Анатолий Гончар - Хроника одного задания

• Название: Хроника одного задания
• Автор: Анатолий Гончар
• Жанр: Боевик

---

«Меня расстреляют»! — безучастно глядя на творившуюся вокруг вакханалию, подумал контуженный Хаваджи. — «Меня расстреляют»! — повторно промелькнувшая мысль сгинула, не оставив в опустошённом мозгу ничего, кроме ужасающей пустоты и бегущей боли. И когда его безучастное ко всему тело подхватили с трёх сторон и быстро потащили куда-то вниз, под обрывающийся обрывом склон, перед глазами мелькнуло обезображенное лицо Магомеда, но оно не вызвало у Хаваджи никаких эмоций. Но страшная в своей неизбежности мысль посетила раздираемое болью сознание вновь.

«Меня расстреляют»… — два слова, начертанные перед теряющим чёткость зрением, два вырывающихся в крике слова уже не как вероятностная возможность, а как свершившийся факт.

Вялый протест против такой несправедливости так и не успел обрисоваться в осязаемые контуры — толчок приподнятой земной поверхности, вскрик державшего его голову телохранителя, брызги чужой горячей крови, упавшие на лицо, удар о землю, боль в ударившемся о твёрдую поверхность камня виске, и сознание Мирзоева услужливо погрузилось в тёмную паутину беспамятства.

Старший прапорщик Ефимов

— Отход! — это в который раз за сегодняшний день я произносил это слово? Кажется, сотый. Ничего, лишь бы все живы… все… уже нет… уже не возможно… — Отход!

Дожидаюсь, когда мои разведчики сорвутся с места и устремляюсь следом.

— Спасибо «Воздух», спасибо! — повторяю я, но то ли вертолётчики меня больше не слышали, то ли оказались слишком заняты, но ответа не было. Спасибо! — повторяю я мысленно и движением рук подгоняю безмерно уставших, но и без того почти бегущих бойцов. За спиной слышатся новые разрывы, ответная стрельба сходит на нет, рокот двигателей — вертушки проносятся крайний раз и быстро удаляются к горизонту. Занятый происходящим, запинаюсь о перегораживающую путь ветку.

— Зараза! — едва не упав, с трудом перепрыгиваю её и спешу дальше. Мы вновь нагоняем авангард группы. Ничего, ничего… Путь пошёл под уклон, скоро хребет сойдёт «на нет», а там ВДВешный ротный опорный пункт, там наша эвакуационная техника. Мы почти налегке, боеприпасов не осталось и половины. Так что дойдём, чехи отстали, едва ли они сунутся дальше. За спиной тишина, она успокаивает, но не настолько, чтобы, наконец, почувствовать себя в безопасности. И это хорошо, иначе не хватит сил. В голове невольно появляются тревожные мысли, связанные с отданными мне бумагами. Если всё обстоит так, как сказал Юрасов, то это действительно «бомба» и одновременно оружие, смотря в чьих руках. Значит, существует три силы, которые заинтересованы в этих документах, да ещё четвертая — сам Басаев, и все в равной мере стремятся завладеть ими. Парадокс, но как минимум, у трёх из этих сил нет никакой заинтересованности в оглашении. Почему? С Басаевым всё ясно, тут вопросов нет, люди же, с которыми он работает (его агенты в нашем стане), добыв документы, получат над Шамилём определённую власть. Зачем им лишаться такого козыря? Нет, они не опубликуют, это точно. Теперь третья сила — та, которую представлял полковник Юрасов. Она менее всех заинтересована в огласке. Именно огласка сдерживает до сих пор их намерения по уничтожению своего бывшего агента. И, наконец, четвёртая сила — наши внешние враги. Они, пожалуй, готовы опубликовать документы тотчас же, дабы дискредитировать организацию, как кость в горле стоящую на пути их планов. Но четвёртая сила, надеюсь, далеко, и не успела пожаловать на этот праздник. Значит, остаётся три силы, которые так или иначе заинтересованы в сохранении тайны. Так или иначе. Значит, если документы не будут найдены, они все будут усиленно делать вид, что они у них. Басаев, тот вообще может считать, что пакет уничтожен взрывом ещё на базе. Документы… взрыв — вот она, причина, для чего он вообще потребовался. Ложный ход. Юрасов сделал ложный ход. Теперь господин полевой командир будет ежесекундно ждать кары на собственную голову, ведь полковник запросто мог сообщить об их уничтожении. Эх, если бы руководство Юрасова было столь уверено в своём сотруднике! Нет, увы, им требуется нечто посущественнее одного sms сообщения. Пока документы не окажутся у них на руках, они не решатся начать игру. Так что они все — ВСЕ — будут молчать. Будут усиленно делать вид, что документы у них, и искать, искать, искать. Где, в лесу? Переворачивая каждый камень? В развороченном взрывом блиндаже? Где ещё? Кто ещё может знать про документы? Полковник погиб. Значит, остаюсь я. Мог ли мне доверить эти документы Тарасов или спрятал, сообщив координаты место тайника своим друзьям или хозяевам? Как они должны рассуждать? Что полковнику проще? Спрятать, уничтожить документ или отдать какому-то прапорщику? Прапорщику… Возможно, в этом и заключается окончательный выбор пославших полковника людей? Всё продумано до мелочей. Юрасов… — в моём звенящем утомлённом мозгу вопросы, вопросы, вопросы, и их надо решать, решать как можно скорее. — Тот ли он, за кого себя выдавал? А если всё, что он говорил — ложь? Может, те, кто прибыл в отряд, более правы? Но Виктор погиб (в то, что он попал в руки чехов живым — невозможно поверить), ценой своей жизни дав нам дополнительный шанс. Он умер за моих пацанов, он умер, хотя вполне мог в самом начале оставить группу и уйти, а там добраться до своих…. Добраться до своих, добраться… А это вообще возможно, если считать, что все пути перекрыты? А что если они с самого начала предполагали, знали или даже рассчитывали на его невозвращение? Что если и посылавшие его люди понимали, что выбраться из Чечни ему будет невозможно? Если так, то они наверняка выбирали того, кто сохранит их пакет. Выбор пал на меня. Но почему я? Почему они были так уверены? Нас сейчас встретят… Взять и отдать… Действительно, вот возьму назло всем и отдам. Пусть забирают! Почему собственно я должен хранить чьи-то секреты? Но Виктор погиб, прикрывая отход группы, моей группы… А сохранить пакет по сравненью с жизнью — это такая малость. Чёрт! Они — люди, пославшие Юрасова — уверены, что я поступлю именно так. Неужели меня так легко просчитать? Следовательно, меня могут просчитать и «враги»?! Пусть! Да, я сохраню документы! Но прежде чем передавать кому бы то ни было, вскрою пакет и просмотрю его содержимое, просмотрю с карандашом в руке, нет, лучше сделаю ксерокопию, три ксерокопии, а потом решу, стоит ли отдавать это кому бы то ни было вообще или нет! Я сохраню… Но по выходу из леса нас ждут. — Пакет снова начал жечь мне кожу. Ускорив шаг и нагнав носилки с раненым Довыденко, я, словно прислушиваясь к его дыханию, наклонился и незаметно — по-воровски запихал отданный мне полковником Тарасовым пакет в окровавленный карман Эдиковой разгрузки. Надеюсь, что если ОНИ если и будут кого обыскивать, то только меня.

Хаваджи Мирзоев

Хаваджи очнулся от мерного покачивания носилок. Жуткая, раздирающая голову боль и тошнота, идущая из самой глубины мозга. Рядом послышался стон, и Мирзоев слегка повернул голову. От этого простого движения в глазах главаря банды посыпались белые звёздочки, виски сжали и резко отпустили гигантские тиски, но он выдержал, удержал готовое вновь утухнуть сознание, и медленно, постепенно прислушиваясь к своим ощущениям, открыл глаза. Лучше бы он их не открывал! Прямо перед его лицом на импровизированных носилках, покачиваясь в такт движению, свешивалась с их края чья-то нога, точнее то, что от неё осталось после прямого попадания снаряда. Из-под изодранной в клочки штанины высовывались рваные, тёмно-красные, уже заветрившиеся куски мышц, из которых острой пикой торчал осколок белой, покрытой красноватой плёнкой кости, а из неё — из кости, в свою очередь, свешивалась вниз розовая сопля мозга. Но не это оказалось самым страшным, что столь сильно подействовало на уже видавшего виды полевого командира. Из переплетения изувеченных взрывом мышц, полностью очищенная от них, на почти белую кость тянулась тёмно-синяя, почти фиолетовая трубочка вены, слипшаяся от недостатка, точнее полного отсутствия в ней крови. Именно эта сморщенная, потемневшая трубочка-жилка, а может даже всего лишь маленькая, сгустившаяся у её кончика, ещё более тёмная, едва ли не чёрная капля крови, вдруг неожиданно вывернула сознание Хаваджи, крутанула так, что доселе сдерживаемая тошнота выбралась наружу нестерпимыми, неудержимыми приступами рвоты. Мир для Мирзоева померк. Не в силах перевернуться, он сумел лишь приподнять голову, когда его вывернуло наизнанку. Рвотные массы растекались по губам, стекали по подбородку, текли на шею, каплями разлетались по груди. Хаваджи захлёбывался, проглатывал горькую вонючую смесь и снова выплёскивал её наружу. И так раз за разом, пока несшие его моджахеды не опустили носилки и, приподняв за плечи, не повернули едва ли не полумёртвого главаря лицом вниз. Лес огласился новыми рыками, постепенно затихающими от бессилия и превращающимися в хрипящие стоны…