Евгения Изюмова - Дорога неровная

• Название: Дорога неровная
• Автор: Евгения Изюмова
• Жанр: Советская классическая проза
• ISBN: 5-88394-063-3

Роман «Дорога неровная» о судьбе нескольких поколений одного русского рода, который практически стал историческим, потому что человек в любое время связан с реальными историческими событиями, и в романе много имен, влиявших на ход истории России. Так что роман «Дорога неровная» это еще и познавательный роман для тех, кто не знал те имена. Он написан хорошим легким и богатым языком, удачно подобраны и эпиграфы для каждой главы, которые тоже напоминают читателю, что были на Руси прекрасные поэты - Николай Некрасов и Сергей Островой.

Эта электронная версия книги создана для библиотеки Либрусек ( http://lib.rus.ec ) и размещается в библиотеке Либрусек с разрешения автора книги на условиях лицензии Creative Commons: Attribution - Non-commercial - No Derivatives (by-nc-nd). Лицензия «С указанием авторства - Некоммерческая - Без производных» Если вам понравилась книга и вы хотите сделать пожертвование то используйте Яндекс-деньги 41001776317077

---

Шурка слушала родителей, удивляясь, как это может человек ходить с руками по локоть в крови, в ведро с кровью, что ли, руки опустил? Или как можно «слопать» заслуженного армейского маршала - Хрущев не людоед же сказочный? Но мнение родителей становилось и ее мнением, а они не очень верили в искренность Хрущева, который яростно развенчивал культ личности Сталина, одновременно создавая собственный.

Их улицу переименовали в улицу Лесопильщиков. И однажды Шурка, как обычно, спешившая рано утром за хлебом, не увидела привычного памятника Сталину на постаменте, вокруг которого были следы тракторных траков, и глубокая борозда от постамента шла к воротам парка.

Отец, услышав от Шурки эту новость, усмехаясь, процедил: «Гляди-ка, днем-то испугались убрать памятник, так сделали это ночью. Боится Никитка Кобу даже мертвого. Ничего, не долго он будет властвовать». И оказался прав, потому что в октябре 1964 года без особых усилий и противодействия кого бы того ни было, Хрущев вполне демократическим путем был смещен, отправлен на пенсию и умер практически забытым. Первым секретарем ЦК КПСС, а затем и Генеральным секретарем был избран Леонид Ильич Брежнев. Пост Председателя Совета Министров, который ранее тоже занимал Хрущев, принял Алексей Николаевич Косыгин. Но Смирнов даже предположить тогда не мог, что наступит время, и люди вновь, как в начале шестидесятых, будут переосмысливать свое отношение к Сталину, Хрущеву, будут пласт за пластом ворошить историю, и кто-то это будет делать из искреннего желания добраться до истины, а кто-то потому, что - модно, иные - чтобы сделать карьеру. Но тогда на весах было только два имени: Хрущев и Сталин. О них говорили взрослые, о них спорили дети, подражая взрослым, и в спорах тех главной, конечно, была Шурка. Вот и получила тогда свое прозвище.

- Ну, так будем еще молчать или выскажемся? - спросила Екатерина Андреевна.

И Шурка, больше не в силах сдерживать свой стыд, сказала:

- Извините, я больше не буду.

Она сдержала свое слово. И даже когда выросла, появились дети, у нее всегда деревенел язык, если с уст была готова сорваться брань.

Услышав покаянные слова «комиссара», Славка Шумилов, командир в их военных и прочих играх, показал Шурке кулак и прошипел:

- Предательница!

Шурку передернуло от мерзкого слова, но девочка промолчала, решив рассчитаться со Славкой вечером: дома-то - рядом. Но с Шумиловым они так и не подрались. Просто, когда собрались вместе на любимом пустыре за школой, Шурка заявила:

- Дураки вы! Я же ни про кого не сказала. А это ты, Славка, бабушку облаял. Признаться-то слабо стало? - она криво усмехнулась. - Я просто решила, что больше никогда материться не буду. А если и вы при мне начнете матюгаться, подкараулю и отлуплю. Неча язык поганить!

Мальчишки посмотрели, как решительно стиснула Шурка кулаки в карманах диагоналевых черных шаровар, переглянулись, и тот же Славка сказал:

- Ладно, Шурка, мир, я согласен с тобой.

Да и некогда ребятам было сводить счеты: наступало их последнее лето перед выходом «в свет» - осенью им предстояло идти в новые школы, которые располагались в незнакомом мире за железнодорожными путями.

- Эй, Шурка! - Славка Шумилов кинул камешек в окно, вызывая подружку, - Айда купаться!

Шурку словно выхрем вынесло на улицу: купаться она любила, хотя плавать по-настоящему не умела. Зато классно ныряла. А на реке сейчас плот причален, с него удобно нырять.

Плот, сплавщики звали его боном, был длинный, связанный из узких отдельных звеньев и потому походил на гусеницу. Он служил накопителем для одиноких беспризорных бревен, плывущих по реке. Оба его конца были прикреплены к берегу тросами, но один, ниже по течению, причален вплотную к берегу. Другой отпущен тросом, и между ним и берегом - зазор шириной до половины реки, через который сплавщики загоняли бревна в накопитель. Потом бревна сбивались по сортам в крупные плоты и перегонялись на лесокомбинат либо на фанерный комбинат. Накопитель уже наполнился, потому и другой конец бона прикрепили к берегу, и он стал похож на огромный тугой лук, а тетивой служил берег.

Ребятишки плескались возле плота, ныряли с него, стараясь достичь берега. Шурке все нырки удавались, и она, необыкновенно гордая собой, шаг за шагом по плоту все дальше и дальше удалялась от берега. Наконец остановилась в раздумье: нырять или не нырять, ведь отсюда еще никому не удавалось достичь берега, приходилось до него несколько метров плыть, преодолевая течение, а Шурка плавала плохо. Кто-то из мальчишек ехидно подначил ее, дескать, слабо нырнуть.

Шурка сверкнула глазами в его сторону - родовая Дружниковская гордость взяла верх над разумом - и девчонка, поддернув трусики, лихо разбежалась и нырнула. Но реке ее отвага явно не понравилась: она перевернула девчонку через голову и понесла вдоль берега к молевому, не связанному в плоты, лесу в углу затона. Берег мелькал быстро-быстро, Шурка беспорядочно била руками по воде, перед глазами плескались серо-зеленые волны, и солнце почему-то стало зеленым, а вода - ледяной.

- По-мо-ги-те!!! - отчаянный крик заглох у воды, потому что Шурка хлебнула воды, закашлялась. Ноги налились свинцовой тяжестью и потянули вниз, а впереди - страшный «моль», под который затянет, и - конец, не вынырнешь из-под тяжелых скользких бревен, пойдешь камнем на дно. Было с Шуркой так однажды, соскользнула с бревна, когда потянулась за братьями Насекиными через «моль» к краю такой же запани на Белом Яру щургаек-щучат ловить, едва Толик Насекин успел выдернуть сестру из-под бревна. А тут нет брата, мальчишки-дружки летят по берегу, боясь сунуться в воду - тоже плавать не мастаки, кричат лихоматошно, взывают о помощи, но нет ее, помощи, и сил держаться на воде у Шурки тоже нет: руки, как и ноги, отяжелели, еле вздымаются над водой.

- Ма-ма-а… - мелькнуло последней искрой в сознании Шурки, - ма-а… - и, покорясь реке, пошла ко дну: одолела река девчонку, приняла в свои объятия.

И тут какая-то сила рванула Шурку вверх, потянула по воде к берегу, бросила потом у береговой кромки, видимо, не понравилось Шуркиному ангелу-хранителю своеволие реки - не пришел еще срок девчонки уйти в мир иной.

Шурка долго-долго лежала на берегу - туловище на песке, ноги - в воде, ставшей необычайно ласковой и теплой, волны осторожно лизали сведенные судорогой икры ног. Обессиленное тело болело, грудь разрывалась от кашля, но девочка все-таки доползла до ближайшего бревна, выброшенного на берег вешней водой, уселась на него, слыша рядом чье-то натужное дыхание. Однако напавшая апатия не дала любопытству воли, Шурка сидела, равнодушно уставившись на свои ноги, еще не вполне осознав, что жива. Вдруг удар в скулу опрокинул ее на песок. Она лежала за бревном, удивленно уставившись на парня, который зло смотрел на нее:

- Дура малохольная, куда тебя черт понес? - и прибавил хлесткое, вполне заслуженное Шуркой, ругательство, лишь тогда она догадалась, что это был ее спаситель.

Парень повернулся и направился туда, где второпях была брошена его одежда, оделся и ушел. И Шурке так и не было суждено узнать его имя. Но удивительное дело: с тех пор Шурка начала плавать вполне прилично и часто шутила, что первые десять минут, пока догадаются спасти, она продержится на воде и не утонет.

Третья школа, куда Шурка пришла в пятый класс, ей понравилась: пусть не самая новая, есть и поновей, но большая, и после их начальной казалась просторной и светлой. И опять, как когда-то в первом классе, ее из-за высокого роста посадили на последнюю парту. Но Шурка научилась не обижаться из-за пустяков, кроме того, она уже начала стесняться своей худобы, неловкости и даже, хоть опрятной и чистой, но все же перелицованной, перешитой из взрослых вещей одежды - другие-то девчонки одеты намного лучше. А с каких, как говорится, шишей она будет одета по моде? Теперь-то Шурка понимала, что ее семье живется плохо потому, что у нее пьющий отец. Хороший, умный человек, но - пьющий. Если ему хотелось выпить, а денег в доме не было - мать по-прежнему была на второй группе инвалидности, получала пенсию меньше сорока рублей - отец все равно где-то напивался, что, впрочем, и не удивительно: контактный, интересный в разговоре Николай Константинович был желанным собеседником в любой компании. Однажды он вообще учудил такое, что хоть смейся, хоть - плачь.

Шурка с матерью гостила у старшего брата Виктора в Заморозково в Тюменской области. Вернувшись, шли спокойно по своей улице. И вдруг шедшая навстречу старуха изумленно уставилась на Павлу Федоровну, истово закрестилась:

- Свят-свят, чур меня, чур!

- Степановна, ты чего? - рассмеялась Павла Федоровна. - Крестишься, будто привидение увидела.

- Да и впрямь, - пришла в себя Степановна, - не будь с тобой Шурки, подумала бы, что привидение увидела: Николай-то тебя похоронил, мать моя! Уж как он, сердешный, убивался по тебе, так напился, что чуть не помер, еле «скорая» отходила. Собирался вчерась на похороны ехать. Может, и уехал.