Эрнест Лависс - Том 4. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть вторая

• Название: Том 4. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть вторая
• Автор: Эрнест Лависс
• Издательство: ОГИЗ
• Жанр: История
• Год: 1938

---

С 19 по 28 июня 1830 года главнокомандующий ждал эскадру, которая должна была доставить ему осадные материалы, а 29-го на рассвете французское войско двинулось на батареи, прикрывавшие неприятельский центр, и днем заняло позицию на расстоянии пушечного выстрела от Касбы.

Капитуляция Алжира. Участь Алжира зависела от возвышающегося над ним форта Император[129]. 4 июля 1830 года, на рассвете, из всех осадных батарей был открыт огонь по форту. К десяти часам огонь со стороны осажденных почти совсем прекратился. Вдруг раздался страшный взрыв: это взлетел на воздух форт; хазнаджи (казначей), которому поручена была оборона, велел поджечь пороховой погреб. Дымящиеся развалины были тотчас заняты осаждающими, которые, установив орудия, немедленно открыли огонь по форту Баб-Азуну и по Касбе. Дей понял, что дальнейшее сопротивление невозможно. Вурмон определил условия его подчинения: 1) Касба, прочие форты и все ворота должны быть переданы французам на следующий день, 5 июля, в десять часов утра; 2) дей сохраняет свою личную казну, составлявшую 8 миллионов; 3) он в праве удалиться со своей семьей и своим имуществом, куда пожелает; 4) те же права предоставляются солдатам турецкого ополчения; 5) жителям гарантируются свободное отправление их культа и неприкосновенность их жен, собственности, торговли и промышленности. 5 июля, в полдень, ворота были открыты французам. Кабилы и арабы-сельчане уже раньше очистили город, а янычары, уйдя в свои казармы, ждали приказаний победителя; Хусейн-дей, кончив приготовления к отъезду, перешел в один из домов нижнего города. Хазнаджи стоял у ворот Касбы с ключами от казны регентства в руках. Эта казна была сначала исчислена в 100 миллионов; на деле в ней оказалось лишь 48 684 528 франков.

10 июля дей отплыл на французском фрегате со своим гаремом, министрами и слугами — всего 110 человек, в том числе 55 женщин, — а 2500 янычар на четырех французских кораблях были отправлены в Малую Азию.

Управление Бурмона. Потребовалось лишь несколько дней, чтобы уничтожить державу, три века державшую в страхе европейские берега Средиземного моря. Но взятие главного города вовсе еще не означало покорения всего Алжира. У самых ворот столицы начиналась территория воинственных и непокорных племен; рекогносцировка в окрестности Блиды стоила французам 15 убитых и 43 раненых. В этой стране все было ново победителям, и они не умели разбираться ни в пестром разнообразии рас, ни в причинах их взаимной вражды — в их предрассудках, страстях и антипатиях. Так, Бурмон назначил алжирским агою мавританского негоцианта Сиди-Хамдана, не подозревая, какое тяжкое оскорбление он наносит «вождям большого шатра», подчиняя их «торгашу».

При известии о парижской революции в военном совете, состоявшемся 12 августа 1830 года, Бурмон предложил оставить в Африке 12 000 человек, а с остальными отплыть во Францию на помощь королю. Но адмирал Дюперре отказал ему в своем содействии. 17 августа Бурмон был принужден поднять трехцветное знамя, приказал очистить те три изолированные укрепления, куда поставил французские гарнизоны — Мерс-эль-Кебир, Оран и Бон, и сосредоточил все свои войска в Алжире. 3 сентября он отплыл в изгнание, передав начальство генералу Клозелю.

II. Период колебаний

Смена французских губернаторов. Быстрая смена военных начальников, которым вверялась власть над новой колонией, ясно показывает, как неопределенны были замыслы французского правительства относительно Алжира в первые десять лет царствования Луи-Филиппа. За маршалом Бурмоном следовали: Клозель (2 сентября 1830 г.), Бертезен (2 февраля 1831 г.), Савари, герцог Ровиго, бывший дипломат и руководитель полиции при Наполеоне (7 января 1833 г.), Вуароль(апрель 1833 г.), д'Эрлон{27 июля 1834 г.), опять Клозель (8 июня 1835 г.), Дамремон (12 февраля 1837 г.), Вале (с октября 1837 по декабрь 1840 года); итого — в десять лет девять губернаторов.

В начале царствования Луи-Филиппа ввиду грозных событий, совершавшихся в Европе, французское правительство даже не знало, оставит ли оно за собой Алжир; поднимался разговор о том, чтобы сократить алжирский гарнизон до нескольких тысяч человек. Затем Клозель добился разрешения удержать при себе несколько больше одной дивизии; он занял Блиду и Медею и снова овладел Ораном и Мерс-эль-Кебиром, но отдал их одному из братьев тунисского бея под тем условием, чтобы другой брат бея прогнал из Константины враждебного французам Хаджи-Ахмеда. Преемник Клозеля Бертезен эвакуировал Медею; по просьбе жителей Бона он прислал им на помощь против горцев 127 человек, которые скоро были преданы и изгнаны из города. Зато брат тунисского бея, обрадованный известием, что французское правительство отказывается одобрить меры, принятые Клозелем, ушел со своими тунисцами от осажденных им Орана и Мерс-эль-Кебира. При герцоге Ровиго французы снова заняли Бон, наполовину уже завоеванный Хаджи-Ахмедом. В марте 1833 года Вуароль, восхищенный доблестью, с которой 1350 турок, или куллуклу, в Мостаганеме отражали все атаки разбойников, принял их на французскую службу и вслед за тем занял город. В июне по просьбе жителей он занял также Бужию. В этот момент французы располагали непрерывной цепью укреплений с запада на восток: Оран, Мерс-эль-Кебир, Мостаганем, Алжир, Бужия и Бон. Владея этими изолированными пунктами, они господствовали почти над всем побережьем; но у самых ворот Алжира французам принадлежала одна только Блида; равнину Метиджи, столь соблазнительную для колонизации, упорно оспаривали у них гаджуты. Внутри страны французы ничем не владели, их имя ничего не значило, они ничего не знали. На востоке бей Константины расширялся за пределы своей области — в Алжирскую провинцию; на западе марокканцы интриговали в Маскаре, Ми лиане, Медее и осадили куллуклу Тлемсена, нашедших себе убежище в мешу аре, т. е. в цитадели.

В истории этих первых десяти лет, столько раз ознаменованной упадком престижа Франции и наполненной бесплодными и кровопролитными военными прогулками, которые ноказали только выносливость французских войск, важнейшие события группируются на западе вокруг личности Абд-эль-Кадера, на востоке — вокруг личности бея Константины.

Первые шаги Абд-эль-Кадера. На пути Гетна-уэд-эль-Хаммам, близ Маскары, жил марабу, по имени Маги-эд-Дин, выдававший себя за шерифа, т. е. потомка пророка. Избранный недовольными в верховные вожди, он провозгласил джихад, т. е. священную войну. Будучи дважды отброшен от Орана французами, Маги-эд-Дин, ссылаясь на свой преклонный возраст, предложил в вожди мятежникам своего третьего сына Абд-эль-Кадера, носившего звание хаджи, так как он совершил вместе с отцом паломничество в Мекку.

Абд-эль-Кадер родился в 1807 году, и в то время ему было двадцать пять лет. Он был невысокого роста (несколько больше пяти футов), но очень изящно сложен, со смуглым цветом лица, широким и высоким лбом, голубыми глазами с длинными черными ресницами, тонким, слегка горбатым носом и очень маленькими руками и ногами: словом, совершенный образчик чистейшего арабского типа. Абд-эль-Кадер был гибок, ловок, неутомим, искусен во всевозможных военных упражнениях, смелый наездник; его отличали блестящая храбрость, фанатическое благочестие и безграничное честолюбие. Его учитель, Ахмед-бен-Тагар, обучил его всему, что может знать арабский ученый по части богословия, правоведения, философии и точных наук; кроме того, он изучил великих арабских поэтов. Он был воин, поэт и «святой».

Племена провозгласили Абд-эль-Кадера султаном, т. е. царем, но во внимание к Марокко он удовольствовался титулом эмира[130]. Он разослал повсюду письма, извещая о своем воцарении и призывая верующих к священной войне.

Между тем мусульманский мир далеко не отличался единством ни в то время, ни позднее. Куллуклу, засевшие в тлемсенском мешуаре, марокканская партия в Тлемсене, руководимая Бен-Нуной, принявшим титул паши, оба племени махзен (дуаиры и смела), фанатики-дервиши, полчища которых, состоявшие из оборванцев, повиновались Деркауи, турки в Мостаганеме, могущественный и благочестивый марабу Аин-Мадхи из династии Тиджипи, наконец республиканские общины горных берберов не признавали как светской, так и духовной власти эмира. В округе самого Орана Абд-эль-Кадеру пришлось вступить в борьбу с двумя племенами махзен — дуаирами и смела, причем он был разбит и спасся от смерти лишь благодаря быстроте своего коня.

Он снова выступил на священную войну, но был остановлен. блокгаузами, возведенными оранским комендантом, генералом Демишелем.

Обескураженный этими неудачами, Абд-эль-Кадер обратился против Тлемсена, взял город, но не сумел взять цитадели; потерпел он неудачу и под Мостаганемом.

Договор Демишеля (1834). Как раз французы и помогли Абд-эль-Кадеру поправить свои дела. Под предлогом переговоров об обмене пленных Демишель вступил с ним в сношения, приведшие к заключению прелиминарного мира в Оране. Парижское правительство прислало инструкцию, по которой Абд-эль-Кадер должен был признать себя вассалом короля французов, платить ему ежегодную дань, отказаться от всех союзов, идущих вразрез с французскими интересами, покупать оружие и военные запасы исключительно во Франции и представить заложников, взамен чего Франция признает его беем. Но когда эта инструкция прибыла в Оран, окончательный мир был уже заключен (26 февраля 1834 г.) на следующих, условиях: эмир владеет всей западной страной, исключая» Оран, Мостаганем и Арзей; в этих трех городах он будет держать консулов (укиль)\ Франция будет представлена при нем в Маскаре несколькими офицерами; для поездок внутри: страны французы должны быть снабжены паспортом, который выдается одним из укилей и визируется командующим генералом. Ни одно из этих условий не заключало в себе и намека на подчинение Абд-эль-Кадера: он не должен был платить дани, мог покупать оружие, где хотел, и, вместо того чтобы дать заложников, назначал укилей, т. е., можно-сказать, шпионов. Но в Париже эта маленькая война уже до того надоела, что договор был утвержден королем. Правда, там знали только французский текст договора, а не арабский, к которому Демишель приложил свою печать, недостаточно ознакомившись с ним, и который был крайне невыгоден для французов.