Тамара Лихоталь - Попутное поручение

• Название: Попутное поручение
• Автор: Тамара Лихоталь
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1969

Книга Тамары Лихоталь «Попутное поручение» — это рассказы о самых обыкновенных ребятах, о том, что происходит или может произойти в самые обычные дни. И дни эти наполнены весёлыми и грустными событиями, первыми трудностями, раздумьями, решениями, первыми поступками.

Проявил ли ты смелость или малодушие, хитрил, выгадывал что-то для себя или позаботился о других — твои поступки пока ещё не очень заметны для окружающих, пока ещё ты решаешь всё наедине сам с собой, но это начало твоего пути в жизнь. Вот главное, о чём рассказывает автор в этой книге.

Может быть, в ком-нибудь из героев ты узнаешь себя, посмеёшься над весёлыми приключениями, случившимися с ребятами, вместе с ними погрустишь, согласишься с их мыслями или поспоришь с ними.

---

— Ну, чего плакать-то? — сказал Колька малышу. Длинненький такой мальчишка, почти с Кольку ростом, а лет ему мало, глуп ещё, что с него спросить. — Не реви, — повторил Колька.

— Д-да, — прохныкал мальчишка, — не р-реви! А м-мячик?

Он и так-то заикался, этот мальчишка. Это у него после пожара. Мать его выбросила из окна, а сама сгорела. Вот он и заикается. А как заплачет — и вовсе ни одного слова не поймёшь. Только мычит.

— Эх, ты! — сказал Колька.

Оглянулся — никого нет. Ну и ладно. Тихонько перемахнул через решётку ограды, пошёл осторожно, как Гулливер среди лилипутов, стараясь не наступить на бархатные головы.

— Куда ж он задевался — мячик?

— Т-там, — мычит мальчишка, — т-там, у т-той с-с-стен-н-н-ны.

Глянул Колька вокруг воровато, точно он рвать эти цветы полез, и дальше. Как провалился мячик!.. Ой! Надо же! Сам Павел Иванович — в калитку и идёт по усыпанной песком дорожке мимо цветника. Тут уж не до мячика! Колька, как заяц, запрыгал назад. Сюда шёл — ни одного цветка не помял, а обратно — прямо по головам потопал. Скорей! Скорей! Да не вышло. Павел Иванович на дорожке остановился. Стоит и смотрит, как Колька Маленький шагает по гладиолусам. Подозвал испуганных ребятишек и велел:

— А ну, дежурных сюда!

Примчались дежурные. За ними воспитательница в белых кудрях-барашках, Клавдия Максимовна, бежит, переваливается, даже запыхалась от бега.

— Ах, какой мальчишка! Вы видите, Пал Ваныч, никакого сладу с ним нет. Никакой дисциплины…

А Колька Маленький стоит ногами на растоптанных цветах.

Вечером самое хорошее место — на веранде: и ветерок с моря обдувает, и цветы густо пахнут. Только комаров много. Это они на свет летят. Сидят ребята — и хлоп-хлоп себя то по шее, то по лопатке, то по голым ногам веточкой обмахивают. Только Колька Маленький не хлопает себя ладошкой, и веточки у него нет никакой. Хоть все комары в него вопьются — не заметит. До комариных ли тут укусов! На веранде полным-полно народу: и ребята, и воспитательницы обе, и уборщица тётя Маша с испуганным лицом, и завхоз, молодой толстый мужчина, на барьере пристроился, чтоб видней было. А смотреть-то на что? Смотрят все на Кольку Маленького. Он стоит посреди веранды, потому что сегодня обсуждают его недостойное поведение.

Павел Иванович, строгий и торжественный, словно на праздник собрался. На нём не белый костюм, как днём, а вечерний — тёмный. Говорит Павел Иванович тихо, так, словно ручеёк журчит. Говорит всё правильно. Что вот страна заботится о детях, всё им дала: и эту дачу у самого синего моря, и сад чудесный.

На веранде тихо-тихо. Только мерно шлёпает море. Сидят притихшие ребята, слушают. Разве не правда это? Правда. И дача-дворец у моря — правда, и сказочный сад. Ничего не жалеет для них родная страна. Утром, когда они ещё спят в своих прохладных спальнях, задёрнутых парусами-шторами, она спешит на работу. Она стоит у жаркой печи, чтобы к утру на завтрак у них был свежий хлеб. Она склоняется у стрекочущих машин — шьёт для них платья и обувь. Вытирая промасленные усталые руки, она озабоченно думает: «Ну, что ещё надо сделать ребятам?» Ей нелегко — ведь она одна заменила им отца и мать.

— …даже павлины, — журчит между тем Павел Иванович. — Но есть такие неблагодарные, — грозно повышает он голос, — которые не ценят. Готовы набезобразничать, поломать, цветы вытоптать. Вот полюбуйтесь, он стоит перед вами.

Стоит Колька Маленький посреди веранды. А тень от стриженой Колькиной головы покаянно лежит на полу. Покачнёт ветерок лампочку под потолком, где комарня крутится, и тень то скрючится, то подползёт к самым ботинкам Павла Ивановича.

— Вот и обсудите, хорошо ли это цветы топтать, красоту нашу портить.

Конечно, нехорошо портить красоту. И все знают, что нехорошо. И сам Колька Маленький знает.

Но ведь он не ломал, он не хотел ничего дурного. И то, что сказал сейчас про него Павел Иванович, несправедливо, как несправедливо многое в этом таком красивом, таком хорошем доме.

Низко опустил Колька стриженую голову с красными оттопыренными ушами, потупил глаза. Ни на кого не смотрит. Не видит Колька, как в углу молодая воспитательница Мила Александровна, волнуясь, мнёт в руках концы газовой косыночки и щёки у неё горят, как Колькины уши. И что-то хочет сказать Мила Александровна, поднимается, потом опять опускается на стул, бормочет:

— Ах, ну что же это! Нельзя так!

Ни на кого не смотрит Колька Маленький. Зато слышит он всё. Вот Лидка Самохина слово взяла:

— Недостойный это поступок! Колька ещё ниже опускает голову.

— О нас заботятся все, и Пал Иваныч, и мы должны, должны… — Что должны, Лидка забыла.

— …быть благодарными и слушаться, — подсказывает потихоньку из-за ребячьих спин, высунув свои кудряшки, Клавдия Максимовна.

— …быть благодарными и слушаться, — повторяет Лидка.

— Правильное выступление! — говорит Павел Иванович. — Я рад, что вы сами осудили недостойный поступок. И мы напишем письмо в тот детский дом, где воспитывался Кашуков, и расскажем о его поведении.

Ребята помалкивают. И только один кто-то, кажется, Ловач, кричит:

— Верно! Напишем!

И снова тихо. Слышно даже, как стукаются об лампочку бабочки и шлёпаются на пол с обожжёнными крыльями. И вдруг раздаётся ещё голос, тоже одинокий:

— Неправильно! Несправедливо!

Это Колька Большой. Но он не мастер говорить, крикнул — и в кусты. А что этот крик — пустое дело!

— Всё, — говорит Павел Иванович, — наше собрание окончено.

И все расходятся.

В спальне сегодня никого из старших. Дежурная воспитательница Мила Александровна, которая должна прийти и проверить, как легли ребята, не пришла. Она в кабинете у Павла Ивановича.

Никто не спит, даже не ложится. Жужжат, спорят. И девочки тут же. В спальню к мальчикам не входят, в дверях толпятся.

— Разве он нарочно?

— И не хулиган он!

— А Лидка-то, Лидка заюлила. Я уж её за платье дёргаю: «Чего вылезла!»

Лидка стоит, под взглядами ребят потупилась. Прячет за спину свои руки в бородавках, помалкивает. Вдруг из коридора кто-то как поднапёр.

— Ой, чего толкаетесь! — кричат девочки. — Это ты, жирный?

В дверях Ловач. Пока тут все кричат да спорят, он небось в столовой опять столы обнюхал. Сегодня почти никто и не ужинал. Компот в стаканах — пей не хочу. Теперь явился. Вошёл, расталкивая девочек:

— А ну, брысь! — и двинул плечом. Привык, что с ним боятся связываться, с таким здоровым.

Но сегодня на ребят нашло. Распалились, кричат. А Ловач, что — Ловач. Сгрудились, напирают. Вон их сколько. Ловач заюлил не хуже Лидки Самохиной. Сгорбил свои жирные плечи, вроде меньше ростом стал. Боком, боком — пробрался к своей постели и сел там в углу, смирный.

А ребята не унимаются, бушуют. Кажется, приди сюда сам Павел Иванович — не отступят.

— Не виноват Колька Маленький!

— Да и не за цветы «го вовсе ругали. Думает, мы не понимаем за что! Мы прекрасно понимаем!

— «Понимаем»! А сами языки на сучки повесили, — укоряет Колька Большой.

— Попробуй скажи! — говорит один из мальчишек.

— Эх, вы! «Скажи, скажи»! — бормочет Колька Большой зло.

Он вдруг вскакивает с кровати, стаскивает свою постель и, волоча по полу одеяло, тащит всё в комнату, сваливает на кровать, где сидит, обхватив руками коленки, Колька Маленький. Отодвинув его, Колька Большой с этой кровати тоже стаскивает постель и несёт на веранду. Стелит Колькину постель рядом с Ловачом и подносит к самым глазам оторопевшего Ловача кулак:

— Вот это видал? А не видал — погляди. Тут его место! Ясно?

Не слушая Кольку Маленького, который бормочет: «Ну зачем ты! Ну чего ты!», Колька Большой подталкивает его за плечи на веранду.

— Вот здесь ложись и спи!

VI

Вечером на веранде хорошо слышно, как волны шлёпают внизу. Колька Маленький вечерами не спит долго. Лежит, заложив под голову руки, и старается представить себе, как сейчас там, в Крестинке…

«Письмо из Крыма! — кричит дежурный. — Ребята, письмо! От Кольки!»

«Чур, мне марку», — заявляет Валерка Вакушин.

«Да подожди ты с маркой!»

«Ну, как там курортник? Поправляется?»

«А это и не от него, — недоуменно говорит Маша Тихонова, разорвав конверт. — Ой, ребята!..»

Колька Маленький проводит ладонью по сухим глазам. Он больше не плачет. Сколько дней уже нет ему писем из Крестники. Ни одного. Рассердился Сергей Петрович. А он бывает, Сергей Петрович, сердитым. И тогда только держись! И кричит, и ругает. На Зинку Канакину он даже ногами топал за то, что ленивая Зинка сестрёнку свою запустила. Это у них там, в доме, у старших ребят маленькие подшефные есть — у кого братишка, у кого сестрёнка. За ними присматривают, и учиться помогают, и так вообще. Маленькому трудно без матери. Разве воспитательнице за всеми усмотреть? Поссорится или подерётся и плакать будет. А Зинка свою сестрёнку совсем запустила. Один раз хватились, а у той девчонки в волосах чёрт знает что. Зинка и не чесала её вовсе, и вообще внимания на неё не обращала. Ох и кричал на неё Сергей Петрович! А один раз как он Алика Ланового!.. Это ещё вначале, когда Алька к ним только пришёл. У Альки и мать есть, да не могла с ним справиться, вот он и очутился в детдоме. Сначала ходил руки в карманы и щурился: я, мол, только свистну — мать прискачет и заберёт. Так вот, Алька одной девочке ругательство сказал. Сергей Петрович услыхал, стал кричать на него, а Алька стоит улыбается. Так Сергей Петрович как стукнул его! У него только одна рука, у Сергея Петровича, но крепкая рука. Алька захныкал, заревел. Все думали, он матери напишет, чтобы прискакала и забрала его. Но он не написал. Так и живёт у них в доме. И не ругается. При мальчишках, может, когда потихоньку и скажет, а при девочках — никогда.