О. Деревенский - История физики, изложенная курам на смех

• Название: История физики, изложенная курам на смех
• Автор: О. Деревенский
• Жанр: Физика

Вся история физики, от начала времен и до наших дней, изложенная честно и беспристрастно. Естественно, как честный человек, описывая современное состояние предмета, автор приходит к вполне очевидному для наших современников (даже совершенно не знающих физики!) выводу:

"Когда я слышу, что Галилей заложил основы научного физического метода, я понимаю: мелко же плавал этот Галилей! Куда ему до титанов, которые заложили и перезаложили всю физику с потрохами. Так оно всегда и выходит, когда любителей вытесняют профессионалы."

---

Так он, кстати, и сделал: получил и начхал. То-то поначалу было радости у коллег! Один из них, помнится, воскликнул: “Не боги ли начертали эти уравнения, до чего красиво!” Он не догадывался, что из этой красоты получится дальше. А получилась из нее, сами понимаете, значение скорости электромагнитной волны в эфире. Но раз уж имеет место скорость волны, то логично предположить, что имеет место и сама волна, не так ли? Кстати, следует принимать во внимание, что, говоря об злектромагнитных волнах, Максвелл и его современники имели в виду волны, мягко говоря, радиодиапазона, а отнюдь не видимый свет. Свет и радиоволны неспроста считались тогда двумя принципиально различными феноменами - ведь о свете не имели представления разве только слепцы, а что касается радиоволн, так их еще даже не открыли. Можете вообразить, как екнули сердечки физиков, когда с легкой руки Максвелла скорость этих еще не открытых радиоволн с какой-то стати практически совпала со скоростью света, которую тогда уже измерили и Физо, и Фуко, и все остальные, кому не лень. В принципе, конечно, оставалась возможность одного из двух: либо перемудрил Максвелл, либо недомудрили Физо, Фуко, и все остальные, кому не лень. А если нет? Вдруг это совпадение - неспроста? Короче, срочно потребовалось, открыв радиоволны, измерить их скорость, да поточнее. И так как свято место долго пусто не бывает, то Герц-молодец тут и отличился. Подумать только - оказалось, что эти волны шастают табунами, особенно во время гроз: стоило молнии шваркнуть, детекторы этими волнами буквально захлестывало!

Когда Попов увидел это своими глазами, причем с помощью детектора, склепанного своими руками, то до мысли о долгожданном открытии радио он дошел своим умом. Он понял главный секрет - приемная аппаратура должна быть сделана добротно. То есть она должна обладать хорошей этой самой, как бы это сказать... Долго мучился Попов, подбирая название для этого свойства. Сейчас-то каждый радиолюбитель знает, что добротная аппаратура должна обладать хорошей добротностью, чем же еще! А Попов-то хотел изобрести термин, не используя готовеньких словечек откуда ни попадя, чтобы был виден, так сказать, полет фантазии!

Эх, знал бы он, как будут обстоять дела с этим полетом фантазии лет через шестьдесят, он бы, наверное, не испытывал таких мук творчества. Вот, полюбуйтесь. Начнем с лучей. Они, как известно, бывают мягкие и жесткие. А шумы? Тоже ничего - например, белый да розовый. Далее на очереди стоят частоты. Пожалуйста: затянутые, захваченные и привязанные. А как насчет спектров? Тут можно особо отметить полосатых и зарезанных. Что касается элементарных частиц, то среди них встречаются странные и очарованные, обладающие цветом, ароматом и, само собой, красотой. А возьмите атомные ядра. Они бывают материнскими и дочерними (но почему-то не бывают отцовскими и сыновними). А еще среди них попадаются меченые, обстрелянные и ободранные. Атомы, сидя в яме, могут еще радоваться своей степени свободы. А могут резво мигрировать, очевидно, в поисках каких-никаких вакансий; но со временем приходит усталость, идет старение и, наконец, наступает предел выносливости, когда люминофоры деградируют, а уровни энергии вырождаются. И все-таки больше всего, по-видимому, повезло электронам. Их, оказывается, можно связать, а можно, так и быть, освободить. Тогда порой они могут вальсировать, а когда не очень жарко - даже спариваться. Тут уж и фотонам приходится краснеть.

Это все к тому, что бывают отверстия, а бывают, между прочим, и дырки! А то вон одна машинистка, печатая дипломный проект бедолаге-злектронщику, в порядке творческой инициативы везде заменила ненаучное слово “дырка” на научное - “отверстие”. Вот до чего доводит скудоумие при наречении нового термина!

Ну, а что касается скорости радиоволн в сравнении со скоростью света, то все оно чудненько сошлось, так что Физо и Фуко, действительно, старались не зря. На радостях электромагнитную природу света окончательно разоблачили, в результате чего шкала частот электромагнитных волн развернулась во всю свою дурную ширь - от нуля до самой бесконечности. Пустячок, как говорится, а интегрировать приятно.

Эйфория по поводу всех этих свершений длилась до тех пор, пока какой-то шутник не спросил: “Господа теоретики! Дак ежели скорость света фиксирована в ефире, и ежели мы, к примеру, в ентом ефире движемся, дак для нас-то скорость света будет уже другая, ась?”- “Соображаешь, - ответили ему теоретики.- Кстати, пускай экспериментаторы этим займутся, а то давно уже дурака валяют.”

Дело в том, что к тому времени уже имелись кой-какие данные на этот счет: вроде получалось, что движение в эфире на скорость света не влияет. “Что же вы хотите,- комментировали это теоретики,- точность у этих опытов, извиняемся, плохонькая (“до первого порядка”, как они выражались), маловато будет. Так что, цели ясны, задачи определены - за работу, господа.”

Здесь мы на минуточку прервемся. Дело в том, что в городке Ульме, в семье скромного предпринимателя Германа Эйнштейна - большая радость: родился мальчик! Довольный акушер, укладывая чемоданчик, - ой! - нечаянно разбил какую-то склянку, и резкий запах распространился по комнате. “Ах, извините,- засуетился акушер,- я эфир раскокал...”-”Что-о?! - вдруг отчетливо заговорил младенец.- О чем там лопочет этот самозванец? Эфир-р-раскокаю я, понял?” Домочадцы остолбенели, но дальнейшее развитие Альберта Германовича протекало нормально.

Так вот, затаив обиду за “валяние дурака”, экспериментаторы принялись за дело так круто, что эфир, бедняга, аж заскрипел. В один из чудных берлинских вечерочков, когда теоретики ни о чем таком не подозревали, Майкельсон то и дело сбивался со счета полос в своем интерферометре. Прибор был очень чувствительным, поэтому главной помехой были вибрации - то бургомистр в своем пижонском экипаже спешил к шлюхам, то какие-нибудь унтера в обнимку возвращались из кабака, горланя что-нибудь патриотическое. “У, кретины! - скрежетал зубами Майкельсон.- Не понимают, какое значение будет иметь отрицательный результат моего эксперимента!” Впрочем, зря он так кипятился - на скрежет зубов прибор тоже реагировал. “Ну что, получили?- с чувством сказал, наконец, Майкельсон, завершив эксперимент - как будто теоретики могли его слышать.- Посмотрим, что вы теперь запоете.”

Но эти бравые ребята не стушевались. Они запели примерно следующее: “Господин Майкельсон, Вы, конечно, блестящий экспериментатор, руки у Вас золотые, и все такое. Мы Вас уважаем, и все такое. Но, знаете, пусть кто-нибудь еще повторит опыт, а то вдруг - что-нибудь такое? Да нам, собственно, и не к спеху, а?”- “Как скажете, так и будет,”- ответствовали экспериментаторы и взялись за дело так, что из эфира дым пошел...

А пока настало золотое времечко для всяких там околофизиков. Это те, кто только и ждут момента, когда общепринятые ученые попадут в затруднительное положение, чтобы поспекулировать на этих временных трудностях. Самыми изощренными спекулянтами той поры считались Мах и Оствальд. Эта парочка, постепенно наглея, стала заявлять, что поиски эфира - это мартышкин труд. “Я эфира не знаю,- говорил Мах.- Движение тела можно проследить только относительно других тел”.- “И вообще,- вторил ему Оствальд,- эфир - это произвольная, надуманная гипотеза; она рано или поздно рухнет, и будет считаться, что свет распространяется через “абсолютную пустоту.”- “Кстати,- продолжал Мах,- возможно, что будущая физика будет измерять длины именно длиной световой волны в пустоте, а времена - продолжительностью ее колебания, и что эти две основные меры превзойдут все другие”.- “И в конце концов,- добавлял Оствальд,- любое свойство материи, в том числе и ее масса, проявляется лишь через посредство какой-либо энергии.” Всю эту чушь Маха и Оствальда впоследствии должным образом заклеймили: мировоззрение первого обозвали махизмом, а второго - энергетизмом.

В другую крайность касательно эфира вдарился Г.А.Лорентц. Его теория называлась “Эфир, один только эфир, и ничего, кроме эфира”. Лорентц был вообще большой оригинал. Он пришел к выводу (впоследствии особенно полюбившемуся Эйнштейном), что у теоретика, движущегося в эфире, линейки и часы должны быть не такими, как у покоящегося, если этот движущийся хочет записать такие же уравнения Максвелла, как и покоящийся. Но это - еще цветочки. Самые серьезные подозрения вызывало то, что теория Лорентца объясняла ну все известные тогда явления в электричестве, магнетизме, оптике и теплоте! Представляете? Единственное, в чем Лорентц прокололся, можно видеть из его реакции на результат опыта Майкельсона-Морли. Лорентц тогда вполсилы (т.е. сила Лорентца в два раза больше) хлопнул себя по лбу и сказал: “Господи, это же прямое следствие моей теории! Где я раньше был!” Из-за этой своей недоработочки он и угодил в соавторы гипотезы Фицджеральда о сокращении длины движущегося стержня.