Иван Киреевский - Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

• Название: Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
• Автор: Иван Киреевский
• Издательство: Типографія Императорскаго Московскаго Университета
• Жанр: Религия
• Год: 1911

---

Опалъ.

(Волшебная сказка).

(1830).

Царь Нуррединъ шестьнадцати лѣтъ взошелъ на престолъ Сирійскій. Это было въ то время, когда, по свидѣтельству Аріоста, духъ рыцарства подчинилъ всѣ народы однимъ законамъ чести, и всѣ племена различныхъ исповѣданій соединилъ въ одно поклоненіе красотѣ.

Царь Нуррединъ не безъ славы носилъ корону царскую; онъ окружилъ ее блескомъ войны и побѣдъ, и громъ оружія Сирійскаго разнесъ далеко за предѣлы отечественные. Въ битвахъ и поединкахъ, на пышныхъ турнирахъ и въ одинокихъ странствіяхъ, среди Мусульманъ и невѣрныхъ, — вездѣ мечъ Нурредина оставлялъ глубокіе слѣды его счастія и отважности. Имя его часто повторялось за круглымъ столомъ двѣнадцати храбрыхъ, и многіе изъ знаменитыхъ сподвижниковъ Карла носили на безстрашной груди своей повѣсть о подвигахъ Нуррединовыхъ, начертанную четкими рубцами сквозь ихъ прорубленныя брони.

Такъ удачею и мужествомъ добылъ себѣ Сирійскій царь и могущество и честь; но оглушенное громомъ брани сердце его понимало только одну красоту — опасность, и знало только одно чувство — жажду славы, неутолимую, безпредѣльную. Ни звонъ стакановъ, ни пѣсни трубадуровъ, ни улыбка красавицъ не прерывали ни на минуту однообразнаго хода его мыслей; послѣ битвы готовился онъ къ новой битвѣ; послѣ побѣды искалъ онъ не отдыха, но задумывался о новыхъ побѣдахъ, замышлялъ новые труды и завоеванія.

Не смотря на то, однако, разъ случилось, что Сирія была въ мирѣ со всѣми сосѣдями, когда Оригеллъ, царь Китайскій, представилъ мечу Нурредина новую работу. Незначительныя распри между ихъ подданными дошли случайно до слуха правителей; обида росла взаимностью, и скоро смерть одного изъ царей стала единственнымъ честнымъ условіемъ мира.

Выступая въ походъ Нуррединъ поклялся головою и честью передъ народомъ и войскомъ: до тѣхъ поръ не видать стѣнъ Дамасскихъ, покуда весь Китай не покорится его скипетру и самъ Оригеллъ не отплатитъ своею головою за обиды, имъ нанесенныя. — Никогда еще Нуррединъ не клялся понапрасну.

Черезъ мѣсяцъ всѣ области Китайскія, одна за другою, поклонились мечу Нурредина. Побѣжденный Оригеллъ съ остаткомъ избранныхъ войскъ заперся въ своей столицѣ. Началась осада.

Не находя средствъ къ спасенію, Оригеллъ сталь просить мира, уступая побѣдителю половину своего царства. Нуррединъ отвѣчалъ, что со врагами не дѣлится, — и осада продолжается.

Войско Оригеллово ежедневно убываетъ числомъ и упадаетъ духомъ; запасы приходятъ къ концу; Нуррединъ не сдается на самыя униженныя просьбы.

Уныніе овладѣло царемъ Китайскимъ; всякій день положеніе Оригелла становится хуже; всякій день Нуррединъ пріобрѣтаетъ новую выгоду. Въ отчаяньи, Китайскій царь предложилъ Нурредину все свое царство Китайское, всѣ свои владѣнія Индѣйскія, всѣ права, всѣ титлы, съ тѣмъ только, чтобы ему позволено было вывести свои сокровища, своихъ женъ, дѣтей и любимцевъ. Нуррединъ оставался неумолимымъ, — и осада продолжается.

Наконецъ, видя неизбѣжность своей погибели, Оригеллъ уступаетъ все, и сокровища, и любимцевъ, и дѣтей, и женъ, и просилъ только о жизни. Нуррединъ, припомнивъ свою клятву, отвергъ и это предложеніе.

Осада продолжается ежедневно сильнѣе, ежедневно неотразимѣе. Готовый на все, Китайскій царь рѣшился испытать послѣднее, отчаянное средство къ спасенію: чародѣйство.

Въ его осажденной столицѣ стоялъ огромный, старинный дворецъ, который уже болѣе вѣка оставался пустымъ, потому что нѣкогда въ немъ совершено было ужасное злодѣяніе, столь ужасное, что даже и повѣсть о немъ исчезла изъ памяти людей; ибо кто зналъ ее, тотъ не смѣлъ повторить другому, а кто не зналъ, тотъ боялся выслушать. Отъ того преданье шло только о томъ, что какое-то злодѣяніе совершилось, и что дворецъ съ тѣхъ поръ оставался нечистымъ. Туда пошелъ Оригеллъ, утѣшая себя мыслію, что хуже того, что будетъ, не будетъ.

Посреди дворца нашелъ онъ площадку; посреди площадки стояла палатка съ золотою шишечкой; посреди палатки была лѣстница съ живыми перильцами; лѣстница привела его къ подземному ходу; подземный ходъ вывелъ его на гладкое поле, окруженное непроходимымъ лѣсомъ; посреди поля стояла хижина; посреди хижины сидѣлъ Дервишъ и читалъ Черную Книгу. Оригеллъ разсказалъ ему свое положеніе и просилъ о помощи.

Дервишъ раскрылъ Книгу Небесъ, и нашелъ въ ней подъ какою звѣздою Нуррединъ родился, и въ какомъ созвѣздіи та звѣзда, и какъ далеко отстоитъ она отъ подлунной земли.

Отыскавъ мѣсто звѣзды на небѣ, Дервишъ сталъ отыскивать ея мѣсто въ судьбахъ небесныхъ, и для того раскрылъ другую книгу, Книгу Волшебныхъ Знаковъ, гдѣ на черной страницѣ явился передъ нимъ огненный кругъ: много звѣздъ блестѣло въ кругу и на окружности, иныя внутри, другія по краямъ; Нуррединова звѣзда стояла въ самомъ центрѣ огненнаго круга.

Увидѣвъ это, колдунъ задумался, и потомъ обратился къ Оригеллу съ слѣдующими словами:

„Горе тебѣ, царь Китайскій, ибо непобѣдимъ твой врагъ и никакія чары не могутъ преодолѣть его счастія; счастье его заключено внутри его сердца, и крѣпко создана душа его, и всѣ намѣренія его должны исполняться; ибо онъ никогда не желалъ невозможнаго, никогда не искалъ несбыточнаго, никогда не любилъ небывалаго, а потому и никакое колдовство не можетъ на него дѣйствовать!”

„Однако, — продолжалъ Дервишъ — я могъ бы одолѣть его счастье, я могъ бы опутать его волшебствами и наговорами, если бы нашлась на свѣтѣ такая красавица, которая могла бы возбудить въ немъ такую любовь, которая подняла бы его сердце выше звѣзды своей и заставила бы его думать мысли невыразимыя, искать чувства невыносимаго и говорить слова непостижимыя; тогда могъ бы я погубить его”.

„Еще могъ бы я погубить его тогда, когда бы нашелся въ мірѣ такой старикъ, который бы пропѣлъ ему такую пѣсню, которая бы унесла его за тридевять земель въ тридесятое государство, куда звѣзды садятся”.

„Еще могъ бы я погубить его тогда, когда бы въ природѣ нашлось такое мѣсто, съ горами, съ пригорками, съ лѣсами, съ долинами, съ рѣками, съ ущельями, такое мѣсто, которое было бы такъ прекрасно, чтобы Нуррединъ, засмотрѣвшись на него, позабылъ хотя на минуту обыкновенныя заботы текущаго дня”.

„Тогда мои чары могли бы на него дѣйствовать”.

„Но на свѣтѣ нѣтъ такой красавицы, нѣтъ въ мірѣ такого старика, нѣтъ такой пѣсни, и нѣтъ такого мѣста въ природѣ”.

„Потому Нуррединъ погибнуть не можетъ”.

„А тебѣ, Китайскій царь, спасенья нѣтъ и въ чародѣйствахъ”:

При этихъ словахъ чернокнижника отчаянье Оригелла достигло высшей степени, и онъ уже хотѣлъ идти вонъ изъ хижины Дервиша, когда послѣдній удержалъ его слѣдующими словами:

„Погоди еще, царь Китайскій! еще есть одно средство погубить твоего врага. Смотри: видишь ли ты звѣзду Нуррединову? Высоко, кажется, стоитъ она на небѣ; но, если ты захочешь, мои заклинанья пойдутъ еще выше. Я сорву звѣзду съ неба; я привлеку ее на землю; я сожму ее въ искорку; я запру ее въ темницу крѣпкую, — и спасу тебя; но для этого, государь, долженъ ты поклониться моему владыкѣ и принести ему жертву подданническую”.

Оригеллъ согласился на все. Трынь-трава закурилась, знакъ начерченъ на землѣ, слово произнесено, и обрядъ совершился.

Въ эту ночь, — войска отдыхали и въ городѣ и въ станѣ, — часовые молча ходили взадъ и впередъ, и медленно перекликались; — вдругъ: какая-то звѣздочка сорвалась съ неба и падаетъ, падаетъ — по темному своду, за темный лѣсъ; часовые остановились: звѣзда пропала — куда? неизвѣстно; только тамъ, гдѣ она падала, струилась еще свѣтлая дорожка, и то на минуту; — опять на небѣ темно и тихо; — часовые опять пошли своею указною дорогою.

На утро оруженосецъ вошелъ въ палатку Нурредина: „Государь! какой-то монахъ съ горы Араратской проситъ видѣть свѣтлое лицо твое; онъ говоритъ, что имѣетъ важныя тайны сообщить тебѣ”.

„Впусти его!”

„Чего хочешь ты отъ меня, святой отецъ? Государь! шестьдесятъ лѣтъ не выходилъ я изъ кельи, въ звѣздахъ и книгахъ испытуя премудрость и тайны созданія. Я проникъ въ сокровенное природы; я вижу внутренность земли и солнца: будущее ясно глазамъ моимъ; судьба людей и народовъ открыта передо мною!...”

„Монахъ! чего хочешь ты отъ меня?”

„Государь! я принесъ тебѣ перстень, въ которомъ заключена звѣзда твоя. Возьми его, и судьба твоя будетъ въ твоихъ рукахъ. Если ты надѣнешь его на мизинецъ лѣвой руки и вглядишься въ блескъ этого камня, то въ немъ предстанетъ тебѣ твое счастіе; но тамъ же увидишь ты и гибель свою, и отъ тебя одного будетъ зависѣть тогда твоя участь, великій государь...”

„Старикъ! — прервалъ его Нуррединъ, — если все сокровенное открыто передъ тобой, то какъ же осталось для тебя тайною то, что давно извѣстно всему міру? — Можетъ быть только ты одинъ не знаешь, столѣтній отшельникъ, что судьба Нурредина и безъ твоего перстня у него въ рукахъ, что счастіе его заключено въ мечѣ его. Не нужно мнѣ другой звѣзды, кромѣ той, которая играетъ на этомъ лезвіѣ, — смотри, какъ блещетъ это желѣзо — и какъ умѣетъ оно наказывать обманщиковъ!...”