Эрнест Лависс - Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая

• Название: Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая
• Автор: Эрнест Лависс
• Издательство: ОГИЗ
• Жанр: История
• Год: 1938

---

Наконец, сами русские высказывались против проекта своего императора. Они совершенно не допускали, чтобы Россия отказалась от громадных польских провинций, приобретенных ею в 1772, 1793 и 1795 годах. Разрушение Польши представлялось им делом защиты России. При этом русские дипломаты указывали, что восстановление Польши было бы столь же непрочным, сколь и опасным предприятием. Чтобы привлечь симпатии поляков, им нужно было бы предоставить свободные учреждения, сейм и вольности, а это сделало бы Польшу неудобным соседом и грозным примером для России. Окажется ли Польша с анархическими инстинктами своей шляхты, — страна, где почти нет третьего сословия, если не считать евреев, и где крестьянская масса находится в крепостном состоянии, — способной к повиновению, может ли она прочно привязаться к началам самоуправления и легко ли будет управлять ею? «Можно ли поверить, — писал Нессельроде, — чтобы в польском сердце могло когда-нибудь возникнуть желание видеть Польшу русской? Каким образом император мог бы в одной части своих владений быть самодержавным, а в другой — конституционным монархом?» «Наконец, — заключает Нессельроде, — русский народ имеет право на то, чтобы с его пожеланиями считались: предприятие это по существу было бы антинациональным». Александр занял выжидательную позицию, но по мере того как союзники получали в свое распоряжение все большую массу завоеванных территорий, он снова возвращался к своему первоначальному плану с той лишь разницей, что готов был ограничиться образованием. «Польши» только из польских провинций Австрии и Пруссии[1].

Русский император придумал комбинацию, которая, как ему казалось, способна была примирить все противоречия. Саксонский король был великим герцогом Варшавским; он потерял все свои владения. Теперь следовало бы предоставить немецкую часть его владений — Саксонию — Пруссии, а польскую часть — великое герцогство — отдать России. Таким образом, Пруссия станет твердой ногой в Германии и водворится в самом сердце древней империи[2]; из державы на две трети славянской, какой она стала после разделов 1793 и 1795 годов, она превратится в державу более чем на две трети немецкую и из всех германских государств будет насчитывать наибольшее количество немцев. На этой основе между Александром и Фридрихом-Вильгельмом III и было достигнуто соглашение. Но, во всяком случае, оно держалось в секрете, так как остальные союзники не только не обнаруживали сочувствия к этой комбинации, но даже относились к ней весьма враждебно.

Англия и Австрия. Англия или, точнее говоря, английские министры и дипломаты ничуть не интересовались судьбой Саксонии и ее короля. Их нисколько не трогало, что этот король будет лишен своих владений; в территориальном расширении Пруссии в пределах Германии они видели только выгодные для себя стороны. Но они отнюдь не хотели допустить, чтобы Россия присоединила к себе всю прусскую и австрийскую Польшу. Это придало бы ей слишком большую силу в Европе, а следовательно, и на востоке.

В отношении востока Австрия испытывала те же опасения и даже более осязаемые и более непосредственные. Кроме того, водворение Пруссии в Саксонии — на самой границе Чехии и превращение ее в первенствующую немецкую державу было для Австрии и угрозой и в некотором смысле унижением, на которое она не могла согласиться. Во всяком случае, если бы ей и пришлось примириться с неприятным для нее присутствием русских в Варшаве, то отказаться от возвращения уступленных ею в 1809 году Наполеону польских провинций она готова была лишь в обмен за новые области в Италии. Честолюбивые мечты Австрии уже давно были направлены в эту сторону. Меттерних возвращался к планам Тугута. Он готов был начать с русскими торг, который в свое время велся Австрией в Кампо-Формио с Бонапартом. Ввиду этого Меттерних без колебаний начал переговоры с Мюратом о разделе папских владений (трактат 11 января 1814 г.). За часть этих владений, отведенную неаполитанскому королю, Австрия должна была получить папские легатства[3]. Кроме того, Меттерних намеревался еще захватить альпийские проходы под предлогом необходимости поставить преграду французским вторжениям. Он видел, что восстановленные на своих престолах в Италии монархи не в состоянии удержаться на них без поддержки австрийской армии, и он помышлял об образовании из всех этих австрийских клиентов союза, во главе которого, в качестве покровителя и верховного правителя, стоял бы император Франц, — союза, который отдал бы во власть Австрии всю Италию. Носились слухи, что в Праге 27 июля 1813 года был подписан тайный договор, по которому Англия выражала свое согласие на этот проект. Но Россия дала бы свое согласие только в обмен за польские провинции, а Пруссия — за Саксонию. Оба вопроса были связаны между собой, и от них зависело все остальное.

Таким образом, среди четырех союзников образовалось три партии. Лето 1814 года прошло в бесплодных переговорах. Тем временем германские народы, которым Кутузов от имени своего повелителя обещал в марте 1813 года независимость и конституцию, «составленную в старинном духе германских народов», которая позволила бы «возрожденной, помолодевшей, могущественной и объединенной Германии снова занять подобающее ей место в среде европейских наций», — эти германские народы волновались, роптали, требовали исполнения данных обещаний и восстановления Германской империи. Они дрожали от негодования при одной мысли, что вся масса пролитой крови и принесенных жертв может не привести ни к какому иному результату, кроме расширения Пруссии, разрушения древнего германского государства и отдачи народов во власть новых господ.

II. Политипа Франции

Виды Людовика XVIII. Французскому правительству не были известны тайны союзников; но оно догадывалось об их существовании, благодаря дружеским сообщениям заинтересованных сторон и главным образом благодаря жалобам мелких итальянских и немецких дворов, видевших для себя угрозу: одни со стороны Пруссии, другие со стороны Австрии. Отсрочки заседаний конгресса достаточно ясно показывали, что четыре союзные державы не добились соглашения относительно статей, которые они решили выработать исключительно между собой. По тому молчанию, которого они придерживались относительно Франции, очевидно было, что они по прежнему упорно хотели отстранить ее от участия в решении этих крупных вопросов. Кэстльри написал 14 августа Веллингтону, английскому посланнику в Париже, а Веллингтон напомнил Талей-рану, что существуют обязательства, заключенные «в такую эпоху, когда Англия далеко не могла считать французское правительство в числе своих друзей». Распри союзников открыли брешь, через которую Франция только и могла снова вернуться в Европу, занять там свое место и со временем, быть может, разорвать цепи образовавшейся против нее коалиции.

В этом заключалась главная задача политики Людовика XVIII, и с этой именно целью задуман был тонкий, остроумный и глубоко дипломатический план, который король, по соглашению со своим министром Талейраном, выработал для французской делегации на конгрессе.

Прежде всего Людовик XVIII должен был найти средства, чтобы вывести Францию из того изолированного положения, в которое поставили ее союзники и в котором они намерены были ее удержать. Страх и зависть к могуществу Франции лежали в основе коалиции и связывали воедино ее составные элементы. Доставить какой-нибудь предлог для подозрений союзников, проявить какое бы то ни было стремление к территориальному расширению, внушить беспокойство англичанам в отношении Бельгии, а пруссакам и всем немцам вообще в отношении левого берега Рейна — это значило бы немедленно сблизить союзников и дать оружие в руки тем, кто, как, например, пруссаки, одушевлены были неумолимой ненавистью к Франции и хотели отнять у нее Эльзас и Лотарингию.

Поэтому в распоряжении Франции было лишь одно средство для того, чтобы расколоть союзников: это средство заключалось в том, чтобы успокоить их. Союзники навязали Франции отказ от своекорыстных притязаний, и это было ее единственной силой. Союзники организовали хитрую систему предосторожностей против честолюбия и двуличия французской политики, но они не предвидели того случая, когда Франция откажется от своих честолюбивых замыслов или, вынужденная обстоятельствами, захочет быть искренней. Союзники заставили ее отказаться от политики уловок и интриг, но этим самым они внушили ей в некотором смысле «политику принципов». Людовик XVIII и Талейран это поняли, и их искусство заключалось в том, что они сумели извлечь силу и способы действия из наложенных на них обязательств.

Коалиция боролась с Францией и принудила ее подписать Парижский мир во имя европейского государственного права; и Франция намеревалась выступить на конгрессе во имя этого самого права и потребовать от всех применения его ко всем постановлениям, навязанным ей. Франция хотела доказать свое уважение к принятым на себя обязательствам энергичным отстаиванием всеобщего применения положенного в их основание принципа. «Следовало, — говорил Талейран, — дать понять, что Франция довольствуется тем, что имеет; что она искренно отказалась от прежних завоеваний; что она чувствует себя достаточно сильной и в своих прежних границах; что она и не думает стремиться к их расширению; что она, наконец, полагает теперь свою славу в умеренности. И если она хочет, чтобы к ее голосу еще прислушивались в Европе, то настаивает она на этом лишь потому, что намерена защищать права других народов против всякой попытки нарушения этих прав». Эта роль самоотречения была, быть может, «не лишена известного величия», но она уже, во всяком случае, не была лишена известной ловкости. Франция собиралась завоевать себе «достойное и почетное положение, опираясь на свою полезную роль защитницы слабых».