Реймонд Пристли - Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта

• Название: Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта
• Автор: Реймонд Пристли
• Издательство: Гидрометеоиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1985

Реймонд Пристли – участник антарктической экспедиции английского полярного исследователя Р. Скотта (1911-1914 годы). Однако, если Южной партии этой экспедиции, трагическому финалу похода к Южному полюсу посвящены десятки книг, то о Северной партии, судьба которой сложилась также достаточно драматично, хотя и не столь роковым образом, наш читатель не знает практически ничего. Эта книга заполняет не освещенные еще страницы экспедиции Р. Скотта.

Для широкого круга читателей.

---

Последние пингвины ушли с мыса Адэр лишь в конце марта, когда зима окончательно заключила нас в свои объятия. Они кончили линять за неделю или десять дней до этого, но, пока море не начало замерзать, оттягивали, по-видимому, свой уход, стараясь задержаться на берегу, где было вдоволь пищи. Ухудшение погоды заставило их поторопиться. Вслед за ними улетели и поморники, в рационе которых значительное место занимают пингвины. Нам даже казалось, что поморники покинули бы мыс намного раньше, если бы мы их время от времени не подкармливали, когда пополняли свой холодильник. Поморники отличаются поразительной прожорливостью. Ненадолго до их отлета Браунинг заметил поморника со странным отростком, торчавшим из клюва, и пристрелил его: участникам экспедиции было строго-настрого приказано доставлять в лагерь все необычные живые существа и неорганические образования. В желудке поморника нашли полупереваренную вильсонову качурку. Ее лапы и были тем странным отростком. Тем не менее, презрев неудобства, поморник энергично клевал выброшенную на помойку баранью лопатку.

Девятнадцатого марта мы впервые поняли, что такое близзарды[32] мыса Адэр. Успокоенные месяцем затишья, мы были застигнуты во время сна врасплох и дорого за это поплатились. Кемпбелл и я установили на берегу для магнитных наблюдений одну из наших походных палаток и за неимением снега закрепили ее базальтовым гравием. Покидая палатку накануне шторма, мы решили, что она выстоит против любого ветра, а если даже остов сломается, то гравий не даст ей улететь. Но мы решали без хозяина – и утром палатки на месте не оказалось, больше мы ее не видели. О том, что произошло, нам поведали прерывистые глубокие борозды на пляжном гравии между местом, где она стояла, и морем. Ветер несколькими рывками буквально протащил ее по берегу и унес в воды Тихого океана.

Другие потери были незначительными. Больше всего мы боялись за дом, получавший боевое крещение. Он дрожал и сотрясался, словно живое существо, посуда градом сыпалась с полок. Я понял в ту ночь, чем это мне угрожает, когда рядом с моей головой приземлился тяжеленный немецкий словарь, а за ним последовали неиссякаемым потоком бутылки с чернилами, карандаши, ручки, книги… Потом-то, сравнивая этот близзард с некоторыми другими штормами, мы поняли, что это был детский лепет, но в то время он показался нам очень сильным, и я, увидев на анемометре[33] 84 мили в час [135,2 км/ч], не успокоился, пока не обошел вокруг дома и не убедился, что в нем нет трещин.

Теперь солнце каждую ночь скрывалось на несколько часов за горизонт, и стало ясно, что если мы хотим успеть сфотографировать окрестности, то это надо делать немедленно: весной нам будет не до того: санные вылазки займут почти все время. Левик и я сделали десятки снимков, и некоторые из них понравились бы самому Понтингу. Снимали мы в основном различные формы льда, встречающиеся на подошве припая.

Фотографировать в Антарктике хорошо профессионалу, но для такого любителя, как я, располагающего очень скудным оборудованием, эта работа сопряжена с большими трудностями. В старом хламе из хижины Борхгревинка и у нас в мусоре я раскопал три банки – из-под соли, с «Южного креста», из-под сливочного джема и от наших якорных сетей – и приспособил их в качестве бачков для промывания пленок.

Вначале мы были вынуждены обрабатывать снимки в нежилом доме Борхгревинка, а работать с проявителем и водой в помещении, где температура градусов на десять ниже точки замерзания, крайне неудобно.

«Начинаешь, как и дома, с того, что подготавливаешь растворитель, заворачиваешь пленку в апрон[34] и погружаешь в раствор. Растворитель должен быть как можно более горячим, но в то же время не чрезмерно, иначе он вызовет отслаивание эмульсии. Поскольку раствор быстро охлаждается, оставляешь пленку в растворителе значительно дольше, чем рекомендовано инструкцией.

Не имея при наших приспособлениях достаточно воды для промывания пленки на этой стадии, приходится опускать ее в кислый фиксаж плохо очищенной от проявителя. Но и фиксажа у нас нет в нужных количествах, один и тот же растворитель используешь многократно, пока он не становится бесполезным. Одновременно заворачиваешь следующую пленку в еще влажный апрон и, чтобы он не успел замерзнуть, как можно быстрее погружаешь в свежий растворитель. Бывали, однако, случаи, когда мне приходилось заворачивать пленку в апрон, покрывшийся льдом после первого же промывания.

После того как в фиксаже пленка становится почти прозрачной, разрезаешь ее ножницами на полоски, чтобы раствор покрывал ее более равномерно. Когда надо освободить место для очередной порции, пленку вынимаешь и кладешь в воду для первой промывки примерно на полчаса. Затем перекладываешь ее в банку из-под джема для второй промывки и добавляешь туда раствор перманганата калия, пока в воде не появляются красные пятна нерастворившейся марганцовки. Тут вынимаешь пленки и кладешь в третью воду».

Этот процесс имел тот недостаток, что никак не удавалось удалить с пленок коричневые пятнышки от окисления марганцовки. После нескольких попыток я от нее отказался, предпочитая оставлять пленки на ночь во второй воде.

Наконец, надо было высушить пленку – и это в лачуге, где даже при несильном ветре температура падала ночью ниже точки замерзания. Мы разрешили эту проблему с помощью спирта. Погруженная в него на несколько минут, пленка высыхала за полчаса, спирт же ничего не терял от своих качеств и по-прежнему был годен для сохранения биологических образцов. Позднее мы приспособились проявлять и печатать снимки у себя дома, и тогда многие трудности отпали сами собой.

Пока море не покрылось припаем, пак все время дрейфовал вместе с отливами и приливами. Иногда мимо мыска, названного нами Спит[35], проплывали большие айсберги, некоторые из них садились на прибрежную мель и обламывали свое основание. Столообразная форма айсбергов, отколовшихся от Барьера, произвела на исследователей Антарктики столь сильное впечатление, что стала – и по праву – символом антарктических айсбергов. Не следует, однако, забывать, что во многих районах Антарктики, и в том числе в районе мыса Адэр, встречаются айсберги обычных очертаний, притом во множестве и в большом разнообразии форм. Если у нас выдавалась свободная минутка, то не было лучше развлечения, чем отправиться на мыс Спит и полюбоваться оттуда «южными дредноутами».

ГЛАВА V НАШ БЫТ И НАУЧНАЯ РАБОТА

Распорядок дня. – Граммофон. – Состязания в стрельбе. – Субботняя уборка. – Зимовка в Антарктике уже не страшна. – Ацетиленовая установка. Научные занятия. – Моряки-ученые. – Метеорология и биология. – Вылазки на плоскодонке. – Только общие усилия приносят успех в работе

Как только мы перебрались в свой дом, у нас установился твердый распорядок дня, которого мы придерживались всю зиму, вернее, до первого санного похода. Достаточно поэтому описать один день, чтобы составилось представление о том, как мы провели зиму.

Пока мы не ввели ночную вахту, завтрак, боюсь, не всегда начинался точно в назначенное время. В нашем багаже не было будильника, и мы зависели от случайности – авось кто-нибудь проснется в половине восьмого и разбудит кока. К счастью, у моряков вырабатывается привычка просыпаться в определенное время, и Дикасона очень редко приходилось будить, да и все остальные только раз или два намного проспали время подъема.

Проснувшись сам или будучи разбужен в половине восьмого, кок прежде всего раздувал огонь в печи. Ложившийся накануне последним закладывал в нее большие куски брикетного топлива, и они потихоньку тлели, так что разводить огонь заново обычно не приходилось. Затем кок варил овсяную кашу и жарил на беконе бифштексы из мяса пингвина или тюленины – почти неизменный наш завтрак – и без десяти восемь объявлял побудку. Все без сожаления покидали уютную постель, мигом вскакивали и бежали умываться. Умывание состояло в том, что каждый набирал горсть снега из сугроба с подветренной стороны дома, энергично обтирал им лицо и шею, а затем не менее энергично вытирался насухо полотенцем. Опыт показал, что снег растворяет грязь, а полотенце впитывает большую ее часть. Можете не сомневаться, эта водная процедура освежала хорошо, даже слишком хорошо, и, наверное, только дух подражания и нежелание отстать от Кемпбелла заставляли меня всю зиму скрести свою физиономию таким образом.

Завтрак состоял, как я уже сказал, из тарелки овсяной каши и жареного мяса – лучшего меню не придумаешь. В Антарктике никто не страдает отсутствием аппетита, к тому же пингвинья грудка в приготовлении Дикасона или Браунинга была деликатесом, ради которого стоило совершить такое далекое путешествие. Чаще всего мы расправлялись с едой меньше чем за полчаса, но каждая трапеза все равно растягивалась на час, как то и предусмотрено морским уставом.