Александр Мень - История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 2. Магизм и единобожие

• Название: История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 2. Магизм и единобожие
• Автор: Александр Мень
• Жанр: Православие

Что было раньше: язычество или вера в Единого Бога? Почему во все времена были связаны между собой нравственность и Единобожие? Какими путями выходит человечество из рабства Магизма к свободному Богопознанию? — На эти и многие другие злободневные и вечные вопросы отвечает предлагаемая читателю вторая книга из серии «История религии. В поисках Пути, Истины и Жизни». Грандиозная панорама первобытных религий, которую рисует на ее страницах Александр Мень (1935—1990), еще раз убеждает, что у истоков материального крушения всегда стоит духовное обнищание.

---

Это ни с чем не сравнимые, единственные в своем роде документы в истории религии. Здесь мы как бы присутствуем при том моменте, когда совершается переход от единобожия к многобожию, от почитания незримого Властителя Вселенной и источника Добра к культу грубого и человекоподобного громовержца, на стороне которого сила и симпатии большинства людей. Индра более популярен, он понятнее, доступнее примитивному воображению, он обещает быть покровителем военных вождей арьев; раджи молятся ему, призывают его в битвах как своего военачальника.

Нам совершенно неизвестно, как относились арьи к религии коренного населения. Есть только намеки на то, что первоначально они сурово осуждали фаллический культ, процветавший в долине Инда [235]. Тем не менее, около 1500 года они сами его восприняли вместе с целым рядом других черт древнеиндийского язычества.

* * *

Легко представить себе, по какому пути после всего этого пошла ведическая религия. Вместо простой, возвышенной молитвы, возносимой из глубины души под неподвижной синевой небес, появляется сложная система ритуалов и заклинаний. Все большее распространение получает мысль о том, что боги нуждаются в церемониях и жертвоприношениях и что путем культовой магии их можно принудить служить себе [236]. Нравственно-мистическое отношение человека к Божеству извращается. Для индо-арьев начинается магический этап истории их мировоззрения. Закон Рита переосмысливается в магическом плане. Ритуалы начинают рассматриваться как неотъемлемая составная часть мирового порядка. Отсюда рост авторитета жрецов, тех людей, которые занимаются исполнением обрядов. В этих обрядах налицо все черты первобытного колдовства: и попытка имитацией желаемого события превратить его в действительное, и вытеснение из молитвы морального элемента. Все упование возлагается на знание причинно-магической связи между вещами; строго соблюдая всю сложную церемониальную систему, можно управлять стихиями и богами, как своими слугами. Огненная жертва может вызвать молнию и гром, возлияние молока — дождь.

Эта иллюзорная власть над миром неизбежно приводит к полному порабощению человека. Магические представления сковывают его сознание и постепенно угашают в нем подлинно религиозную мысль. К счастью, индо-арийская культура не задохнулась под гнетом магизма, а стала незаметно пробивать себе дорогу. В ведический период эта дорога разделилась на два направления. С одной стороны, неудовлетворенное религиозное чувство обратилось к космической мистике бытия, огня, жизни. С другой стороны, выход из тупика начали искать через философское мышление.

В чем же конкретно проявились эти два пути? Ведические поэты никогда не утрачивали ощущения внутреннего единства жизни. Они воплотили это чувство в величественном мифе об исполине Пуруше, мировом Всечеловеке [237]. Это тысячеглавое и тысяченогое существо было принесено богам в жертву. Пуруша был связан и заклан, и из его необъятного тела возникло все многообразие Вселенной: животные и духи, боги и звезды, гимны и песнопения. Пуруша — это все, что стало и станет.

Когда миф говорит о сотворении человечества, то проводит между людьми определенные различия. Не из одной части колосса возник людской род: Брахманом стали его уста, руки кшатрием,

Его бедра стали вайшьей, из ног возник шудра.

Это первое упоминание о сословно-религиозном делении в Индии, так называемых «варнах», или кастах.

На чем основывалось подобное деление, уже более трех тысяч дет тяготеющее над Индией? Историки не пришли к единому мнению в попытках ответить на этот вопрос. Излишне доказывать, что дело тут не в социальной расслоенности. Десятки других древних обществ обладали гораздо более резко выраженным сословным разделением, чем Индия около 1500 года, и, тем не менее, никогда не существовало такой пропасти между сословиями, какая существовала и в известной мере существует доныне между индийскими варнами. Некоторые историки склонны связывать возникновение варн со стремлением арьев соблюсти чистоту крови. Однако очевидно, что варны являются не столько барьером между арьями и неарьями, сколько в первую очередь дробят самих арьев на строго изолированные группы [238]. Скорее всего, мы должны искать корни кастовой системы в магических представлениях, воцарившихся у индийских арьев. Мы знаем, как ревниво охраняется в первобытных религиях тайна высших посвящений, какие препятствия должен преодолеть человек, чтобы достичь посвящения. Возможно, принявшие посвящение считались у арьев высшим классом людей, а так как магизм не признавал динамики в развитии, эти ступени должны были оставаться незыблемыми, как часть единого мирового организма. Эта мысль достаточно ясно выражена в мифе о Пуруше.

Но, оставляя в стороне социальный аспект мифа, важно отметить, что Пуруша является великолепным символом органической целостности мироздания. Все, от богов до последней пылинки, соподчиняется в нем, как органы в живом теле.

Другая важная черта мифа — это огромная роль, которая отводится в нем жертвоприношению. Весь космогонический процесс рассматривается как некая премирная жертва, как рассечение единой живой Праматерии. Благодаря мифу о Пуруше ритуал возводится на высоту непреложного всеобщего принципа. Посредником при всех жертвенных обрядах является бог огня Агни. Этот новый обитатель индийского Олимпа незаметно начинает отвоевывать у Индры первенство. Годы войн и захватов с течением времени уходят в прошлое; зиждительное тепло, загадочное и животворящее, привлекает больше внимания, чем простодушный любитель сомы Индра, похваляющийся своей силой. В культе Агни сосредоточивается тот чувственно-созерцательный пантеизм, который всегда составлял отличительную черту индийского мирочувствия. Природа, таинственная жизненная сила, скрытая в ней, сопричастие ликованию стихий становятся для индийца источником духовного наслаждения и мистических радостей. Но эта натуралистическая мистика не способна освободить человека от власти Магизма. Природа, подчиненная неумолимым законам, не может быть светочем духовной свободы. Если для отдельных людей в ней открываются тайны мира и звучит голос Вечности, то большинству тех, кто живет культом природы, не остается ничего иного, как отдать себя во власть косного, вечного и безнадежного круговорота вещей.

В этот период возникает своеобразное индийское богословие, которое идет по пути синкретизма, близкого к египетскому. От смутного, неосознанного «генотеизма» приходят к убеждению, что каждый бог достоит почитания в силу своей тождественности с остальными. «Это, — говорит Макс Мюллер, — не то, что обычно понимают под политеизмом. Однако неправильно было бы назвать это и монотеизмом. Если уж необходимо найти какое-то имя, то следовало бы назвать его катенотеизмом. Это есть сознание того, что многие божества — лишь различные имена одного и того же Бога» [239].

Такого рода «катенотеизм» может показаться шагом к единобожию, но в действительности он оправдывал политеизм, освящая все его формы.

Зачатки философской мысли в Индии были связаны с духовным кризисом, аналогичным подобному же кризису в Египте и Двуречье. Мы узнаем о нем опять-таки из Риг-Веды, из более поздних гимнов сборника. Там звучат уже молитвы, которые свойственны обычно изощренным, утонченным цивилизациям. Живое чувство общения с космосом и духовными силами, его одушевляющими, заменяется рассудочной рефлексией, скепсисом, усталыми, холодными умствованиями [240].

Если прежде душа человека не испытывала никаких сомнений, а со всей страстностью отдавалась любым богам и любым силам, готовая каждого из них возвести на небесный престол, то теперь путь к этому непосредственному общению с природой и духовным миром оказался для многих закрытым. Людей стали охватывать мучительные раздумья: в чем смысл мироздания? Откуда оно возникло? Грубые мифы перестали удовлетворять; окруженные сонмом богов, их почитатели тщетно ищут среди них Высшего и Единого. Какому Богу нужно поклоняться? — спрашивают себя риши. — Индре? Но кто видел его? Существует ли он? Высшего поклонения заслуживает лишь Творец (Вишвакарман) и Вседержитель (Праджапати), Тот, Кто был источником всего, «Кто двинул по небу эти светила. Кто вдохнул силу в животных и разум в человека. Но есть ли среди людей кто-либо видевший его? Где жизнь, кровь, Я Вселенной? Разве спрашивает что-либо тот, кто знает?» [241] Человек бредет в темноте, и от него скрыт конечный смысл его бытия, от него скрыто начало мира. Он может лишь строить смутные догадки и ставить вопросы, бесконечные вопросы. И разрешимы ли они?

Поэт обращается к истокам Вселенной:

В том изначальном не существовали
Ни что-нибудь, ни темное ничто.
Лазури светлой не было, ни кровли
Широко распростершихся небес.
Что покрывало все? И где приют был?
Была ли там бездонность? Глубь воды?
Там не было ни смерти, ни бессмертья.
Меж днем и ночью не было черты.
Единое само собою
Дышало без дыхания везде.
Все было Тьмой, все покрывал сначала
Глубокий мрак, был Океан без света,
Единая пустынность без границ.

Зародыш, сокровенностью объятый,
Из внутреннего пламени возник.
Любовь тогда первое всех восстала
В сознании из силы семянной.

В свои сердца глубоко заглянувши,
Открылось мудрым, что в Небытии
Есть бытия родство. И протянули
Они косую длинную межу.

Там был ли низ? Там был ли верх? Там были
Даятели семян, там были Силы.
Внизу самодержавность Бытия,
Вверху протяжность мощная пространства.

Кто знает тайну? Кто ее поведал?
Откуда мир, откуда он явился?
Тех далей и богам не досягнуть,
Они пришли позднее. Кто же знает?

Откуда, как возник весь этот мир?
Откуда, как Вселенная явилась,
Мир создан был, или он был не создан?

Об этом знает только Он, всезрящий,
Все видящий с небесной высоты,

Иль, может быть, и Он того не знает? [242]

В этом знаменитом гимне нашло выражение то чувство недоумения, которое охватывало индийских провидцев, когда они пытались найти утерянную нить, пытались проникнуть в молчаливую обитель Высшей тайны. И мы видим, что эта попытка, в сущности не идет дальше смутных мечтаний и догадок, дальше неопределенных образов и расплывчатых понятий.