Аллен Курцвейл - Шкатулка воспоминаний

• Название: Шкатулка воспоминаний
• Автор: Аллен Курцвейл
• Издательство: АСТ, ACT Москва, Транзиткнига
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-030132-4, 5-9713-0162-4, 5-9578-2072-5

Клод Пейдж. Одно из самых таинственных имен бурного XVIII века Загадочный авантюрист – или великий изобретатель?

Жизнь его была полна приключений и крутых поворотов – от нищеты и безвестности к богатству и славе, от покоя – к смертельной опасности…

По слухам, он обладал поистине сверхъестественной властью над механизмами и… женщинами.

Согласно легенде, одно из его изобретений сыграло поистине мистическую роль в судьбе Марии-Антуанетты…

В чем заключалась его тайна?

Современный исследователь снова и снова пытается отыскать ускользающую истину!

Разгадка скрыта в старинной шкатулке…

---

Что же рисовал Мальчик-Карандаш? Какие рисунки рассматривал аббат? Эти наброски представляли собой настоящие дневниковые записи, регистрировавшие все его подъемы и падения, а также траекторию полета неконтролируемой фантазии. Например, Клод нарисовал тис, тот, что рос на кладбище, и на его ветвях полдюжины водяных крыс, подвешенных за хвосты; общественную баню, оккупированную пауками – они сплели тончайшую паутину на ее стенках. Оба эти рисунка свидетельствовали не столько о своеволии мальчика, сколько о его необычном взгляде на мир. Об этом же говорили и другие наброски: мельницы, летающие по небу; гребные колеса пароходов, иссушившие турнейскую реку; искрящаяся голова Кристиана Роша, местного пиромана. Аббат не нашел практически ни одного «нормального» рисунка. Зато нашел вот такой: Клод изобразил Мэтью Роша, местного фермера и цирюльника, позади таверны «Рыжий пес». Цирюльник проводил уже описанную выше «операцию». Надпись под рисунком гласила: «Брею за су, режу за два. Кастрирую кабанов и баранов». На следующей странице был нарисован только что обезглавленный цыпленок, подвешенный вверх ногами.

Аббат листал тетрадку, рассматривая рисунки, которые его явно беспокоили. Он увидел картинку, изображавшую кусок сыра «грюйер». В каждой дырке Клод разместил наиболее влиятельных жителей долины: сестру Констанцию, босоногих кармелитов[6] (их изображение особенно расстроило аббата), Гастона, владельца «Рыжего пса», и ближе к краю – круглолицего мужчину в очках, которого Оже принял за самого себя. Клод нарисовал парочку автопортретов и даже нескольких королей с родинками, как у него. Как выяснилось, родинка была не самым удивительным физическим отклонением в долине. В тетради встречались выполненные с поразительной дотошностью портреты тех людей, чья отвратительная внешность явилась результатом браков между родственниками и отношений менее дозволительных, но еще более частых. Однажды через долину проезжала труппа гастролирующих актеров, событие редкое для местности с таким суровым климатом и небольшим населением. Когда артисты наконец уехали, трудно сказать, кто удивился сильнее – хозяева или гости. Приезжие были шокированы уродством некоторых местных жителей – например, здесь жили люди с ногтями на ногах, похожими на раковины устриц! А чего стоила женщина-кружевница по прозвищу Лысая Рут? Аббат, взглянув на портрет, изображавший ее без шляпы и без бровей, нарисованных жженой пробкой, подумал о желуде, с которого срезали шляпку.

Результатом постоянного смешения крови стала плохая наследственность. Вместе с землей, скотом, оловянными вешалками, мастерством кружевоплетения и изготовления замков дети наследовали и то, что не было записано в тяжелых фолиантах парижского архива, – заячьи губы, носы в форме луковиц, большие уши, высокие лбы и странные родинки. Генеалогические древа многих семей сходились к одному стволу.

Аббат натолкнулся и на портреты родственников Клода. Евангелина изображалась не так часто и не так злобно, как Фиделита, чей портрет здорово рассмешил аббата. Мальчик нарисовал и мать, сгорбившуюся над крупной грибницей. Но больше всего аббату понравился семейный портрет, где присутствовали все дети мадам Пейдж, телескоп с кальяном, стоявшие на каминной полке, и драконовый коврик под ногами семейства.

Мальчик-Карандаш пришел в себя и снова потер глаза кулаком здоровой руки. Он взволновался, увидев, что аббат рассматривает его тетрадь, но не успел ничего возразить, потому что Оже сам задал вопрос:

– Где твой отец? Почему ты не нарисовал его?

– Я не помню, как он выглядит.

Клод говорил правду. Действительно, то, чего не было в жизни, отсутствовало и в тетрадке мальчика. Мишель Пейдж никогда не упоминался в разговорах семьи. Единственный намек на присутствие отца проявился в семейном портрете.

– Это все, что от него осталось, – сказал Клод и указал на кальян, телескоп и коврик. Сувениры рассказывали историю жизни часовщика во втором поколении – Мишеля Пейджа.

Зимой дедушка Клода, как и многие другие фермеры долины, оказался запертым в собственном доме, заметенном снегом. Он прорезал окно в стене своего жилища, подвинул к нему скамейку и стал собирать часы. Раньше в Турне время определялось лишь по солнцу и звездам. Дедушка открыл множество секретов часового ремесла и передал их своему сыну, отцу Клода. Мишель Пейдж приумножил дарованное ему состояние в ходе путешествия по всей Франции. По дороге домой он встретил крепкую, здоровую девушку, дочку священника, на которой вскоре женился. Джульетт не хотела посвящать себя Господу, но с радостью отдалась бы заботе о детях и растениях, что полностью устраивало Мишеля. После мрачной свадебной церемонии, проведенной отцом Джульетт, молодая пара возвращалась домой в одном экипаже с неким загадочным визирем. (А разве бывают и незагадочные визири?) Мишель заключил с ним сделку, пообещав изготовить сложные часы, основанные на мусульманском лунном календаре. Далее последовали другие заказы, и скоро Пейдж совершил шестимесячное путешествие в Константинополь. Он удовлетворил любовь турок к сложным астрономическим часам. Роспись перламутром и аквамарином обещала принести хорошую прибыль если не в Константинополе, то в Багдаде. Дело расширялось. Мишель наладил выгодное сотрудничество с персидскими караванами, которые останавливались в Смирне и Алеппо. Ему платили шелком за работу. Заключалось все больше и больше сделок. Отец Клода имел и необходимые связи, в частности, он был знаком с французским консулом в Константинополе. Пейдж получил признание, какое обычно недоступно человеку подобного происхождения. Мишель вернулся домой с кошелем, полным серебряных пиастров, и привез с собой кальян, телескоп и драконовый коврик (его назвали так дети, хотя на ковре ничего, даже отдаленно напоминающего дракона, не было), а также множество увлекательных историй о далеких странах.

Больше всего Клоду нравились истории. Мишель Пейдж храбро смешивал в них восточные мифы и местные легенды. Во время своих путешествий он научился рыгать, как китаец, пускать газы, как пруссак, и стучать головой, как дятел, ищущий червяков в стволе трухлявого дуба. Он даже мог наигрывать на зубах мелодии, пока не потерял левый резец в пьяной драке неподалеку от порта Тулона.

Истории закончились, когда Клоду исполнилось семь. Пейдж-отец поцеловал Пейджа-сына и уехал в Женеву. Оттуда в Безансон и дальше – в самые отдаленные уголки Турецкой империи. Больше домой Мишель не вернулся. Два года спустя аббат сообщил о его смерти. Ведя переписку с широким кругом людей, Оже узнал об ужасной чуме, поразившей Алеппо. Она превратила каждого четвертого жителя города в пищу для червей. Согласно письму от одного уважаемого торговца специями, некий часовщик из Франции заразился этой страшной болезнью и погиб.

Аббат написал торговцу снова и через четыре месяца получил подробное описание трагической гибели отца Клода. В заключение продавец пряностей добавил, что на трупе была бирка с именем Мишеля Пейджа.

Никаких вещей семье не вернули, если не считать дешевых часов, прячущих под неказистым корпусом сложный, искусно выполненный механизм. Часы оказались очень существенной, пусть и непризнанной, фамильной ценностью, переданной от отца к сыну.

Мишель Пейдж дураком не был. Перед тем как уехать в Турцию и завести там дело, он позаботился о ежегодном доходе для своей жены. Квитанция, печатный документ с заполненными вручную полями, хранилась в железном сундуке рядом с камином. Мишель положил на счет 8450 ливров, ежегодный доход составлял 650 ливров, и это сделало вдову одной из самых богатых женщин в округе. Но, даже обладая таким богатством, она предпочла уединение леса шуму общества. Добрая и скромная женщина, она наслаждалась жизнью, копая коренья в период подрастающей луны. Об этом ясно свидетельствовали рисунки Клода. Вдобавок вдова пустила много денег на образование детей – они уже умели читать – и почти не тратила на себя.

Аббат закрыл тетрадь. Дикие и эмоциональные работы Клода взывали к его скрытым комплексам и предрассудкам. Многие рисунки выходили за края страницы, будто мальчику не хватало места для самовыражения. Его взгляд на мир был слишком узок и чересчур широк одновременно. Аббат волновался, что хирург иссек талант Клода, так ярко представленный в тетради, одним взмахом ножа. (Как более точно подметил сам Стэмфли, для удаления необходимо было нанести три поперечных надреза хирургической пилой.)

Аббат повернулся к мадам Пейдж:

– До операции мальчик обладал таким талантом, что ваш муж гордился бы сыном! Этот талант необходимо восстановить. Я бы очень хотел увидеть Клода в день собрания.

В ту ночь Клод Пейдж потерял палец, но получил нечто большее – наставника и покровителя в лице аббата. Утрата повлекла за собой приобретение.