Дзюнъитиро Танидзаки - МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж)

• Название: МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж)
• Автор: Дзюнъитиро Танидзаки
• Издательство: Терра-Книжный клуб
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-300-02771-5

Дзюнъитиро Танидзаки (1886–1965) — классик японской литературы, продолжатель её многовековых традиций, один из самых значительных писателей Японии первой половины XX в. Роман «Мелкий снег» — главное и лучшее произведение Танидзаки. Написанный в жанре семейной хроники, он рассказывает о Японии 1930-х годов, о радостях и печалях четырёх сестёр Макиока, принадлежащих к старинному и богатому купеческому роду. Писатель создаёт яркую и реалистичную картину жизни Японии в годы, предшествующие Второй мировой войне. В романе гармонически сочетаются точный и беспристрастный анализ действительности и глубокий лиризм.

---

Катерина встретила гостей у входа и провела их в дальнюю из двух смежных комнат первого этажа. Здесь было так тесно, что, когда всё четверо уселись вокруг чугунной печурки — гости на диване и в единственном кресле, а хозяйка на венском стуле, — они не могли пошевельнуться, не рискуя задеть трубу дымохода или что-нибудь на столике поблизости.

Наверху, судя по всему, были спальные комнаты, а внизу, помимо двух комнат, имелась ещё крохотная кухонька. Соседняя комната, не более просторная, чем та, где сейчас находились гости, по-видимому, служила столовой. Тэйноскэ пытался представить себе, как они вшестером сумеют поместиться за столом.

Очевидно, Катерина была дома одна. Где же брат? Где знаменитая «бабуся»? Тэйноскэ знал, что у европейцев принято ужинать позже, чем у японцев. Быть может, они совершили оплошность, не уточнив, к какому часу их ждут, и пришли слишком рано? Но даже когда за окнами сгустились сумерки, в доме было по-прежнему тихо и ничто не указывало на приближение ужина.

— Взгляните, пожалуйста, моя первая работа… — Катерина протянула руку к треугольной этажерке, на которой стояла фигурка девочки-танцовщицы.

— Неужели вы сами смастерили эту куколку?

— Да. Разумеется, Таэко-сан тщательно руководила мною.

— Обратите внимание на пояс, — сказала Таэко зятю. — Не думайте, что этот узор подсказала Катерине я. Она сама его придумала и сама раскрасила материю.

На тёмной ткани пояса со свободно свисавшими концами были изображены фигурки японских шахмат сёги. Эту идею Катерина, скорее всего, позаимствовала у брата.

— Посмотрите, пожалуйста. — Катерина достала, альбом с шанхайскими фотографиями. — Это мой бывший муж. А это — моя дочь.

— Прелестная девочка. И похожа на вас.

— Вы так считаете?

— Да, конечно, она вылитый ваш портрет. Должно быть, вы очень тоскуете по ней.

— Моя дочь в Англии, и я лишена возможности её видеть. Что делать…

— А вы знаете, где именно в Англии она живёт? Вы смогли бы её разыскать, если бы поехали туда?

— Не знаю. Но мне хочется её увидеть. Может быть, я поеду повидаться с ней.

Катерина говорила без всякой аффектации, совершенно спокойным тоном.

Тем временем Тэйноскэ и Сатико заметно проголодались. Они тайком посматривали на часы и обменивались недоуменными взглядами. Воспользовавшись наступившей в разговоре паузой, Тэйноскэ спросил:

— А что ваш брат? Он сегодня задерживается?

— Мой брат всегда приходит поздно.

— А ваша матушка?

— Она уехала в Кобэ за покупками.

— А-а, вот оно что…

Вероятно, «бабуся» отправилась за съестными припасами, но, когда часы пробили семь, а её всё ещё не было, супруги начали теряться в догадках. Таэко, уговорившая сестру и зятя пойти с ней в гости, невольно чувствовала себя виноватой и уже не таясь поглядывала на пустой обеденный стол в соседней комнате. Катерина же, казалось, ничего не замечала. Она то и дело поднималась, чтобы подсыпать угля в печурку, до того крохотную, что топливо сгорало в ней почти мгновенно. Гости старательно искали всё новые и новые темы для разговора — молчание только усугубляло ощущение голода. Однако, несмотря на всё их старания, в беседе всё чаще наступали заминки, и тогда им ничего не оставалось, как прислушиваться к гудению огня в печурке.

В комнату, толкнув носом дверь, вошёл пёс, по виду пойнтер, но явно не чистых кровей. Протиснувшись между ног сидящих, он растянулся подле печурки и положил морду на передние лапы.

— Борис! — окликнула его Катерина, но пёс и не подумал покинуть облюбованное им место, только лениво поднял голову и взглянул на хозяйку.

Пытаясь хоть чем-нибудь занять себя, Тэйноскэ нагнулся и принялся гладить пса по спине. Так прошло ещё около получаса.

— Катерина-сан, — неожиданно заговорил Тэйноскэ. — Быть может, мы неверно вас поняли?

— Что вы имеете в виду?

— Кой-сан, вероятно, произошла какая-то ошибка и мы ставим Катерину-сан в неудобное положение. Наверное, нам пора откланяться.

— Да нет, не могло быть никакой ошибки, — возразила Таэко. — Катерина-сан…

— Да?

— Катерина-сан… Нет, спроси лучше ты, Сатико. Я не знаю, как это сказать…

— Кой-сан права, твой французский сейчас может оказаться как нельзя кстати, — обратился к жене Тэйноскэ.

— Катерина-сан говорит по-французски, Кой-сан?

— По-моему, нет. Но она превосходно знает английский.

— Катерина-сан, I… am afraid, — неуверенно начал Тэйноскэ, — you were not expecting us to-night.

— Но почему? — удивлённо воскликнула Катерина по-английски. — Мы пригласили вас именно на сегодняшний вечер.

В голосе Катерины звучал укор.

Как только пробило восемь часов, Катерина поднялась и направилась в кухню. Послышался звон посуды. Она быстро накрыла на стол и уже через несколько минут пригласила гостей в столовую.

Стол был сплошь уставлен закусками (и когда только она успела всё приготовить?): копчёная лососина, анчоусы, сардины в масле, ветчина, сыр, крекеры, кулебяка с мясом, хлеб разных сортов. При виде всех этих появившихся словно по волшебству яств гости сразу воспрянули духом и принялись за еду с поспешностью, едва, согласующейся с правилами хорошего тона. Катерина ловко справлялась с обязанностями хозяйки, она следила за тем, чтобы тарелки гостей не оставались пустыми, и вскоре им уже пришлось потихоньку скармливать оставшуюся еду Борису, который благоразумно забрался теперь под стол. Катерина между тем заварила чай и разлила его по чашкам.

Неожиданно хлопнула входная дверь, и Борис ринулся в переднюю.

— Это, наверное, «бабуся», — шепнула Таэко.

Нагруженная свёртками «бабуся» проскользнула прямо в кухню, в столовой же появился Кириленко-брат вместе с каким-то господином лет пятидесяти.

— Добрый вечер. Извините, мы сели за стол без вас…

— Пожалуйста, пожалуйста… — произнёс Кириленко, потирая руки. Для европейца он выглядел, пожалуй, несколько низкорослым и щуплым. Его узкое, почти как у актёра Кабуки, лицо раскраснелось на холодном ветру. Он сказал Катерине несколько слов по-русски, из которых Тэйноскэ и его спутницы поняли только одно: «мамочка».

— Я встретил маму в Кобэ, и мы приехали вместе. А это — Вронский, мой друг, — сказал Кириленко, похлопав по плечу стоявшего рядом с ним мужчину. — Таэко-сан, если не ошибаюсь, вы с ним уже знакомы.

— Да. Позвольте представить вам моего зятя и сестру.

— Господин Вронский… — раздумчиво проговорил Тэйноскэ. — Насколько я помню, эта фамилия встречается в «Анне Карениной».

— А вы читали Толстого?

— Всё японцы читают Толстого и Достоевского, — сказал Кириленко.

— Кой-сан, откуда ты знаешь господина Вронского — полюбопытствовала Сатико.

— Он живёт здесь неподалёку в меблированных комнатах. Господин Вронский очень любит детей. Его здесь всё знают и за глаза зовут не иначе как «господин Люблю-детей».

— Он женат?

— Нет. Видишь ли, там была какая-то печальная история…

В облике Вронского было что-то трогательно-ласковое. Глядя на него, невольно думалось, что он и в самом деле должен любить детей. С улыбкой, от которой в уголках его печальных глаз собирались морщинки, он молча слушал, как сёстры разговаривают о нём. Ростом он был выше Кирилёнки, но худощавая фигура, смуглая, словно от длительного пребывания на солнце, кожа, густые волосы с проседью и чёрные глаза делали его чем-то похожим на японца. Внешность его вызывала представление о дальних плаваниях, его вполне можно было принять за бывалого моряка.

— Почему вы не привели с собой Эцуко-сан? — спросил Кириленко.

— Ей нужно делать уроки…

— Какая жалость! А я обещал господину Вронскому, что сегодня у нас в гостях будет прелестная девочка.

— Если б мы знали…

В этот миг вошла «бабуся» и обратилась к гостям:

— Очень рада вас видеть… А почему нет ещё одной сестры Таэко-сан и маленькой девочки?

«Бабуся» говорила в точности так, как изображала Таэко. Тэйноскэ с женой старались не встречаться с Таэко взглядом, чтобы ненароком не рассмеяться.

Хотя в доме Макиока с лёгкой руки Таэко старшую Кириленко называли не иначе как «бабусей», она вовсе не походила на тучных европейских женщин, каких они привыкли видеть в Японии. Глядя на её статную фигуру, на её стройные ноги в туфельках на высоких каблуках, на её походку, быструю, лёгкую, даже порывистую, можно было без труда представить себе сцену на катке, которую так ярко живописала Таэко. О её возрасте напоминали лишь несколько отсутствующих зубов да покрытое сетью морщинок лицо с одрябшей кожей на щеках и подбородке. Но при всём, при том издали ей никак нельзя было дать больше сорока.

«Бабуся» убрала со стола пустую посуду и расставила тарелки с принесённой ею снедью: устрицами, икрой, маринованными огурцами, свиной, куриной и ливерной колбасами и опять-таки хлебом разных сортов. Появились новые бутылки с водкой, пивом и графинчики с подогретым сакэ,[27] которое здесь почему-то наливали не в чарки, а в пивные бокалы. «Бабуся» с Катериной пили только сакэ.