Джон Ирвинг - Последняя ночь на Извилистой реке

• Название: Последняя ночь на Извилистой реке
• Автор: Джон Ирвинг
• Издательство: ООО «Издательство «Эксмо», ООО «ИД «Домино»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-46833-1

Впервые на русском — новейшая эпическая сага от блистательного Джона Ирвинга, автора таких мировых бестселлеров, как «Мир от Гарпа» и «Отель Нью-Гэмпшир», «Правила виноделов» и «Сын цирка», «Молитва по Оуэну Мини» и «Мужчины не ее жизни».

Превратности судьбы (например, нечаянное убийство восьмидюймовой медной сковородкой медведя, оказавшегося вовсе не медведем) гонят героев книги, итальянского повара и его сына (в будущем — знаменитого писателя), из городка лесорубов и сплавщиков, окруженного глухими северными лесами, в один сверкающий огнями мегаполис за другим. Но нигде им нет покоя, ведь по их следу идет безжалостный полицейский по кличке Ковбой со своим старым кольтом…

Джон Ирвинг должен был родиться русским. Потому что так писали русские классики XIX века — длинно, неспешно, с обилием персонажей, сюжетных линий и психологических деталей. Писать быстрее и короче он не умеет. Ирвинг должен рассказать о героях и их родственниках все, потому что для него важна каждая деталь.

Time Out

Американец Джон Ирвинг обладает удивительной способностью изъясняться притчами: любая его книга совсем не о том, о чем кажется.

Эксперт

Ирвинг ни на гран не утратил своего трагикомического таланта, и некоторые эпизоды этой книги относятся к числу самых запоминающихся, что вышли из-под его пера.

New York Times

Пожалуй, из всех писателей, к чьим именам накрепко приклеился ярлык «автора бестселлеров», ни один не вызывает такой симпатии, как Джон Ирвинг — постмодернист с человеческим лицом, комедиограф и (страшно подумать!) моралист-фундаменталист.

Книжная витрина

Ирвинг собирает этот роман, как мастер-часовщик — подгоняя драгоценные, тонко выделанные детали одна к другой без права на ошибку.

Houston Chronicle

Герои Ирвинга заманивают нас на тонкий лед и заставляют исполнять на нем причудливый танец. Вряд ли кто-либо из ныне живущих писателей сравнится с ним в умении видеть итр во всем его волшебном многообразии.

The Washington Post Book World

Всезнающий и ехидный постмодернист и адепт магического реализма, стоящий плечом к плечу с Гюнтером Грассом, Габриэлем Гарсиа Маркесом и Робертсоном Дэвисом.

Time Out

---

Дэнни по-прежнему работал на старомодной пишущей машинке. У него было полдюжины электрических машинок марки «Ай-би-эм Силектрик»[202], которые постоянно требовали ремонта. Значит, на острове должно появиться электричество. Шарлотте хотелось иметь здесь горячую воду. Она давно мечтала о таких удобствах, как уличный душ, большая ванна в доме, не говоря уже о нескольких смывных туалетах. Не повредит и электрическое отопление. Ночью даже летом здесь бывает холодно (как-никак север). И потом, у них вскоре появится ребенок, а его нельзя простужать.

Дэнни хотелось построить себе «писательскую хижину» вроде той, что была в его вермонтской «усадьбе». Шарлотта мечтала о просторной веранде с противомоскитными экранами и крытых переходах между коттеджем и спальными домиками, чтобы ходить, не боясь дождя и комаров, которые с наступлением темноты просто зверели.

Дэнни с Шарлоттой строили планы, обсуждали, как они изменят жизнь на острове. Влюбленные пары всегда строят планы. Шарлотта обожала проводить лето на Тернер-Айленде, куда ее начали возить с раннего детства. Дэнни привлекали возможности острова: выпасть из городской суеты и уединиться со своей любимой женщиной.

Ах, планы, планы, планы! Мы строим планы на будущее, словно оно окажется таким, как мы его себе нарисовали! Конечно же, влюбленная пара не захотела ждать, пока отец Шарлотты покинет этот мир, а ее мать одряхлеет настолько, что перестанет ездить на остров в заливе Джорджиан-Бэй. За два года Дэнни и Шарлотта обзавелись удобствами, о которых мечтали: электричеством, смывными туалетами и горячей водой. Появились уличный душ, большая ванна в доме, не говоря уже о просторной веранде с сетчатыми экранами. На очереди были еще несколько предложенных Кетчумом «усовершенствований». О них старый сплавщик рассказал в первое же посещение Тернер-Айленда. Это было его слово — «усовершенствование». Летом восемьдесят четвертого шестидесятисемилетний Кетчум был еще полон сил и энергии и любил строить планы.

Тем летом Кетчум привез с собой своего пса. «Замечательное животное», едва спрыгнув на причал, насторожилось и стало принюхиваться.

— Где-то гут должен быть медведь. Герою они знакомы, — сказал Кетчум.

У пса поднялась шерсть на загривке (впоследствии она вылезла, и там не осталось ничего, кроме обвислой кожи). Герой ни на шаг не отходил от Кетчума. «Замечательное животное» явно было не из тех собак, которых хочется погладить или почесать за ушами.

Кетчуму не нравились летние развлечения. Он не рыбачил, не плавал по заливу на лодке. И сам он тоже не плавал, хотя почти всю жизнь проработал на реках. Ему хотелось наведаться сюда поздней осенью, долгой зимой и ранней весной, когда в заливе начинает ломаться лед.

— Тут полно оленей.

Это были первые слова, произнесенные Кетчумом, когда он ступил на каменистую землю Тернер-Айленда. Даже не ступил, а остановился на причале и наравне со своим псом начал принюхиваться.

— Индейские места, — одобрительно заключил он. — По крайней мере, были такими, покуда сюда не приперлись миссионеры со своими христианством.

Мальчишкой он видел черно-белые фотографии запруженного балансовым лесом залива Гор-Бэй[203] — водной полосы между материком и островом Манитулин[204]. В конце девятнадцатого и начале двадцатого века по берегам Джорджиан-Бэй активно вырубались леса. Кетчум слышал от старших, как это делалось, и хорошо запомнил все стадии.

А делалось это так. Осенью лесорубы валили деревья, строили дороги и готовили реки к весеннему сплаву. Все это надо было успеть сделать до первого снега. Зимой рубка леса продолжалась, и бревна волокли по снегу к берегам рек. Весной открывшиеся реки подхватывали бревна и уносили в залив.

— Ваши бревнышки десятками лет исправно плыли прямо в Штаты. Что, разве не так? — усмехаясь, спросил Кетчум.

Шарлотта этого не знала. Ее удивило, что сплавщик из Нью-Гэмпшира знает такие подробности. Но здешний лесосплав практически не отличался от лесосплава в любом другом месте. Появлялись лесопилки, перерабатывающие фабрики. Потом лес кончался, и предприятия либо сгорали в пожарах, либо разрушались от времени. «Люди сначала строят, а потом не берегут то, что построили», — любил повторять Кетчум.

— Медведь не на вашем острове. Скорее всего, на соседнем, — сказал Кетчум, продолжая принюхиваться. — Будь он здесь, Герой не так бы плясал.

(Интересно, как еще мог плясать этот поджарый гончак? Глядя на него, можно было подумать, что медведь бродит прямо по причалу.)

В то лето на соседнем острове Барклей-Айленд действительно обитал медведь. Расстояние между островами было не ахти каким большим: медведь вполне мог бы доплыть до Тернер-Айленда. Позже Дэнни и Шарлотта обнаружили, что там неглубоко, можно и вброд перейти. Однако зверь учуял собаку Кетчума и визит на Тернер-Айленд не нанес.

— Как пожарили барбекю — прокалите шампуры, чтобы на них сгорел весь жир, — советовал Кетчум. — Мусор прячьте. Фрукты держите в холодильнике. Я бы вам оставил Героя, да только он не компанейский пес. И я без него не могу.

Возле заднего причала стояла заброшенная деревянная хижина — первая постройка, с которой началось освоение острова семьей Шарлотты. Ставни на окнах обветшали и покосились. Внутри стояла бывшая двухъярусная кровать. Верхняя часть была снята и поставлена рядом с нижней. Обе оказались прибитыми к полу. Сдвоенные кровати покрывал гигантский матрас, свешивавшийся по краям. Матрас весь был в плесени, одеялом давно лакомилась моль. С тех пор как дед Шарлотты перестал сюда ездить, в этой хижине никто не жил.

Шарлотта рассказала, что после смерти деда они вообще предпочитали не ходить возле разваливающейся постройки. То место считалось нечистым. (Во всяком случае, в детстве Шарлотта в это верила.)

Она отвернула грязный и ветхий коврик. Шарлотте хотелось показать Кетчуму люк в полу. Хижина стояла на бетонных столбах. Фундамента, как такового, не было. Люк открывался в яму глубиной не более трех футов. Ветер намел туда толстый слой сосновой хвои, отчего дно ямы выглядело обманчиво мягким и даже симпатичным.

— Мы не знаем, зачем деду понадобилась эта яма, — говорила Шарлотта. — Он любил азартные игры. Мы подозревали, что здесь он хранил свои деньги.

Герой стоял над ямой и сосредоточенно принюхивался.

— Скажи, а твой дед любил охотиться? — спросил у Шарлотты Кетчум.

— Еще как! — воскликнула она. — Когда он умер, мы наконец-то выкинули его ружья.

(Эти слова заставили Кетчума содрогнуться.)

— В таком случае это мясной погреб, — сказал старый сплавщик. — Уверен, твой дед приезжал сюда зимой.

— Совершенно верно, — подтвердила изумленная Шарлотта.

— Думаю, твой дед появлялся здесь, когда кончался сезон охоты на оленей, — рассуждал Кетчум. — А ему хотелось поохотиться. Зима, полно снега, тихо. Звук выстрела слышен далеко. Когда кто-то из «всадничков»[205] являлся и спрашивал о причине стрельбы, твой дед, надо полагать, имел наготове историю. Например, рыжие белки так верещали, что он не выдержал, выстрелил у них над головами и прогнал. Или стадо оленей обгладывало кору на его любимых кедрах. Вот он и спугнул их, чтобы глодали кору на других островах. А пока твой дед рассказывал эти сказки, его мясной погреб был набит олениной. Никаких следов крови на снегу, и мясо в мерзлой земле не портилось… Понимаешь, к чему я клоню? Твой дед устроил браконьерский мясной погреб. Значит, я не ошибся, и в здешних краях полно оленей.

Если в хижине и водились духи, Кетчуму было на них плевать. Он решил обосноваться с Героем здесь. («Да почти все места, где я жил, были нечистыми», — заметил старый сплавщик.) Спальные домики ему не нравились. Ломаные ставни дедовой хижины его не смущали, равно как и рваная противомоскитная сетка на окнах.

— Что это за ночь на природе, если тебя не покусали комары? — усмехнулся Кетчум.

Кетчум сделал еще одно открытие: эти места нравятся гагарам, поскольку здесь меньше лодок и людей. Он любил слушать крики гагар.

Шарлотта еще раз попыталась уговорить старого сплавщика ночевать в спальном домике, и тогда Кетчум с серьезным видом сказал:

— Герой иногда так пукнет, что потом долго будешь нос морщить. Не хочу, чтобы он тебе спальный домик провонял.

К концу дня Шарлотту больше не шокировало открытие, что ее дед, ко всему прочему, был еще и браконьером. Он умер спившимся, опустившимся человеком. Карточные долги и виски доконали его. По крайней мере, теперь хоть она знала предназначение странной ямы под полом дедовой хижины. Самого Кетчума хижина и мясной погреб подвигли на размышления об усовершенствовании островною быта. Только старому сплавщику было как-то невдомек, что Шарлотта вовсе не мечтала жить на своем любимом острове зимой, когда ветер нещадно гнул деревья, когда залив замерзал и покрывался снегом и вокруг — ни души, не считая случайных рыбаков-подледников или каких-нибудь безумцев, обожавших гонять по озеру на снегоходах.