Евгения Изюмова - Дорога неровная

• Название: Дорога неровная
• Автор: Евгения Изюмова
• Жанр: Советская классическая проза
• ISBN: 5-88394-063-3

Роман «Дорога неровная» о судьбе нескольких поколений одного русского рода, который практически стал историческим, потому что человек в любое время связан с реальными историческими событиями, и в романе много имен, влиявших на ход истории России. Так что роман «Дорога неровная» это еще и познавательный роман для тех, кто не знал те имена. Он написан хорошим легким и богатым языком, удачно подобраны и эпиграфы для каждой главы, которые тоже напоминают читателю, что были на Руси прекрасные поэты - Николай Некрасов и Сергей Островой.

Эта электронная версия книги создана для библиотеки Либрусек ( http://lib.rus.ec ) и размещается в библиотеке Либрусек с разрешения автора книги на условиях лицензии Creative Commons: Attribution - Non-commercial - No Derivatives (by-nc-nd). Лицензия «С указанием авторства - Некоммерческая - Без производных» Если вам понравилась книга и вы хотите сделать пожертвование то используйте Яндекс-деньги 41001776317077

---

- А Витька?

- Что - Витька? Ты о нем думал, когда уезжал? Ты о нем думал, когда не писал? Вот приехал, а сыну даже конфетку не привез. И ведь не вернулся бы, если б удача тебе была. Удача, Ваня, к работящим приходит, а к лодырям - нет. Работать ты не любишь. Ищешь, где бы денег было больше, а работы - поменьше, а так не бывает. Деньги заработать надо. Ты лучше учительствовать куда-нибудь в деревню иди, все при деле будешь. Учителей на селе уважают.

- Не, - покачал головой Копаев, - я опять на Сахалин поеду. На траулер матросом наймусь, они, говорят, деньги лопатой гребут.

- Ты и прошлый раз точно так же говорил, да, видно, для тебя лопаты не нашлось деньги грести? - Павла усмехнулась.

- Да я же не на траулере работал, на рыбзаводе, а там, знаешь, как трудно, а платят мало… - с жаром начала оправдываться Копаев.

- Кстати, о деньгах, - Павла вновь усмехнулась. - Деньги-то у тебя есть?

Иван покраснел и, отвернувшись, шмыгнул носом. Павла поняла, что нет у него денег, он и к ней-то ехал, наверное, крадучись, прячась от контролеров - не зря такой замызганный явился. И как только умудрился таким образом проехать полстраны?

- Тебе тридцати рублей хватит? - эти деньги Павла отложила себе на теплое пальто.

- Хватит, - еще гуще покраснел Иван. - Я пока в Тюмень поеду, а там завербуюсь куда-нибудь. А деньги, ты не бойся, я тебе с первой же получки вышлю!

- Вот и уезжай сегодня. Председатель в город ехать собирался, и тебя отвезет.

О том, что к учительше приехал мужик, весть по Шабалино разлетелась с утра: Ворониха - баба вздорная, любила посплетничать.

Долетела эта весть и до Четырнадцатого участка, достигла ушей Максима Дружникова. Когда ему об этом доложила жена Ефросинья (сказала мимоходом, за ужином), он закаменел, ровно кто-то холодной рукой зажал сердце в кулак. Максим и не подозревал, что так будет больно, и так сильна его симпатия к шабалинской учительнице, которую-то и женщиной назвать трудно: такая внешне беспомощная и хрупкая. И даже Витюшка казался Максиму скорее младшим братом Павлы, нежели ее сыном. И вот словно с крыши сбросили Максима: к Павле приехал муж, как же иначе понимать слово «мужик». И что тут особенного, ведь у нее есть сын, значит, должен быть у мальчишки отец, не ветром же надуло его, и мало ли где мог муж задержаться? Может, у них договоренность такая: сначала она обвыкнет, обживется, а потом и муж приедет. Потому, наверное, Павла всегда держалась с Максимом ровно и уважительно, знала, что муж приедет, да, может, Максим ей вовсе и не по нраву? Он женат, Фрося - явь, а Павла - сон. И все-таки как же больно сердцу, как ноет оно, как плачет!..

Максим женился на Ефросинье потому, что надо было жениться, хотя и старше была его по годам: не век же с отцом-матерью жить, хотелось и свой дом иметь, семью, детишек. Дом он построил, а детей не было. Восемь лет прожил с Фросей, пока понял: не может Ефросинья рожать, потому и взял из тавдинского детдома сиротку Раечку. Девочку Максим любил, одета она всегда была как куколка, и всё же иногда возникало у него сильное желание побаюкать на руках собственного ребенка, свою кровиночку, продолжателя его, Максима, рода. Однажды проклюнулась мысль, что у них с учительницей могли бы быть красивые дети, главное - она не пустая, как Ефросинья. Но вредную мысль Максим задавил: он - мужик простой, едва читать умеет, а она - грамотная, учительница.

И вот сейчас, что бы ни делал Максим, постоянно, словно рядом стоял, видел Павлу в объятиях другого мужчины. Павлу, мысль, обладать которой, была для него просто кощунством. Она была для него как прекрасный сон, как мечта, он боялся неосторожно коснуться ее и тем обидеть, она была для него как прекрасная фея из сказки, а теперь по её телу гуляют чужие руки. Тяжелая удушливая волна яростной ревности накрыла его. И эта ярость росла ещё оттого, что изменить Максим ничего в том, что случилось, не мог: всё шло помимо его воли. И он запсиховал.

Обругав Ефросинью из-за пустяка, Максим засобирался на заячью охоту, хотя в том не было никакой необходимости, да и не сезон. Однако не заячьи шкурки ему были нужны - в большом сундуке, окованном полосным железом, под двумя замками у Ефросиньи спрятаны и волчьи шкуры, и заячьи, и даже рысья есть. На полу возле их кровати - медвежья шкура. Все шкуры отлично выделаны, в этом деле дед Артемий - знатный мастер. Вместе со шкурами лежали тюки с сатиновой и ситцевой мануфактурой - награда за войну с волками. Это была очень знатная награда, потому что в магазинах ткань можно было купить лишь по спецталонам. Словом, шей - не хочу, хоть исподнее, хоть шубы, унты да шапки. Иногда Максим представлял себе Павлу, разодетую в меха, в новом костюме, и на сердце у него теплело.

Но Ефросинья, баба не столько неряшливая, сколько жадная, всё прятала да копила, одежду снашивала до последней нитки, когда и заплату ставить некуда. Может, это было оттого, что вышла она за Максима из бедного, захудалого рода. Зажив своей семьей - Максим был мастер на все руки: плотник, шорник, охотник, мог и бочки клепать - ошалела от достатка, привалившего к ней. И эта жадность - сам-то мог и последнюю рубаху отдать, и кусок хлеба, если кому-то нужнее - ярила Максима до темноты в глазах, особенно когда были гости: его широкая натура требовала - что есть в печи, то на стол мечи, а жена ставила перед гостями самое что ни есть плохое угощение. Максим молча вставал, звал Ефросинью в сенцы и так же молча давал ей зуботычину. И тогда на столе появлялось все - Ефросинья была умелица приготовить и соленья, и стушить-сварить - уж тут Павле далеко до нее. Конечно, ставила и четверть самогонки либо бражки: у Максима еще три брата, лбы здоровые, пили много, ещё больше ели, так что потом Ефросинья с облегченьем до следующего раза убирала недопитую самогонку. И так было всякий раз: пока не получит затрещину, не расщедрится Максимова женушка, хоть и знает, что её обязательно поучат, чтобы не жадничала.

Притерпелся Максим к Ефросинье и, может быть, всю жизнь прожил бы так, пока, словно рассветное солнце, не вспыхнула его любовь к Павле. Не красавица она была, но притягивала к себе будто канатом. И вот эта обожаемая им женщина, почти девочка, в постели с другим!!!

Чтобы успокоить свою душу, Максим ушел на Карасёвы озёра к деду Артемию, который жил в построенном им самим бревенчатом балагане, ловил рыбу, собирал ягоды и грибы, шишковал в кедраче, сушил всякие травы, потому что считался в округе самым знающим лекарем и людей, и домашней скотины. Он приходил в деревни по первому зову всегда легко одетый с открытой грудью, заросшей седой густой шерстью, без шапки и почти всегда босиком - он обувал лапти с первым снегом и носил только до первых весенних проталин. Его спрашивали, не боится ли он змей, раз ходит по лесу босиком, а дед усмехался в бороду и отвечал:

- Они сами меня боятся.

Дед и Максима обучил домашнюю живность лечить, потому часто Максима поднимали ночью с постели, если требовалась помощь.

Дед Артемий, лохматый, похожий на медведя - седые космы до плеч и бородища до пояса, сидел у костра и наблюдал с усмешкой, как Максим жадно, словно с голодухи, хлебал уху.

Максим - второй внук - был самым любым его сердцу. Старший Григорий - тот рассудительный лишку, осторожный. Василий - трусоват слегка, при виде крови падает в обморок. Самый младший из Егоровых сыновей, Михаил - пока ни то ни сё, холостой, ему бы только гулять, да и, похоже, хитрован. А Максим - открытый, очень подвижный, хулиганистый озорник, немало бедокурил в Филькино, под Надеждинском, пока не перебралась семья на Четырнадцатый участок - тогда вокруг больших сел, как Жиряково или Шабалино, много было этих участков. Переселенцы, надрывая жилы, выкорчевывали лес, пускали его на постройки, а землю распахивали. Правда, в начале тридцатых годов стали образовываться колхозы, и раскорчевку вели сообща, но и земля тоже стала общественной.

Впрочем, в таежных лесах общиной жить легче. Максим при организации колхоза на Четырнадцатом участке был заводилой. Молодой да решительный, чапаевец, его и выбрали председателем. Он всегда внимательно выслушивал то, что говорили ему партийные райуполномоченные, но поступал сообразно своего мужицкого разумения, может, потому и обид было меньше у колхозников «Красных орлов», что наперекор указаниям из района не заставлял Максим в общее стадо сгонять коз да кур, понимал, что в общем хозяйстве одна коза или овца много прибытку не дадут, а в отдельном хозяйстве - очень даже необходимы, и уход за ними более хороший будет. Зато придумал создать мастерскую по катке валенок, тут уж шерсть сдавала каждая семья, где были овцы, и никто не возражал, потому что урок Максим определял тоже по справедливости. Максиму, конечно, «нагорело» за самоуправство от начальства, но никто и предположить не мог, как пригодится эта мастерская спустя десяток лет, и что потом будут за это вспоминать Максима с благодарностью.