Бернгард Гржимек - Наши братья меньшие

• Название: Наши братья меньшие
• Автор: Бернгард Гржимек
• Издательство: Армада
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0807-2

Животные зачастую совсем не такие, какими мы их себе представляем. Их поведение таит в себе много загадок. Автор подводит читателей к разгадке многих тайн в поведении и физиологии наших братьев меньших. Умеют ли собаки считать? Обезьянничать? Слоны запоминать? Как спят жирафы? Ответы на эти и многие другие вопросы — в чудесной книжке знаменитого немецкого писателя и журналиста.

---

В двух загонах жили самки окапи с детенышами. Поведение этих маленьких окапи явилось для меня неожиданным. Если я бежал за ними по загону или пересекал им дорогу, они тотчас же бросались на землю, вытягивали голову, прижимали уши. В это время до них можно было, конечно очень осторожно, дотронуться рукой, и они не убегали. Мать и детеныш вообще как будто не слишком стремились держаться рядом.

Подобным же образом поступают наши европейские косули: когда детеныш еще не в состоянии так быстро бегать, как мать, он затаивается в траве, а самка удирает, отвлекая внимание врага на себя, и, заманивая его все дальше и дальше, уводит в сторону от спрятавшегося детеныша.

Когда гуляющие по лесу находят такого одинокого детеныша, они думают, что мать его покинула, и забирают с собой. Поэтому я думаю, что и для пигмеев не представляет особого труда поймать молодого окапи. А то, что все же так мало окапи попадало в руки европейцев, скорее всего, объясняется тем, что пигмеи охотнее их съедали, чем продавали.

Оба живущих в лагере детеныша появились на свет не в результате размножения окапи в неволе — такого в те времена еще нигде не случалось. Первый детеныш окапи от родителей, содержащихся в неволе, увидел свет только 15 сентября 1954 года в зоопарке Антверпена. Впоследствии это удавалось и некоторым другим зоопаркам. Из немецких зоопарков потомство от окапи в неволе получали только во Франкфуртском зоопарке, и притом неоднократно. А эти двое родились в лагере потому, что их матери попали в ловчие ямы уже беременными. Это только показывает, с какой осторожностью производится вся процедура отлова. Так, самка, пойманная 16 июля 1953 года, через четыре дня родила здорового детеныша.

Надо сказать, что персонал проявлял исключительную заботу о своих питомцах: навоз из загона убирался по нескольку раз в день, чтобы окапи не могли заразиться яйцами паразитов. Из подобных же соображений кормовые пучки зеленых веток подвешивались высоко, на уровне головы животных. В каждом загоне всю ночь напролет горела лампа, чтобы окапи чего-нибудь не испугались. Между прочим, огня они не боятся: когда посреди загона зажигали костер, чтобы сжечь хворост и бумагу, окапи не обращали на это ни малейшего внимания.

Тем временем мы приняли решение забрать с собой во Франкфурт Непоко — самого большого и роскошного самца окапи. Но в один прекрасный день посыльный принес телеграмму из Момбасы, в которой говорилось, что нам дается свобода выбора между самцами окапи, «за исключением Непоко». Так что снова надо было начинать гадать и выбирать. В своем воображении мы рисовали себе страшные картины, что именно то животное, которое мы выберем, умрет еще на пути к самолету, в то время как все оставшиеся здесь будут припеваючи жить дальше.

Методом исключения мы уже остановили свой выбор на двух экземплярах. Это были Андуду и Эпулу. Андуду был взрослый самец, который уже два года прожил в лагере и с тех пор не подрос. Но кто мог знать, сколько ему было лет, когда он попал в западню? Ведь вполне могло статься, что через год или два он будет глубоким старцем. У Эпулу еще не было даже рожек, а молодняк более восприимчив к паразитарным заболеваниям: зато молодые животные легче приспосабливаются к новой обстановке. Мы останавливались то на Андуду, то снова на Эпулу, и дело дошло до того, что мы готовы были решить эту проблему таким вульгарным способом, как подбрасывание монеты: орел или решка? В конце концов мы все же взяли с собой Эпулу.

Наши братья меньшие

Предисловие

С какими только животными мне не приходилось иметь дело в своей жизни! Кого тут только нет! Но наиболее, на мой взгляд, захватывающая история — это как я сорок лет назад в Берлине, в цирке Саррасани, взялся выступить с группой тигров. Чужих, незнакомых мне тигров!

Вот, оказывается, как это все тогда было! А я и позабыл совсем. Эти полосатые огромные кошки, смотревшие сквозь меня своими холодными янтарными глазами… Они, а вместе с ними и многие мои тогдашние заботы и волнения снова ожили и обступили меня. Интересно, взволнует ли и вас, дорогие мои читатели, все, что здесь будет рассказано? Почувствуете ли вы все то, что чувствую я, перелистывая страницы этой книги? Мне и позже не раз приходилось иметь дело с артистами цирка. Многие из них замечательные люди, и я подружился с ними на долгие годы. В частности, когда я после войны восстанавливал своими силами Франкфуртский зоопарк, они мне деятельно помогали. Как-то однажды я (из простого лихачества) поспорил с группой канатоходцев, что пройду по канату, натянутому под куполом цирка. И выиграл это пари! Потому что это совсем не так уж трудно, как может показаться непосвященному, важно только держать при этом в руках тяжелый шест-балансир. Мой старший сын Рохус однажды повторил этот трюк (тоже на спор). Но все же это не идет ни в какое сравнение с теми днями, проведенными мною в цирке Саррасани.

В этом новом издании книги многие главы пришлось заменить, потому что за последние десятки лет нам, зоологам, удалось узнать о животных такую массу нового, что многое из того, что нам тогда казалось незыблемыми истинами, просто не соответствует действительности. А многое, что нам вначале казалось новым и удивительным, теперь все воспринимают как обычное и само собой разумеющееся. Таким образом, в этой книге появились главы, которых не было в предыдущих изданиях. Очень надеюсь, что чтение ее доставит вам удовольствие.

Глава первая Подопытное животное — тигр

Помню, мы стояли однажды вечером в темном переполненном вагоне берлинской подземки — профессор Кёлер, тогда еще ординатор зоологического факультета университета, и я. Было это в 1942 году. Он только что прибыл в город, весь день бегал по различным ведомствам, а вечером заехал за мной на работу. Оба мы были достаточно измотаны за день.

Но ничто так не взбадривает, как приятная болтовня с человеком своей специальности, вдобавок настроенным, как говорится, на ту же волну. Сначала мы поговорили об удивительных результатах, полученных им в опытах с голубями и другими птицами, а потом незаметно перешли на мои опыты с волками, лошадьми и собаками. Ведь у каждого в конце концов есть свое любимое занятие, которое согревает ему сердце, даже в такие суровые времена, как тогда.

— Ужасно жалко, что нам, исследователям, приходится большей частью довольствоваться всякой мелкотой в качестве подопытных животных, — говорил профессор Кёлер. — А все потому, что для таких объектов, как птицы, белые мыши, насекомые и тому подобное, еще кое-как хватает тех более чем скромных помещений, денежных средств и малочисленного персонала, которые нам в состоянии выделить наша высшая школа. Даже для лошадей уже потребовалось бы построить конюшни и держать конюхов, А о слонах, тапирах, а тем более львах и говорить нечего! В то время как именно опыты с крупными млекопитающими дали бы массу новых сведений по зоопсихологии! Ведь они нам, что там ни говори, значительно более сродни и стоят к нам гораздо ближе по своему развитию, чем дрозофилы, вороны или почтовые голуби!

Мы въезжали как раз под навес вокзала. Мимо нас промелькнули вагоны поезда дальнего следования. Матовые огни паровоза поблескивали в темноте, словно глаза подкрадывающегося хищника.

— При этом я не многого бы добился, — продолжал мой друг Отто Кёлер, — раздобудь я даже пару лошадей для своего института и начни с ними экспериментировать. Это может позволить себе только тот, кому прежде приходилось жить с ними бок о бок и вообще иметь дело с лошадьми. Для этого надо быть или коннозаводчиком, или кучером, или наездником, или служителем зоопарка, или дрессировщиком — словом, надо хорошо разбираться в повадках и особенностях того или иного вида животных. При этом знать их досконально, и не одного представителя вида, а как можно больше, потому что каждый из них индивидуален. А этого можно достичь только при долголетнем постоянном общении с животными. И лишь после этого надо приступать к таким опытам, как наши. Ведь, согласитесь, среди немецких зоопсихологов только те достигли значительных успехов, которые поступали именно таким образом: жили рядом со своими подопытными животными. Старый Хайнрот, который поселил у себя в ванной чомгу и лысух, а в столовой разводил воробьев, только поэтому и написал свои пухлый трехтомник о птицах — настоящий кладезь для зоопсихологов. А Конрад Лоренц, который нам, собственно говоря, и дал в руки современные методы, позволяющие спокойно и честно оперировать таким заезженным и запутанным понятием, как инстинкт, он ведь тоже начал с чердака дома своего отца в Вене. Именно на этом чердаке он сделал свои первые открытия и разрешил первые из тех проблем, которыми занимается и по сей день. На этом старом чердаке, где он развел колонию галок, будущий ученый проторчал несколько лет, наблюдая все галочьи ссоры, примирения и галочью любовь. Его серая гусыня Мартина спала в семейной спальне Лоренцов и каждый вечер поднималась вслед за ними по лестнице на второй этаж, чтобы важно прошествовать к своему спальному месту. Вскоре весь дом, двор и сад Лоренцов превратились в настоящий «рай для животных». Его институт сравнительной психологии состоял в основном из аквариума.