Артур Черный - Мир Всем Вам.

• Название: Мир Всем Вам.
• Автор: Артур Черный
• Жанр: Биографии и Мемуары

Когда на этой земле вновь наступит весна, я постараюсь все позабыть. Пусть прошлое оставит меня в покое, и больше не следует по пятам. Пусть память о прожитом перестанет наведываться в мой дом и приглашать в него мертвых. Я больше не хочу видеть их тени, они вечно оставляют следы. Да не на половицах, а сразу в душе. Я не желаю больше слышать об этой войне. Не хочу дружбы тех, кто делил со мной эти дни. Пускай они будут рядом, но не вспоминают Чечню. Я просто не могу жить с этим дальше. Пусть Бог поменяет мой путь. Пусть завтра начнется новая жизнь. Мерзавца или героя, отступника или пророка. Мне уже все равно, что ждёт впереди.

Теперь я хочу только одного: все позабыть.

Но до конца жизни не смогу этого сделать.

---

Ну, вот и все… Осталось совсем чуть-чуть и, может, наконец, погаснет моя звезда. Она так долго ходила по небосклону, так долго надоедала живым. Теперь ей осталось одно лишь усилие — дотянуть до своего «борта». Она должна свалиться с неба именно там, где, вспыхнув однажды, ослепила меня навсегда. Лишила тех глаз, что видели мир без войны.

…АРТУР!!! Теперь-то ты понял, что кончилась жизнь?! И всё, что у тебя осталась — это дорога Туда! Накатанная твоя колея, ведущая к Югу. В черный предел Кавказа, где ты сыграешь последний свой блюз на большой танцплощадке войны.

Возвращайся скорей! Могила уже разрыта!..

Герою России Старшему лейтенанту

Когда война ворвется в дом,
Огнем своим обуглив ставни,
Быть может, вспомнив о былом,
Мы одеваем вновь медали.
Мы одеваем ордена,
Как эхо тех воспоминаний.
На наши души и сердца
Ложится тень переживаний.
Ломая памяти рубеж,
Мы возвращаемся в те годы,
Где все горит пожарищ свет
И жизнь со смертью снова спорит.
В грязи раздолбанных дорог,
Завязнув, души остаются.
Ступив на старый наш порог,
Кошмары ночью в двери рвутся.
И ветеранами себя
Между собой не называем.
Те девяностые года
Мы слишком часто вспоминаем.
Да и какой тут ветеран?
Двадцатилетние мальчишки
По нашим селам, городам;
Ребята, парни да братишки.
Срывая дверь с петель, война
Вдруг позовет с собой обратно.
Да вот билет теперь туда
Не подают уже бесплатно.
В те девяностые года
Как не хотеть нам не вернуться.
А как рвались из них тогда,
Чтоб к дому снова прикоснуться.
Как я хочу еще раз сжать
Металл холодный автомата.
И обратить минуты вспять
К былому званию солдата.
К той правде, чести, простоте
Теперь которых не хватает
Я реже слышу о войне,
Да лишь сильнее душу травит.
Мое проклятие — Кавказ!
Как я люблю твои пейзажи.
Хотя смотрел на них не раз,
Взвалив на плечи груз поклажи.
Хотя снега лишали глаз,
При свете дня идущих в горы.
И ждал не сон в полночный час,
А те же трудные походы.
Какого бога мне просить
Теперь, Христа иль Магомета,
Чтоб, наконец-то, возвратить
Больную душу с того света?
…Быстрей минут шагают дни
Да ночи, как года проходят.
Живая память той беды
Свое насилье в дом приводит.
Срывая дверь с петель война,
Огнем затягивая ставни,
Всё ярче красит ордена
И начищает вновь медали.
Своим костром сжирает пыль
На потускневшем камуфляже.
Не тронув тот военный мир,
Дом обращает в прах пожара.
Еще немного. Гаснет свет,
И догорают ставни в доме.
И пепел серый этих бед
Волнами стелется по полю.
В проломе крыши солнца свет,
А ночью звезд замерзших бисер.
Прозрачный дождь и белый снег
Собой накроет пепелище.
И вот теперь в дверной проем
Уже никто не постучится.
Война, разрушив старый дом,
Не может радостью напиться.
И ничего с собой не взяв,
Оставив только запах гари,
Уйдет она, оставив страх
Давно рассеянный годами.
Огонь военных грозных лет
Все не дает душе покоя.
Но не прошу я новый век
Забыть то зло. Оно со мною.
Свое уродство спрятав вновь,
Война минуты все считает.
Когда прольется снова кровь,
Она уже не опоздает.
Когда война, ломая дверь,
Притащит в дом свое насилье,
Наверно я останусь с ней
И не пущу её в Россию.

ЧАСТЬ 3

От Барнаула до Ханкалы

Сегодняшний день:

Контракты в постоянный чеченский отдел — это было такое новое, неизвестное и мрачное. Их лишь недавно отпечатала Москва, и пока что желающих послужить едва вылавливали в самых захудалых местах. Добровольцев было не сыскать потому, что никакой кадровик не мог поклясться, что стоит за этим контрактом, и правда ли, что Родина расщедрится на квартиру каждому, кого не убьют за три года войны. Первые, кого удалось отправить в этот поход, еще не вернулись, чтобы все прояснить. Хоть их не видали в гробу, но и живыми никто не встречал. Спрашивать что-то у ОМОНов и сводных отрядов было бессмысленно. Те ездили не за работой. Ездили воевать, пить и хоронить. И максимум на шесть месяцев.

Замполит отдела, огромный нескладный мужик, отчасти поумерил мой пыл на Чечню. Смотрел он на это трезво и не разделял моего ликования. Узнав, что я собрался подписывать трехгодичный контракт, ничего доброго мне не сказал, а посоветовал отслужить годовой, после которого станет виднее, стоит ли рисковать собой. «Чем там занимается участковый? — повторял он вслух мой вопрос и тут же озвучивал свой ответ, — Смотрел фильмы про американских шерифов? Так вот… У них шериф, у нас участковый. Назначат шерифа в какой-нибудь городок, он там командует. Приходит банда — шерифа на висельницу. Уходит банда — присылают другого шерифа. Так и в Чечне…» Он-то шутил, мой замполит, а я всерьез подумывал, где взять столько патронов, для целой банды. И не лучше ли запастись ими здесь? Ведь, вправду, дадут какой-нибудь аул, помощи не дождешься…

Меня часто посещали сны. Они знали мою тоску и старались облегчить ее своими кошмарами. Много ночей подряд они возвращали мне мою радость, много ночей подряд я снова видел Чечню. Я вновь переживал обстрелы крохотных наших блокпостов и застав; нудные, как осенний дождь, несвоевременные, как дурная болезнь. Я вновь шагал в горы, спал на камнях, обмораживал легкие, ненавидел войну. Я опять попадал в окружение, в плен, спасался бегством, меня убивали, рубили на части, однажды даже варили в каком-то котле… Но проснувшись, я не чувствовал страха. Они больше не могли меня напугать, недобрые мои сны. Ведь я продал бы душу, чтоб сбылся хотя бы один.

Как-то приснился сон: за мной прилетел «борт». Я ни с кем не попрощался и не прихватил ни одного узелка. Не чуя ног, я мчался в аэропорт. В лютую сибирскую зиму, не надев ничего, чтобы согреться…В Чечне я вылезал из самолета в домашних тапках, в старой прозрачной тельняшке, с запоясным тяжелым ножом — единственным оружием, что удалось раздобыть в Барнауле для драки. «Где форма? Как ты будешь работать?» — наседали на меня у трапа со своей ерундой полковники и генералы. «Дома забыл!» — кричал я в ответ, не понимая, как они смеют меня упрекать…

В то же утро меня вызвали в кадры: «Два дня на сбор!» Если б я выиграл остров в южных морях — так бы не плясала душа. Даже те, кто давно меня знал, теперь, наконец-то, засомневались: нормален ли я? Эти два дня я метался по всему Барнаулу, пил с кем придется и спал, где хотел. Роздал в случайные руки всё, что имел, бросил в костер всё, что любил: девичьи письма, книги, кассетные ленты, согнувшуюся от старости гитару — давний подарок ветерана первой чеченской войны. И еще простил своим должникам фантастические долги.

…Перед отправкой по обычаю выдавали обмундирование, которого мы не видели по нескольку лет. Но это был фарс. Не знаю, что было у других, но моя и предыдущая группа, не получили даже тренчик от фуражки, чтоб задавиться. Хотя, по совету тыловиков управления, мы явились туда с двумя-тремя сумками, и еще переживали в дороге, хватит ли рук, чтобы всё унести. Зря переживали. Никто и не заглянул в наши козыри — вещевые аттестаты без единой строки. Всем дали от ворот поворот. И только на мне не прошел обман. Я пришел туда сразу с пустыми руками; во-первых, потому что давно ничему не верил; во-вторых, мне ничего не было нужно, всё итак было на мне. Зачем мне лишние сапоги, шапки и звезды? Грош им цена на завтрашнем мертвеце.

Ах, да… Он был вещим, последний мой сон; участковые не отпустили меня без памятного подарка — тяжелого воровского ножа, отнятого патрулем у уличного хулигана.

…Москва, станция «Автозаводская», 6 февраля 2004 года. Мы опоздали лишь на какой-то час и, когда выходили на перрон, еще не знали, что там произошло. И так удивились, когда увидели, валявшиеся на земле окровавленные трупы, с подогнутыми ногами, в цветных разорванных пуховиках, в лакированных модных туфлях. Удивились, когда увидели раненых, посеченные их руки и животы, когда увидели, как плачут женщины, как жмутся к взрослым испуганные молчаливые дети…

Этот взрыв прогремел так далеко от Чечни! И никто из раненых и убитых никогда не носил камуфляжа, никогда не жал на курок, не поднимал ни одного военного тоста, не поминая про «третий«…Еще вчера она была такой незнаменитой, рядовая эта станция, где глядевшие со стен богатыри, проглядели большую беду. Еще вчера здесь говорили, а теперь воют. Еще вчера каждый стоял на ногах, а теперь не всякий ползет и ползком. Еще вчера отсюда нечего было нести, а сегодня носилки на носилках и труп на трупе…