Сергей Кучеренко - Корень жизни: Таежные были

• Название: Корень жизни: Таежные были
• Автор: Сергей Кучеренко
• Издательство: Издательство: Современник
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1987

Сергей Кучеренко живет и работает в Хабаровске. Он известен дальневосточному читателю как автор книг «Звери у себя дома», «В снегах Сихотэ-Алиня», «Зов Сихотэ-Алиня».

В рассказах и очерках своего нового сборника С. Кучеренко размышляет о соприкосновении мира живой природы и мира людей. Он рассказывает о своеобразной природе Хабаровского края, наполненной поразительными контрастами, красотами, загадками, а также о делах и заботах биологов, охотоведов, егерей, связанных с решением проблем сохранения и умножения таежных богатств.

---

Никита до «цирка» успел снять трех соболей и приятно удивился: всех их тигры видели, но не сдернули. Даже подумал: «Может, все обойдется и не трогать зверюг? Уживемся»… Но тут же осудил свое слюнтяйство: «Драться насмерть! До безоговорочной капитуляции!»

Но в «цирке» Никиту все же обуял страх. Он вздрагивал при каждом шорохе, зло пялил глаза на уркавших белок, цедил сквозь зубы крепкие слова вслед упархивающим рябчикам, грозил нахально кричавшим над самой его головой кедровкам, но все же гнал себя вперед, стыдя и подбадривая.

На предпоследнем очепе висел живой соболь, прихваченный капканом за пальчики. Когда Никита потянулся к нему, зверек истошно заверещал на весь «цирк», извиваясь и звеня капканом. Никита отпрянул и окончательно потерял всякую выдержку, разразившись таким виртуозным матом, какого еще не придумывал. Он истерично изрыгал во всю силу голосовых связок проклятья и соболю, и тиграм, и даже порхавшей поблизости сойке. Но, выкурив пару сигарет, справился с нервами, задавил соболя и добрался-таки до последнего капкана. А назад, под уклон, шел уже быстро и бодро, примечая, где тигриные наброды гуще, и выбирая места для установки петли на полосатых.

Вечером, после дневных переживаний, он основательно выпил, осмелел и снова убедил себя, что сердце у него такое же крепкое, как у наших тигроловов и иностранных охотников на тигров-людоедов.

…В конце ноября тайгу и сопки Сихотэ-Алиня укутали плотные снега, а ключи прочно сковало льдом. Никита натоптал тропы, густо уставленные капканами, разбросал петли на изюбров, выставил три кинжала на кабанов, а потом дошла очередь и до тигров. Он отыскал удобные для установки петель места, насторожил их восемь штук и сердцем чуял неминуемую удачу в двух из них: где тропа сжималась кедром и корчем и на узком уступе скалы. Веря в свою победу, он даже прикинул, куда и за сколько сплавит экзотическую шкуру, и решил, что полтыщонки сорвать можно. «Главное, — мороковал он, — расправиться с мамкой, а пацанов я передушу смело».

Соболя шли в капканы уже не так густо, потому что и в самой богатой жиле золото в конце концов выбирается, но энергичный Никита рассчитывал на «подсос» с соседней территории — соболя, считал он, как и воздух, не терпят пустоты. Он растащил по частям пойманных в петли четырех изюбров и шесть поросят, будто обозначив ими границы своего участка в радиусе восьми километров вокруг избы, и еще «колесо» двухкилометровой «толщины» уже за пределами этого круга, — чтобы тихо и незаметно осваивать уже чужих соболей.

Никита помнил со школы формулу площади круга — «пи эр квадрат» — и подсчитал, что его территория равна двумстам квадратным километрам, а «колесо» добавляло еще половину этого. Получалось под три сотни. «Богато! Здорово! Лови — не переловишь! — ликовал Никита. — К концу сезона навалю зверя побольше, соболишки к ним весной соберутся на окот, а к осени у меня опять будет охотничье Эльдорадо. Жить можно! Вот только эти полосатые — как деготь в мед. Да еще те удэгейцы…»

Вертолет Никита заказал на 28 декабря, но тигры жестоко поломали его планы. 23 декабря он шел к месту, где была насторожена петля между кедром и корчем, и еще издали заметил там черный изъян среди снега. «Баста! Влопалась!» — дрожко заликовал Никита.

Долго высматривал он задавившуюся в петле тигрицу, но почему-то не видел ее. Подходил шаг за шагом, вздрагивал по пустякам, а в десятке метров от кедра обнаружил тигриный след в густых каплях крови, обочь которого — разрыхленный снег: что-то волочилось по нему. И заледенила Никиту догадка, замурашил кожу ужас: «Перекрутила трос и ушла с ним на шее. К своим тигрятам. Какая же силища в ней — трос-то десять тонн держит, стальной, с вертлюгом…»

Надеясь найти окоченевшую тигрицу, Никита, трясясь всем телом, шел по следу со скоростью черепахи. Недолго, потому что навстречу потянулись из «цирка» более свежие следы тигрицы с петлей на шее. Проследив ее ход — вниз по ключу в сторону избы, — он с ужасом понял: пошла расправиться с ним за сотворенное зло, ибо и то знал Никита, что умен тигр, догадлив и умеет мстить обидчикам.

Бежал Никита к своему «бунгало» быстро и напряженно, обходя стороной все подозрительные места, где мог затаиться враг. В тот же вечер он поспешно собрал пушнину, туго набил ею расшнурованный «двуспальный» рюкзак, прихватил продуктов на пару дней пешего пути в «цивилизацию», отнес карабин в потайное дупло, уложил продукты от мышей в алюминиевые молочные бидоны и чуть свет рванул в путь. «Да, богато взял пуха, — радовался он, но тут же и хмурился: — Пяток деньков все-таки не добрал…» Не сразу, но нашел все же успокоение в мысли: «Ничего, к Новому году подохнет эта зверюга с петлей на шее, и будет мое моим… Так-то…» Никита беззлобно упрекнул себя в том, что не все свое хозяйство прибрал. Даже сети забыл спрятать, вещественное доказательство недозволенного промысла. Или вот эта петля — совсем рядом с избой. Придут удэгейцы, и тогда оправдывайся. Увидят, что в петле медведь был — не миновать протокола… И столько мяса, приготовленного к вертолету, не замаскировал надежнее.

Оказавшись у петли, Никита вспомнил отдававшего ему честь медведя, пожалел, что только один попался. Петлю решил убрать, благо и медведи-то все до последнего улеглись в берлоги.

Когда-то Никита служил в саперной роте, помнил, что сапер ошибается один раз в жизни, и в своих охотничьих заботах частенько сравнивал себя с сапером, а тут, у петли, оплошал. Жалея минуты, он решил петлю не снимать, а просто рассторожить. Спустить. Потянуть за сумку с приманкой, выдернуть гвоздь — трос дзинькнет через скобу, прижмут его бревна — и все в порядке. Снежок еще припорошит…

Все должно было быть так, да не знал Никита, что перед снегопадами приходил сюда другой медведь — сытый, старый и осторожный. Он заподозрил неладное, учуял, что здесь еще одной медвежьей жизни не стало, и не взял приманку. Обследуя коварное сооружение, он случайно зацепил лапой припорошенную снежком петлю и, испуганно отпрянув, отбросил ее в сторону.

Никита, сдернув насторожку, слышал, как за кедром туго и надсадно заскрипели падающие бревна, как завизжал по скобе трос, видел, как стали ломаться слежавшиеся снежные пласты, но не там, где должна была находиться петля, а под его ногами. Он не успел сообразить, что происходит, и испугаться не успел, потому что в следующий миг его больно рвануло, подбросило и ударило. Земля вдруг поменялась местом с еще сумеречно серым небом, деревья встали на свои вершины, а снег начал чернеть, краснеть и таять в горячем тумане дурмана.

Сознание вернулось к Никите вместе с ужасом. Леденея в безнадежности, он увидел себя захлестнутым стальным тросом за ногу под самым пахом и намертво прижатым к кедру вверх ногами. Без шапки и рукавиц. Он машинально зацарапался руками к земле, но не стал к ней ближе ни на сантиметр. Преодолевая боль в ноге, полез, обнимая дерево и изгибаясь в пояснице, вверх, уцепился за туго натянутый трос, подтянулся, перекинул через него руки, сбросил рюкзак и, переводя дух, стал горестно осмысливать свое положение.

Горячась в непроходящем страхе, Никита сильно рванул трос, надеясь сдвинуть с него бревна, потом принялся дергать скобу, но, поняв, что сделано все добротно и надежно, в расчете на медвежий вес и силу, закричал так громко, обиженно и дико, как не кричал еще ни разу. Потом заплакал навзрыд, сотрясаясь могучими плечами и причитая: «Как же это я… Что делать?.. Господи, помоги и помилуй…»

Мелькнула спасительная мысль: нож-то на поясе. Вынув его, он на секунду задумался, решая, что лучше: долбить дерево у скобы: освобождая ее, или рвать трос по проволочке. Попробовал зацепить верхнюю, но все они были так плотно подогнаны одна к другой и так натянуты, что не пустили под себя лезвие. Тогда Никита стал резать дерево у скобы, а быстро освободив ее от толстой коры и увидев светло-желтую древесину, обрадовался своему вероятному спасению и снова заплакал — на этот раз счастливыми слезами возвращения к жизни, которая могла вот-вот оборваться.

Немного успокоившись, Никита спланировал свои действия. Во-первых, надо что-то придумать вместо шапки и рукавиц, потому что уши и руки уже заледенели. Есть шарф, им можно обвязать голову… А руки?.. Надо вытянуть рукава свитера, они длинные и теплые. Еще Никита догадался, что только в ноже его спасение, и оно рухнет, если нож упадет на землю. Развязав шнуровку на олочах свободной ноги, он накрепко привязал прочной капроновой веревочкой нож к руке и вытер слезы, позорящие добытчика.

Мерзлое дерево поддавалось с трудом, но каждый миллиметр оголявшейся скобы пьянил Никиту радостью. Он работал ножом остервенело и не заметил, как нога в петле сначала отекла, а потом потеряла чувствительность. Не обратил внимания и на то, что свободная нога и левая рука, перекинутая через трос, стали коченеть, а поясница в сильном напряженном изгибе занемела. Его одолевали более страшные мысли: «А что было бы, если б не нож? Гибель. Труп могли бы найти удэгейцы. Или послали бы искать, когда не вышел к вертолету в конце месяца. Да мертвому-то не все ли равно. А вот каково жене, дочкам, матери…»