Михаил Белоусов - Об этом не сообщалось…

• Название: Об этом не сообщалось…
• Автор: Михаил Белоусов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1984

В книге рассказывается о борьбе военных чекистов с вражеской разведывательной и диверсионной агентурой на фронтах Великой Отечественной войны.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Ксендз Фыд открыл дверь сразу после первого звонка, как будто всю ночь только и ждал визита контрразведчиков. Когда ему предъявили ордер на обыск, он не возражал и только отошел к распятию и начал вполголоса молиться. Обыск сначала не дал положительных результатов, и во взглядах, которые ксендз бросал на чекистов, проскальзывало злорадство. Но внимание Сенько привлек молитвенник, который Фыд не выпускал из рук. На предложение показать эту книгу пастор разразился проклятиями и, призывая громы небесные покарать чужаков и вероотступников, рисовал им муки в геенне огненной. А когда и это не подействовало, упал на колени и молил во имя всего святого не осквернять священного писания. Но и эти его устрашения и моления не были услышаны чекистами. Тогда он швырнул под ноги Сенько молитвенник и, поднявшись с пола, аккуратно почистил колени, бормоча про себя ругательства.

Святая книга, как и подозревал Сенько, оказалась со шпионскими записями. На её полях бисерным почерком Фыд заносил данные, характеризующие высший и старший командный состав корпуса, с указанием фамилий, имен, домашних адресов, деловых и политических качеств, наклонностей. В молитвеннике значились также наименования всех населенных пунктов и улиц, где располагались штабы соединений и частей корпуса, казармы, места укрытия боевой техники, складов с боеприпасами и горючим, даты поступления новых танков. Сергей Михайлович обратил внимание, что против более ранних сведений карандашом сделаны аккуратные пометки, а уже рядом с сообщением о прибытии в декабре прошлого года тридцати танков Т-34 и дальше – пометок нет. Значит, им сообщили правильно: с осени прошлого года Фыд связи с заграницей не имел и со дня на день мог ждать оттуда курьера.

Старый святоша строго вел бухгалтерию, подсчитывая на страницах жития святых и великомучеников свои подлые сребреники. Обыск продолжался. Ксендз как будто закостенел в кресле, устремив взгляд в одну точку. И вдруг он встрепенулся. Его обостренный слух уловил то, на что поначалу не обратили внимания занятые делом чекисты. Вначале мелко, на очень высокой ноте задребезжали стекла, потом, всё больше ширясь и усиливаясь, комнату заполнил непонятный гул. Ещё минута – и ночную тишину на десятки километров окрест нарушили первые разрывы авиабомб.

…Ни Сенько, ни посыльные, поднимающие в городе военных по тревоге, ни жены, уже ставшие вдовами, ни дети, осиротевшие в течение этих страшных мгновений, ещё не знали, что наша страна вступила этой предрассветной порой в полосу самых тяжелых в своей история испытаний.

* * *

При задержании обер-лейтенант Лоссберг решительно отказался назвать себя и заявил, что никаких показаний он давать не будет, поскольку является офицером вермахта великой Германии и до последнего вздоха будет верен присяге, данной фюреру. Хозяина конспиративной квартиры он не знает, в дом к ксендзу постучал случайно, чтобы получить хотя бы какое-то укрытие от бомбежки, а рация и другое шпионское снаряжение, изъятое у него, принадлежит лично ему. Он даже издевательски, на чистом русском языке, спросил:

– Может быть, советские органы разведки, направляя своих агентов в расположение противника, снабжают их клетками с почтовыми голубями?

Чекисты Николаев и Сенько с трудом сдерживались, глядя на самодовольную физиономию гитлеровца. Во время первой бомбежки Сенько послал из квартиры ксендза в штаб корпуса оперработника Николаева с задачей узнать, какие данные получены в штабе о случившемся. Возвращаясь оттуда, политрук но пути забежал домой и обнаружил, что половина его дома разрушена в результате этой бомбежки, погиб вместе с семьей его сосед и друг, командир батальона связи капитан Александр Николаевич Покатило. Вынося их тела из-под обломков здания, Николаев чудом увернулся от горящей балки. Но полученную большую ссадину на голове пришлось наскоро перевязать, она кровоточила.

Столько ненависти и боли было теперь в глазах этого постаревшего сразу человека, что гитлеровцу, находящемуся уже в отделе контрразведки, стало не по себе. И неизвестно, чем бы закончился с ним разговор, если бы не вмешался прибывший от комкора Сенько. Отправив задержанного в камеру, батальонный комиссар устало опустился на стул и обхватил голову руками. Казалось, бессонная ночь и всё пережитое за эти несколько часов лишили сил этого мужественного человека. Николаев подошел к нему и тронул за плечо:

– Что, плохо, Сергей Михайлович?

– Ничего, Алексей, переживем…

– Как на границе?

– На границе бой, связи со штабом армии нет. Через два-три часа выступаем.

– Значит, война?

– Война, Николаев. И такая война, какой мы, кажется, с тобой не видали. Но мы их будем бить. Будем. Тебе ясно, товарищ политрук?

– Ясно. Сергей Михайлович…

– Поскольку задержанных нам придется брать с собой, давайте оформим их допросы здесь. Ты – Буцька, следователь Ковальчук – Фыда, а мне приведите этого немца. Предупредите задержанных, чтобы отвечали по существу. Времени у нас в обрез. Ясно?

* * *

Буцько и Фыд, видимо, на что-то надеялись, потому что показания давали обстоятельные. Бывший учитель имел даже наглость сделать замечание Николаеву, который делал торопливые записи, что, мол, пан офицер не очень подробно записывает его, Буцька, признания, а они могут оказаться очень нужными для советского командования. Фыд отвечал тихо, заикался, путал слова, но говорил, судя по всему, правду.

Оба они начали работать на германскую разведку с первых дней вступления Красной Армии в западные области Украины. Буцько – по приказанию руководства организации украинских националистов, в которой он состоял с юношеских лет, а ксендз – после знакомства с майором абвера Линцем. С ним он встретился на рождественских праздниках в 1939 г. в Кракове, куда думал перебраться навсегда в связи с приходом в его город Советов. Линц убедил святого отца не покидать насиженных мест: большевикам жить осталось недолго и в новом, свободном мире и деньги и слава будут не у тех, кто бежал от ужасов большевизма, а у тех, кто активно боролся за «новый порядок» в Европе. Взвесив все «за» и «против», Фыд возвратился в свой город. За собранными данными к нему и Буцько дважды в году – осенью и весной – гитлеровская разведка присылала своего курьера. Очередное донесение было готово к середине мая, но связник оттуда почему-то пока не прибывал.

Записывая показания Лоссберга, Сенько выделил для себя два момента. Задержанный все время упирал на то, что он является сотрудником немецкой разведывательной службы – абвера. Об этой службе Сенько слышал, но ещё не знал, какое она занимает место в системе разведывательных и контрразведывательных органов Германии, ведущих подрывную деятельность против СССР и его Красной Армии. Поэтому против слова «абвер» он вывел жирный вопросительный знак.

Обер-лейтенант утверждал, что вместе с ним в самолете находилась группа диверсантов, переодетых в форму военнослужащих Красной Армии. Все они из полка специального назначения «Бранденбург». Их задача – организация диверсий в районе, до которого отсюда лету 20–25 минут. А это добрых 80 километров. И это лишь одна из многих групп, подготовленных для таких целей абвером (опять абвер!).

«Неужели, – размышлял Сенько, – немцы рассчитывают в ближайшие дни проникнуть основными своими силами на такую глубину советской территории? Или же это смертники, призванные посеять панику в наших тылах? Нет, запугивает фашист». И батальонный комиссар строго посмотрел на задержанного.

Не знал Сергей Михайлович Сенько, что в эти часы уже несколько сот агентов, сброшенных с вражеских самолетов в наш тыл, взрывали мосты и склады, нападали на военные транспорты и убивали мирных жителей.

А Лоссберг по-своему истолковал взгляд чекиста. И не жалел слов, чтобы убедить его в своей правдивости. Отнюдь не раскаяние толкнуло его на такой путь. Пережив ещё одну бомбежку в камере, напоминавшей обыкновенный кирпичный амбар, воинственный обер-лейтенант понял, что третьего налета он не выдержит. Ему казалось, что каждая бомба летит именно на черепичную крышу его амбара. Поэтому на допросе он решил рассказать всё, чтобы «мелкие сошки» из корпусной контрразведки немедленно отправили его в глубокий тыл. Его показаниями – в чём он был уверен – должны заинтересоваться в верхах.

Приблизительно так и понял его батальонный комиссар. Но сделал свой вывод: врет гитлеровец, цену себе набить хочет. Да и как можно было поверить в показания фашиста, который утверждал, что в его непосредственную задачу входила вербовка агентуры из числа местных жителей, подобранных для этого Фыдом и Буцько, и засылка её с отступающими советскими войсками вплоть до Киева. Такое не укладывалось в голове у Сенько. Поэтому к показаниям Лоссберга о разведывательно-диверсионной деятельности абвера Сенько и отнесся с недоверием.