Евгения Изюмова - Дорога неровная

• Название: Дорога неровная
• Автор: Евгения Изюмова
• Жанр: Советская классическая проза
• ISBN: 5-88394-063-3

Роман «Дорога неровная» о судьбе нескольких поколений одного русского рода, который практически стал историческим, потому что человек в любое время связан с реальными историческими событиями, и в романе много имен, влиявших на ход истории России. Так что роман «Дорога неровная» это еще и познавательный роман для тех, кто не знал те имена. Он написан хорошим легким и богатым языком, удачно подобраны и эпиграфы для каждой главы, которые тоже напоминают читателю, что были на Руси прекрасные поэты - Николай Некрасов и Сергей Островой.

Эта электронная версия книги создана для библиотеки Либрусек ( http://lib.rus.ec ) и размещается в библиотеке Либрусек с разрешения автора книги на условиях лицензии Creative Commons: Attribution - Non-commercial - No Derivatives (by-nc-nd). Лицензия «С указанием авторства - Некоммерческая - Без производных» Если вам понравилась книга и вы хотите сделать пожертвование то используйте Яндекс-деньги 41001776317077

---

В поле плачет вьюга и хохочет метель,

на дороге маячит одинокая тень.

Ветер бьет ее сбоку, и в затылок, и в грудь,

только негде той тени прикорнуть, отдохнуть.

Тень прошла все дороги, все овраги, леса,

в кровь истерзаны ноги, в седине волоса.

Ей пора отдохнуть бы, только где же тот дом,

где согрели ее бы, обласкали теплом?

И бредет, спотыкаясь, бесприютная тень,

как былинка, качаясь, ищет светлый свой день…

Завтракая перед уходом на работу, Павла удивилась, что Витя тоже встал, принялся за еду.

- Ты что? Спи, рано еще, - сказала Павла сыну.

- Не рано, - сын деловито очищал картофелину, макал ее в соль и с аппетитом ел. - Я, мам, решил на завод пойти работать. Трудно ведь тебе одной с нами. Я с ремеслухой, ребятами из ремесленного, говорил, так они сказали, что на гидролизном нужны люди в котельную. Вот я решил пойти да устроиться. Сегодня мне на работу надо в день.

Павла задумчиво посмотрела на старшего сына. Четырнадцатый год парнишке. И маленький еще, однако, уже и взрослый, раз сам решил для себя, что ему делать. Может, и правда, отпустить его? Рабочая карточка лучше отоваривается. Нет-нет, мал он еще, хоть и крепок с виду. Мал.

- Эх ты, работничек мой! - погладила она его по густой темной шевелюре. - Хоть шестой класс окончи, а летом и пойдешь на работу, - она обняла сына за плечи. - И не спорь. Я работаю, Роза работает. Хватит нам!

- Ага, - буркнул насмешливо сын. - Работает, дак ведь для себя, - намекнул он на то, что Роза мало вносит в семейный бюджет. А Павла молчала, деля продукты, полученные по своим карточкам, на всю семью. - На подсочке всю свою и твою одежду испортила, а разве тебе что-то купила взамен?

Не послушался Витя мать, устроился все-таки на гидролизный завод мотористом насосного агрегата.

И опять покатилась жизнь своим чередом. Но никогда Павла больше не замышляла убить себя и всю семью, зажимала душу в кулак и тянула семейный воз дальше. Иногда брала в руки гитару - научилась играть на ней еще до войны, когда занималась в театральном кружке, пела грустные песни и рыдала. Так горько, что дети стали прятать от нее гитару - они не любили, когда мать плакала.

Победа ворвалась в дом Дружниковых вместе с ликующим голосом радиодиктора Левитана. Никто, как он, не мог произнести с такой завораживающей силой: «Говорит Москва! От советского информбюро!..» Этот голос звучал из черных тарелок громкоговорителей, которые были включены днем и ночью, чтобы не пропустить сводку Совинформбюро. К нему привыкли, по интонации могли уловить, какую он скажет весть - радостную или горькую. И в том, и в другом случае дрожь пробегала по спинам, и не даром ходил по стране анекдот, что Гитлер, якобы похвалялся, что, войдя в Москву, первым делом разыщет Левитана и подвесит его за язык. Но в Москве Гитлер не только не бывал, он ее даже и не видел, а тем счастливчикам, которые с двадцать пятого километра Волоколамского шоссе пытались разглядеть ее в бинокли, русские солдаты при защите Москвы крепко дали по скуле. А получив «пинок» под Сталинградом, покатились фашисты обратно.

Весенние ночи на Урале светлее день ото дня, в мае они - ясные, тихие, почти летние. Павла часто с вечера долго вертелась, ворочалась в постели - бессонница одолевала ее вместе с невеселыми думами. Вот и в тот незабываемый день лишь под утро сумела заснуть, и вдруг…

- Говорит Москва! - грянуло по дому так ликующе, что даже спросонок Павла поняла: Левитан сейчас что-то важное сообщит, вероятно, даже о Победе, ведь советские войска уже в Берлине, над рейхстагом - красный флаг. Она машинально посмотрела на часы-ходики: не пора ли на работу.

А голос Левитана набирал силу, и сказал, наконец, самое главное, самое важное и долгожданное слово - Победа!

В доме захлопали двери, Ксения-соседка, такая же бедолага-солдатка, как и Павла, забарабанила кулаком в дверь Дружниковых:

- Паня-а-а!!! Победа!

Павла, на ходу надевая халат, босиком выскочила во двор, где уже собрались все, кто жил в доме. Люди обнимались, кричали всяк свое, не слушая друг друга. Вслед за матерью из дома вылетели и Витя с Геной, размахивая красным платком Павлы, в котором она исходила все дороги Жиряковского сельсовета. Мальчишки отодрали штакетину от забора, прибили к ней платок, влезли на крышу, и затрепетал над домом флаг, захлопал на ветру, а мальчишки восторженно выплясывали на самом коньке немыслимый дикий танец под громкое «ура!», которое от их дома катилось куда-то в центр города.

Павла спохватилась, вбежала в дом, быстро оделась и поспешила на работу. На улицах уже было полным-полно людей, все, как и Павла, спешили на свои заводы, туда, где проработали всю войну, к тем, с кем делили тяготы военной жизни, каждый, наверное, думал, что именно он первый принесет весть о Победе, работавшим в ночную смену. Знакомые и незнакомые, плача и смеясь, приветствовали друг друга, обнимались и бежали дальше.

Сердце Павлы бухало молотом, она задыхалась, но ни разу не остановилась отдохнуть, пока не добежала до лесохимической артели имени Кирова, куда направили ее замполитом после ликвидации городской радио-редакции, где работала редактором, вернувшись в Тавду из Жиряково. Во дворе артели бушевало море улыбок, женщины размахивали косынками над головой, мужчины подкидывали вверх кепки. Лица - светлые и радостные, только нет-нет да блеснет на глазах слеза у тех, кому ждать с фронта уже некого.

- Ну, замполит, с Победой нас, с великой Победой! - такими словами встретил Павлу председатель артели Федор Иванович Зенков и расцеловал ее в обе щеки. - Начинаем сейчас митинг, тебя ждали, знали, что прибежишь, - и закричал во весь голос: - Товарищи! Все вы слышали по радио, что немцы капитулировали! Войне - конец! Скоро ваши мужья и сыновья, отцы и братья с победой вернутся домой! Слава им, товарищи!

- Ур-ра-а!!! - взметнулось ввысь.

- Мы… - хотел продолжить свою речь Зенков, но вдруг споткнулся на слове, вытер глаза рукой и шепнул Павле: «Говори сама, Павла Федоровна, не могу я! Мой-то сын не дожил до победы…» - и отвернулся, чтобы скрыть набежавшие слезы, лишь плечи заходили ходуном от сдерживаемых рыданий.

А у нее и самой горло перехватило спазмом, она прижала ладони к шее, словно хотела помочь словам прорваться наружу, но слова застряли, и Павла несколько секунд стояла, онемевшая, перед людьми, сумев лишь выговорить:

- С Победой вас, дорогие товарищи… - и тоже заплакала - тихо, горько, и люди поняли, почему она не может говорить: муж ее уже не вернется с войны, потому что «пропавший без вести» к концу войны, когда уже исчезала надежда на возвращение фронтовика, очень часто значило - «погибший».

В тот день заводы не работали, это был первый за всю войну радостный выходной день. По такому случаю в заводских столовых для рабочих устроили праздничный бесплатный обед, прибавив к нему и сто грамм водки. И хотя все поздравляли друг друга с победой, в иные стопки капали слезы горечи - не все вернутся с фронта…

Мчится танк по полю, мчится прямо на Павлу. Она и рада убежать, да нет сил. И в последний момент из-под самых гусениц ее выхватили сильные надежные руки. Кто это? Улыбчивое лицо, озорной прищур глаз, ворошиловские усы щеточкой…

- Максим! - бьется между стен крик. - Ты жив?!

А вместо ответа рядом слышится чей-то разговор:

- Температура не спадает. Доктор, что будем делать?

- Надеяться на организм. Сердце вот слабое, это плохо.

Павла очнулась ночью. Мучительно старалась понять, где она. Помнила, как страшно болела кожа на лице, горела огнем, как везли ее куда-то на телеге… Где она?

С трудом повернула голову. Веки такие тяжелые, что еле-еле разлепились, и глаза смотрели в узкую щелочку на мир.

- Пить, - попросила Павла, едва ворочая пересохшим языком.

- Сейчас, - откликнулся кто-то, и теплые руки вложили в руки Павлы стакан, помогли приподнять голову и напиться.

- Где я? - и голос еле слышен.

- В больнице, - перед ней замаячило незнакомое лицо в белой косынке.

Что со мной?

- Рожистое воспаление.

И лицо уплыло в темноту, вновь кто-то погнался за Павлой, а она никак не могла убежать, и опять беспомощно кричала, молила о помощи. Но это ей казалось - кричала, на самом деле губы едва шептали. В себя она пришла лишь под утро, увидела, что рядом с кроватью стоит доктор, и вновь спросила:

- Что со мной?

- Рожистое воспаление, - ответил тот.

- Плохо это?

- Да. Опасно. Никак не можем сбить температуру ниже сорока градусов, а сердце у вас больное, может не выдержать.

- Доктор, мне умирать нельзя, у меня трое детей! - отчаянно затрясла головой Павла. - Помогите!

Доктор стоял рядом, размышлял, ухватив подбородок ладонью. Потом сказал медсестре:

- Пенициллин, через два часа в течение суток.

- Пенициллин? - удивилась медсестра. - Новый препарат, неизвестно, как подействует. И… его мало, он на строгом учете.