Иван Наживин - Распутин

• Название: Распутин
• Автор: Иван Наживин
• Издательство: Издательство: Росич
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-86973-127-5

Впервые в России печатается роман русского писателя-эмигранта Ивана Федоровича Наживина (1874–1940), который после публикации в Берлине в 1923 году и перевода на английский, немецкий и чешский языки был необычайно популярен в Европе и Америке и заслужил высокую оценку таких известных писателей, как Томас Манн и Сельма Лагерлеф.

Роман об одной из самых загадочных личностей начала XX в. — Григории Распутине.

---

— Возвращайтесь обратно… — заговорили все тихими, но возбужденными голосами. — Яд должен же подействовать! А если опять ничего не будет, возвращайтесь к нам минут через пять, и мы решим, как покончить с ним. Иначе утро может застать нас у вас с трупом Распутина на руках…

Юсупов медленно спустился опять вниз, а доктору Лазаверту, сильному молодому человеку, видевшему на фронте многое, вдруг сделалось дурно: он то шагал по кабинету, то нервно бросался в кресла и хватался за голову и смотрел на других блуждающими, страшными глазами. Наконец, он встал и, шатаясь, вышел из кабинета, спустился вниз на двор и вдруг в обмороке упал лицом в снег. Холод отрезвил его, и он, шатаясь, снова поднялся тихо наверх, бледный и ослабевший до последней степени.

— Доктор, доктор… — с укором проговорил великий князь. — Вот не ожидал от вас этого!..

— У него два Георгия… — тихонько сказал Пуришкевич. — Я видел его работу под пулеметным и орудийным огнем. Это человек исключительной храбрости и самообладания, а вот подите…

Но и у него самого тряслись и руки, и челюсти.

В дверях появился снова Юсупов, еще более расстроенный и бледный.

— Господа, не действует яд совершенно… — сказал он. — Или господин Маклаков вместо яда дал нам какой-то гадости…

— Ох, уж мне эти кадеты! — покачал головой Пуришкевич.

— Надо действовать решительно, потому что гадина выражает уже нетерпение и как будто начинает относиться подозрительно и ко мне… — продолжал князь.

— Что же делать? Придется на сегодня бросить и ждать другого удобного случая… — сказал великий князь.

— Ни за что! — горячо воскликнул Пуришкевич. — Живым Распутин отсюда выйти уже не должен… И не выйдет…

— Но как же быть? — растерянно проговорил Дмитрий Павлович.

— Если яд его не берет, то нам надо спуститься и уложить его… — сказал Пуришкевич, нервно жмурясь. — Или предоставьте это мне одному, и я или уложу его из моего револьвера, или размозжу ему череп кастетом…

— Придется выбирать что-нибудь одно из двух… — сказал Юсупов.

После очень короткого совещания было решено, что Пуришкевич убьет его кастетом. Доктору Лазаверту Юсупов на всякий случай всунул в руку тяжелую каучуковую гирю — тоже подарок В. А. Маклакова на этот случай, — хотя доктор колеблющимся голосом заявил ему, что он совершенно ослаб и едва ли будет в состоянии что сделать.

Снова все гуськом во главе с Пуришкевичем тихонько начали спускаться по лестнице, как вдруг великий князь, взяв за плечо Пуришкевича, прошептал: «Attendez un moment»,[72] — и вместе с Юсуповым они снова поднялись наверх. За ними последовали и остальные.

— Вы ничего не будете иметь против, если я его застрелю, Владимир Митрофанович? — переговорив о чем-то с великим князем, спросил вдруг Юсупов Пуришкевича. — Это скорее всего и проще…

— Пожалуйста… — ответил тот. — Вопрос не в том, кто с ним покончит, а в том, чтобы покончить непременно этой ночью…

Юсупов решительно подошел к своему письменному столу и, достав из бокового ящика небольшой браунинг, быстро повернулся и решительными шагами спустился вниз. Все остальные кинулись за ним и снова замерли на лестнице. И не прошло и пяти минут, как внизу раздался глухой звук выстрела, продолжительный крик боли а-а-а… и звук падающего на пол тела.

Все сорвались с лестницы и в одно мгновение были на пороге кабинета, но кто-то нечаянным движением зацепил штепсель, и электричество потухло. Ощупью кто-то снова зажег свет, и вбежавшие увидели на полу на шкуре белого медведя умиравшего Григория, а над ним с револьвером в руке стоял спокойно князь и с чувством непередаваемой гадливости смотрел в лицо убитого мужика.

Несколько мгновений продолжалось торжественное молчание. Все испытывали чувство облегчения: как ни кончилось, но кончилось! И надо действовать…

— Нужно снять его поскорее с ковра и положить на каменный пол… — сказал великий князь. — А то кровь просочится и замарает шкуру…

Он взял убитого за плечи, а Пуришкевич за ноги и бережно переложили его на пол. Григорий еще дышал… Правой рукой он прикрывал себе глаза, а левая была вытянута вдоль тела. Грудь его высоко подымалась, и по телу проходили судороги. Пуришкевич в тяжелой задумчивости глядел на него…

— Ну-с, господа, идемте наверх… — сказал спокойно князь. — Надо кончать начатое…

Они потушили электричество, затворили двери и снова поднялись наверх в гостиную, где прежде всего все поочередно поздравили князя, что на его долю выпала высокая честь освобождения России от гада, угнетавшего ее.

Был уже четвертый час ночи…

Поручик Львов, как раньше было условлено, поверх своей военной шинели надел дорогую шубу Распутина, надел его боты и взял в руку его перчатки, доктор Лазаверт, овладевший, наконец, собой, снова превратился в шофера, и вместе с великим князем они понеслись на автомобиле к поезду Пуришкевича, чтобы там — по заранее установленному плану — сжечь в топившейся печи все вещи Григория. После этого они должны были на извозчике проехать во дворец великого князя и приехать оттуда на автомобиле великого князя за телом Григория.

Пуришкевич с Юсуповым, куря, сидели в его кабинете. Потом князь встал, сказав, что он пройдет на минутку на половину старого князя. Но он пошел не туда, а кружным путем по большой лестнице спустился опять вниз и, точно притягиваемый какою-то странной силой, прошел в нижний кабинет и зажег свет. Григорий неподвижно лежал на каменном полу. Князь, опустившись на колено, взял его руку — пульса не было. Он приложил ухо к груди Григория — сердца не было слышно. И вдруг Григорий раскрыл один глаз — темный, бездонный, светящийся каким-то жутким светом… — в глазу этом вдруг загорается никакими словами непередаваемая ненависть, и с криком «Феликс, Феликс!» Григорий вскакивает и бросается на князя… Тот, полный ужаса, одним прыжком с страшным криком вылетел из кабинета…

— Пуришкевич, стреляйте! Стреляйте! Он жив… Он убегает… Аа-а-а…

И в одно мгновение, звеня шпорами, пролетел по лестнице вверх с лицом, искаженным ужасом, с глазами навыкате, задыхаясь, молодой князь и исчез опять на половине его родителей. Внизу слышались грузные, быстрые шаги человека, который направлялся к выходу. Пуришкевич, поставив револьвер на feu,[73] бегом спустился с лестницы и вылетел на темный двор. Впереди вдоль железной решетки тяжело бежал по снегу Григорий. Почуяв за собой погоню, Григорий обернулся, крикнул: «Феликс, Феликс, все скажу царице!» — и снова неуклюже побежал. Пуришкевич, не помня себя, выстрелил по освещенной фонарем с улицы фигуре. Григорий наддал ходу. Пуришкевич выстрелил еще и опять промахнулся. Полный бешенства, он сильно укусил себя в кисть левой руки, чтобы заставить себя сосредоточиться, и выстрелил в третий раз и в четвертый, и Григорий свалился и судорожно задергал головой. Пуришкевич подбежал к нему и из всех сил ударил его ногой в висок. Он лежал с вытянутыми вперед руками, скребя снег, как бы желая уползти, и лязгал, и скрежетал зубами. Какие-то два человека прошли по улице и при звуке последнего выстрела убежали в темноту…

Пуришкевич, растерянный, не зная, что делать, — Юсупов был невменяем, а остальные уехали — направился во дворец, в главный подъезд, где — он знал — дежурили два гвардейца.

При виде Пуришкевича они вскочили.

— Ребята, — подойдя к ним вплотную, твердо сказал Пуришкевич, — я убил Гришку Распутина, врага России и царя…

Один из гвардейцев радостно перекрестился и проговорил:

— Слава тебе, Господи!.. Давно следовало…

Другой после минутного колебания бросился на шею к Пуришкевичу и стал целовать его.

— Друзья, князь Феликс Феликсович и я надеемся на ваше полное молчание… — сказал Пуришкевич спокойнее. — Вы понимаете, что, раскройся дело, царица нас за это не похвалит. Сумеете ли вы молчать?

— Ваше превосходительство, — как бы с укоризной отвечали оба, — мы русские люди. Не извольте сумлеваться, не выдадим…

Он обнял их обоих и приказал им втянуть труп Григория в маленький подъезд около кабинета, где все происходило. И торопливо он вбежал по лестнице, чтобы посмотреть, что с Юсуповым. Он нашел его в ярко освещенной уборной над умывальной чашкой. Князь держался за голову и все отплевывался: его тошнило. Пуришкевич попробовал успокоить его, но тот все смотрел вперед блуждающим взглядом и дрожащим голосом без конца все повторял: «Феликс… Феликс… Феликс…» Они пошли опять вниз, когда дверь со двора отворилась и солдаты втащили труп Григория. Князь вдруг рванулся вперед, бросился в свой кабинет, схватил со стола гирю, данную ему Маклаковым, и стремглав бросился по лестнице к трупу Распутина и, подбежав к нему, стал изо всех сил, с каким-то диким остервенением бить его гирей по виску. Распутин был еще жив! Он хрипел, и Пуришкевичу сверху с лестницы было ясно видно, как у него закатился зрачок правого глаза, как будто глядевшего на него бессмысленно и страшно…