Надежда Сапронова - Когда деды были внуками

• Название: Когда деды были внуками
• Автор: Надежда Сапронова
• Жанр: Детская проза

Герой этой повести — Савелий Сапронов — не вымышленное лицо. Повесть посвящена его детству и юности. В первые годы революции имя матроса Савелия Сапронова было хорошо известно на Черноморском флоте. Он первым поднял красным флаг на эсминце «Капитан Сакэн», был первым комиссаром этого эсминца, а затем и членом революционного комитета Севастополя.

Это был один из многих большевиков, которые вынесли на своих плечах всю тяжесть борьбы с контрреволюцией, с кулачеством, все трудности строительства первого в мире социалистического государства. Савелий Сапронов вырос мужественным, стойким и верным революционным борцом. Его биография тем и интересна, что это обыкновенная биография коммунистов старшего поколения, дедов нынешних пионеров.

Автор этой книги — жена Савелия Гавриловича Сапронова Надежда Алексеевна — в прошлом учительница математики, Она начала писать эту книгу после смерти С. Г. Сапронова, вдохновленная желанием рассказать нашим детям об их дедах, отдавших всю свою жизнь делу революции, делу партии, делу строительства коммунистической жизни.

---

Все понимают, глядя на захиревшего Савку, какой дорогой ценой досталась семье телушка, и все деликатно обходят молчанием этот вопрос: бедность чутка.

Только сват Аким — весельчак и балагур — сказал, хлопая Савку по плечу:

— Не горюй, брат Савка, что живот подвело. Будет скоро молоко — такой живот отрастишь, что и Кирейку Лысого за пояс заткнешь!

«Кирейка» — Кирилл Максимович, лавочник. Маленький, жирный, с огромным животом, на кривых ногах. «Лысый» — прозвище: от волос у него осталась лишь кромка, видная из-под большого суконного картуза, а под картузом — все голо.

Савка вертится около взрослых, наслаждаясь разговорами о телушке: ведь она — его победа, первая в жизни.

Только когда разговор заходит об онучах, Савка спешно находит себе дело на противоположном конце дворика и тотчас же туда убегает. Как видно, онучи лежат все-таки где-то на дне Савкиной души. Примерзшие. И дергать за них больно.

Долго удивлялась калитка, встречая новых гостей. Но вот удивились и гости с хозяином: в калитку, сопя и отдуваясь, влезал Кирейка…

— Легок на помине, — захохотал сват, а за ним и кое-кто из гостей.

Остальные ждали молча, что будет дальше. Известное дело: богач к бедняку в гости не ходит. Придешь — надо хозяину поклон отдать первому, а хозяин на это тебе ответит. А разве пристало богачу кланяться первому? Ему все бедняки первые должны «шапку ломать», а уж тогда он ответит, если соизволит.

Влез Кирейка во двор, буркнул что-то, не снимая картуза, и — к телушке. Долго смотрел со всех сторон, ища, к чему бы придраться: лавочник не любил, когда бедняки выбивались из нужды.

Безденежный покупатель приносил ему куда больше дохода, чем платящий наличными. Отпустив товар в долг, лавочник потом выколачивал этот долг работой — разумеется, во много раз превышающей стоимость товара. В этом отношении Ермолаич был его любимцем: огромная семья принуждала отца чаще других обращаться к Кирейке, он не выходил у него из должников.

И, сколько бы отец ни работал, лавочник все считал его неоплатным.

«Не забывай, Ермолаич, — говорил он каждый раз, давая ему в долг соль или посуду. — Ты у меня неоплатный должник, а я у тебя благодетель».

«Не забываю, Кирилл Максимович», — смиренно отвечал Ермолаич, не смея потребовать подсчета Кирейкиных «благодеяний» и своей работы.

А сейчас этот доходный должник пытался выскользнуть из цепких лап Нужды, а значит, и Кирейкиных — при помощи коровы!

Было отчего прийти в расстройство! И Кирейка, не сдерживая раздражения и не найдя, что бы покорить в корове, сказал сердито:

— Экая орясина уродилась! Такая сожрет хозяина со всеми потрохами, коли молоком не оправдается.

— С чего бы ей не оправдаться? — обиженно ответил Ермолаич. — Чай, сам видишь, какая животина.

А бес сват тотчас же подхватил:

— Еще как оправдается-то! Я так полагаю, что Ермолаич даже брюхо себе отрастит на манер твоего и будет тебе конкуренция!

Все засмеялись. Ребята даже завизжали от восторга, прячась, однако, за спины взрослых.

Притихшее было оживление вспыхнуло с новой силой. Лавочник повернулся спиной и, не попрощавшись, пошел со двора.

Потолковавши еще некоторое время, гости разошлись очень довольные, хоть и не угощались ничем.

Темнело. Праздничный день кончился. «Королеву» отвели в ее лоскутный дворец, а семья пошла отдыхать. Бабка давно уже сладила со своими горькими думами и, деятельная, как всегда, многое сделала в этот день и еще большее загадала.

Школа ждет

Следующий день был уже будничным. После завтрака отец и Петька стали собираться на работу: крыть крышу соседу. Савка живо оделся и стал у дверей с явным намерением идти с ними и готовый к бою, если не будут брать.

Вздохнула бабка, потупился отец. «Отдохнуть бы мальчишке после такого лета», — подумал каждый, но вслух не сказал ни слова.

Едоков-то десять, а земельного надела — на четыре души, на мужиков только. Значит, шесть женских сапроновских душ самим законом обрекались на голодание, если семья не подработает добавочного хлеба у людей. Но ведь всякая душа есть хочет, в том числе и женская…

А сейчас еще и телушка… О ней сердце болит больше всего.

Бабушка молча отыскала поясок и подпоясала Савку. Одернула кацавейку. Поправила шапку. Савка понял это молчаливое согласие и сразу оживился.

— Бабушка! А я старую-то солому с крыши на огород перетаскаю, если хозяин отдаст: телушке на подстилку годится! Бабушка! А я тебе…

— Ладно, ладно, — перебила бабка. — Иди уж… работник!

Отец с бабкой обменялись последними хозяйственными распоряжениями, и три Сапронова пошли на работу к людям. Двоим младшим восемнадцать лет: обоим имеете.

Наступили трудные дни. Руки, ноги, спина не успевали за ночь отдохнуть, а с утра опять молотьба, возка снопов, кладка ометов…

Возили лес, крыли крыши, копали погреба, да мало ли на что годились безропотные крестьянские руки?

И все-таки дни мелькали, как воробьи на току. Никто их не считал. Только Петька, украдкой глядя на школу, соображал: сколько ребята пройдут без него, как догонят!) пройденное? Правда, сельские школы начинали занятия позже городских: по окончании уборки урожая. И все же далеко не все ребята являлись в срок: те, кто работал «на людей», опаздывали.

Петька всегда являлся одним из последних, а в этом году, верно, будет самым последним.

Наконец надобность в его детских руках миновала и можно было подумать о школе.

Однажды за ужином отец сказал:

— Ну, Петька, шабаш работе. Завтра пойдешь в школу.

Петька поперхнулся от радости. Плохо спал ночь и утром, чуть свет, счастливый полетел в школу, как на крыльях.

Савка побежал за ним вслед, проводить. А может, удастся и в окошко поглядеть, когда учитель станет к нему спиной.

Савка не смел мечтать об учении, пока Петька учится: двоим-то разве можно из хозяйства уходить? Отец и зимой ходит по людям, сестры в няньках, дома — одна мелкота. А теперь еще и телушка… Где ж бабке управиться?

Из школы Петька вернулся не такой веселый, как ушел. По арифметике многого не понял, хотя учитель говорил ясно и просто и остальные ребята отлично его понимали. Диктант написал с ошибками. Здорово отстал, значит.

А тут и еще беда: встретил-то его учитель ласково, как всегда, но сам был уже не прежний, не веселый, как в прошлые годы. И говорить стал с задышкой, с кашлем.

Петька все же ждал, что оставит его учитель после уроков и подгонит с ним пройденное, как раньше бывало. Но учитель еле довел урок до конца и отпустил всех домой. А Петьку на минуту задержал за плечо и сказал, глядя ему в лицо с виноватой улыбкой:

— Ты, Петро, позанимайся сегодня дома сам, без меня: нездоров я шибко… Ребят поспрошай, сам подумай, малый ты мозговитый, — и, закашлявшись, ушел за свою перегородку…

И вот теперь, наскоро пообедав, Петька уселся к окну готовить уроки. Перво-наперво открыл задачник. Петька больше всего любил арифметику и с наслаждением беседовал с задачами, как с лучшими друзьями: он их понимал — они его. Бывало, с увлечением спорит сам с собой, если в чем сомневается, а докопавшись до сути, говорит с торжеством:

— Ну вот: я тебе говорил, что решу! — хотя задачник в этом и не сомневался.

Но сегодня Петька молча и хмуро смотрит в задачник. В десятый раз читает условие задачи — и ничего не понимает.

Слова-то, конечно, понятные, знакомые: «купили», «продали», «корова», «овцы», но не понимает Петька, что к чему? Пробует применить знакомые действия — получается чепуха: корова продается дешевле овцы, и каждый раз — по новой цене.

Петька уже не борется с задачей любя, как с добрым другом, а бьется изо всех сил, как со. злейшим врагом. И не может одолеть! Задача ускользает от Петьки и сама давит его — чужая, непонятная. А в задачнике их много, много. И все они такие.

Петька угнетен…

Савка отлично понимает его состояние, но помочь ничем не может. Тогда он говорит:

— Айда к телушке! А завтра еще учителя послушаешь — поумнеешь и решишь!

Так все и получилось. Через неделю Петька вошел в школьную колею, дружба с задачником восстановилась.

Савкины дела хуже… Если бы кто знал, как ему хочется учиться, как манят его к себе книги!

Савка много раз пытался понять: каким способом книга говорит Петьке такие умные и интересные вещи? Он заглядывал в книгу через Петькино плечо; раз даже вынул украдкой книгу из сумки, но ничего, кроме крючков и кружков, не увидал. Напрасно шевелил он губами, глядя в книгу: ничего не получалось. Приложил к уху: может, слышно что. Нет, и не слыхать. Со вздохом положил он книгу обратно.

Впрочем, так он делал два года назад, когда маленьким был. А теперь он знает, что сначала надо учиться. Поэтому он садится теперь возле Петьки, когда тот уроки учит, и шепчет тихонько про себя Петькины слова, а значит — тоже учится. Жалко только, не все слова успевает повторить, да и непонятные попадаются. Однако, когда-нибудь он добьется — книга заговорит и для него. Но пока что книга молчит…