Марина Саввиных - «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.

• Название: «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.
• Автор: Марина Саввиных
• Жанр: Поэзия
• Год: 2007

---

с. Ворша, Владимирская область

Владимир Лорченков Последняя любовь лейтенанта Петреску

— Отвечай, сука, куда магнитофон дел?

Маленький смуглый мужчина в грязных штанах, о цвете которых напоминала лишь надпись у паха, — «Green jeans», — жалобно застонал. Лейтенант Петреску, пришедший на службу в полицию два года назад, попытался понять: чувствует ли он к мужчине жалость? Ясности в этом вопросе у Петреску не было. С одной стороны, ему было понятно, что допрашиваемый, — тот самый мужчина, — обеспокоен вовсе не возможной карой в виде лишения свободы на некоторое количество лет. Скорее, его мучило похмелье. С другой, Петреску пугала перспектива стать таким же бесчеловечным чудовищем, как его коллеги по участку: ему порой казалось, что они могут избить мать родную, и глазом не моргнут. Поэтому молодой лейтенант (а на участке, где он служил, были и старые лейтенанты) всегда пытался вызвать в себе чувство жалости к тем, кого допрашивал. Но в последнее время получалось у него все реже. Сергея Петреску это пугало. Ведь даже «сукой» он назвал мужичка для проформы, не от души, вовсе не из-за жестокости. Просто так полагалось.

— Жестокий человек никогда не сможет работать в органах! — учил когда-то на лекциях студента Полицейской Академии Сергея Петреску и всю его группу полковник МВД в отставке, Николай Блэнару. — Но и добрый человек там долго не продержится. Выживают лишь равнодушные. Всем ясно?

Студенты дружно кивали, и столь же дружно на экзаменах на вопрос, каковы моральные качества будущего офицера полиции, назубок отвечали: коммуникабельность, доброта, умение вникнуть в человеческие проблемы. Группы выпускались, кто-то (Петреску, например) получал диплом, медаль об отличии, и значок стрелка-перворазрядника, кто-то — всего лишь диплом. Садисты затем уходили в патрульно-постовую службу, толковые — в оперативники, а вот лейтенанту Петреску не повезло, — им укрепили 134-й участок полиции района Нижняя Рышкановка города Кишинева. Слава у района была аховая: здесь в домах-малосемейках жили, как правило, алкоголики, мелкие преступники, и сильно был развит феномен дворовых банд. Хотя последствия становления рыночной экономики в Молдавии подействовали на район благотворно: мало помалу сюда стекалась, продав прежние квартиры в приличных районах (чтобы хоть как-то питаться) городская интеллигенция. На прошлой неделе, с гордостью вспомнил Петреску, у кинотеатра «Шипка» ограбили и избили до потери сознания режиссера театра имени Кантемира! А если в районе селятся такие люди, значит, это о чем-нибудь да говорит.

— Сергей, мне даже страшно подумать, как ты живешь в этом ужасном районе, — сочувствовала ему одноклассница, работавшая консультантом в американском посольстве.

— Сильвия, — с обидой парировал Сергей, — меня недавно вызвали в один дом, буквально напротив нашего участка. Вызов был на ограбление: пока хозяйка комнатушки спала, воры взломали дверь и вынесли телевизор, магнитофон и ковер. Так знаешь, кем она оказалась? Балериной Театра Оперы и Балета! Разве это — плохой район?

Одноклассница смеялась, покусывая полные губы, а Сергей задумчиво вертел бокал с минеральной водой. Спиртного он почти не употреблял, и курил крайне редко. Ангелок, — говорили о нем девочки из класса, — и хихикали. Но десятиклассник Петреску не обращал на них ни малейшего внимания: ему надо было спешить на занятия самбо, а потом — на курсы английского языка. Даже сейчас, сидя в этой дыре, 134-м участке, Сергея был одет опрятно, в гражданское, гладко выбрит и надушен приятным одеколоном. И даже на этом участке он надеялся не потерять лица, и, рано или поздно, добиться главной цели своей жизни: стать сначала министром МВД, а потом — президентом. Конечно, для успешного карьерного роста, — и довольно влиятельные родители ему бы в этом помогли, — Сергей мог запросто устроиться в Бендерский комиссариат полиции. Приднестровский город Бендеры молдавскую полицию не признавал, но силой полицейских оттуда после перемирия не выгоняли, и потому отслужить в тамошнем комиссариате год-два, означало получить автоматическое повышение по службе и репутацию героя. Но страницы «Консервного ряда» Стейнбека (любимого писателя Петреску) все еще явно были перед его глазами: молодой лейтенант верил, что сумеет изменить мир в этом районе к лучшему, сможет доказать этим сирым и убогим алкоголикам, что человек в форме бывает и защитником, а не только врагом. Но сейчас обстановка к этому явно не располагала…

Вздохнув, Сергей вновь спросил у предполагаемого похитителя магнитофона и телевизора несчастной балерины:

— Последний раз спрашиваю, куда дел вещи?

Мужчина снова застонал. Лейтенант Петреску, подумав, решился. Подошел к допрашиваемому, аккуратно взял его лицо в ладонь, и, резко повернувшись вокруг своей оси, бросил голову преступника в угол. Поскольку голова несчастного все еще была связана с телом, пусть немытой, но все-таки шеей, в угол преступник отлетел целиком. И вновь жалобно застонал.

— Сергей Константинович, похмелиться бы…

Петреску стиснул зубы. Действительно, полностью его имя, фамилия и отчество звучали именно так, Сергей Константинович Петреску. Этим диссонансом лейтенант был обязан родителям: отцу, русскому по национальности, и матери, молдаванке. Правда, они развелись, и поэтому лейтенант носил девичью фамилию матери. А вот имя и отчество у него были русские. Как следствие: для молдаван Петреску был слишком русский, а для русских — чересчур молдаванин. Поэтому лейтенант, в отличие от многих своих коллег, был подчеркнуто политкорректен и не любил разговоров на национальные темы.

— Лейтенант Петреску… — вновь жалобно заскулил допрашиваемый.

В любое другое время Сергей просто отпустил бы задержанного, проследил за ним, и выяснил, в какой квартире мужичонка обменял украденные вещи на самый модный в этом районе коктейль: вино с димедролом. Но на этот раз получить вещи как можно раньше и вернуть их владелице, стареющей уже балерине, было делом чести и престижа мундира. Поэтому лейтенант вздохнул, подошел в угол, вновь взял голову задержанного, за которой по инерции потянулось все тело, и опять бросил ее, уже в другой угол. Глухо шмякнувшись об пол, воришка не издал ни звука. Не убить бы, встревожено подумал Петреску. В это время дверь открылась.

— По делу о краже газовой колонки вызывали?

Спрашивала голова, в меру кучерявая, с толстыми губами на смуглом (здесь все смуглые, с неприязнью подумал светловолосый Петреску) лице. В ухе, оттопыренном с левой стороны головы, висела серьга. «Молодой, здешний, с серьгой. Значит, наркоман», — безошибочно определил Петреску. Уже через мгновение его нога, плотно прищемившая дверью шею головы, лишила ту возможности дышать. Губы головы стали подрагивать, а из левого глаза капнула слеза.

— Отвечай, куда дел колонку? — меланхолично спросил Петреску, усиливая нажим.

— Господи лейтенант… — заныло тело в углу.

— Отвечай, куда дел магнитофон, сука, — вяло отреагировал на это Петреску, бросив в угол наручники, звякнувшие о лоб воришки.

— Я ни… а… — прохрипела голова.

— Где колонка, тварь? — поддержал беседу лейтенант.

— Я поте…

— Что? Что поте?.. — ослабил нажим Петреску. — Потерял?

— Поте… Потерпевший. Я — потерпевший, — быстро прошептала голова.

— Проходите, садитесь.

Лейтенант убрал от двери ногу. Владелец украденной колонки, жалобно шмыгнув, упал в кабинет. Чтобы замять неловкую паузу, Петреску подскочил к попытавшемуся было встать похитителю телевизора балерины, и закатил тому оплеуху.

* * *

Директор здания подошел к дверям и оценивающе посмотрел на надпись над ними.

— Левее надо передвинуть, — отрывисто, как умеют начальники в Молдавии, да, наверное, и во всем мире, бросил он подчиненному. — Левее. Неужели не видно? Неужели в организации я, — единственный человек, который видит, как правильно разместить плакат над дверьми учреждения? Ведь это наше лицо, а не наоборот, так сказать! Белый, понимаешь, а не черный вход!

— Виноват, господин директор, — съежившись, ответил подчиненный, невысокий мужчина в черных очках и кожаном плаще. — Виноват. Сию минуту исправим.

— Ты мне это брось — исправим! Надо говорить, — подкорректируем!

— Сию минуту подкорректируем!

Подчиненный вновь съежился (казалось, еще два — три замечания, и он вообще исчезнет) и бросился к стулу, чтобы, встав на него, передвинуть транспарант.

Глядя на стул, начальник, — директор Службы Информации и Безопасности Молдавии, Константин Танасе, — поморщился. Стул был облезлый, с несколькими слоями кое-где потрескавшейся краски, старый, потертый, одна из ножек — короче, чем следовало бы. Стул напоминал господину Танасе нынешнюю СИБ — бесполезную, калечную службу, невесть как устоявшую в годы реформ и преобразований нынешней Молдавии. Директор СИБа чуть грустно и пафосно пробормотал: