оружия, где есть на земле такое государство?
— Есть, есть такое: там люди живут, работают, пашут, скотину разводят, торгуют, а воевать — нет! махонькая страна такая...
— Финляндия.
— Ну, хоть бы Вихляндия.
— Воюет; жестоко... и другие воюют.
— Нет, эта не воюет.
Публика догадывается:
— Швейцария!
— Я говорю: есть, есть такая страна, где не воюют, хоть бы вот эта самая махонькая Вихляндия, значит, можно же так.
— Ну хорошо, товарищи, ответьте прямо, если на улице двое дерутся — что вы сделаете, как остановите?
— Я стану между ними и скажу: «Братья мои! не деритесь!»
— А не послушаются?
— Другой придет, сильнее меня — остановит.
— Ну хорошо, он остановит, враги помирятся, поцелуются, и один пойдет в особняк, другой в подвал, и опять все по-старому.
Подписывайтесь на наши страницы в социальных сетях.
Будьте в курсе последних книжных новинок, комментируйте, обсуждайте. Мы ждём Вас!
Похожие книги на "Дневники. 1918—1919"
Книги похожие на "Дневники. 1918—1919" читать онлайн или скачать бесплатно полные версии.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Отзывы о "Михаил Пришвин - Дневники. 1918—1919"
Отзывы читателей о книге "Дневники. 1918—1919", комментарии и мнения людей о произведении.