Григорий Ходжер - Белая тишина

• Название: Белая тишина
• Автор: Григорий Ходжер
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Роман «Белая тишина» является второй книгой трилогии о нанайском народе. Первая книга — «Конец большого дома».

В этом романе колоритно изображена жизнь небольшого по численности, но самобытнейшего по характеру нанайского народа. С любовью описывает автор быт и нравы своих соотечественников.

Время действия — начало XX века. Октябрьская революция, гражданская война. Ходжеру удалось создать правдивые образы честных, подчас наивных нанайцев, показать их самоотверженную борьбу за установление Советской власти на Дальнем Востоке.

---

— Сын мой главнее, мужчины всегда главнее. Богдан мой внук.

— Что твой сын? Тьфу, вот кто.

— Тьфу, да? Вспомни, как ты собирался перед ним на колени вставать, как плакал…

Не успел Ганга высказаться, как сухой тяжелый кулак Баосы опустился на его шею, и он растянулся на горячем песке. Сколько пролежал, Ганга не помнил, но когда очнулся, Баосы рядом не было. А на берегу шумел народ, встречавший вернувшихся земляков. Ганга поднялся и, держась за шею, побрел на берег. «Ничего, Баоса, не всегда тебе быть счастливым, — думал он. — Нет, Баоса, есть эндури-ама на небе. Хоть заболел бы ты, проклятый Баоса, неизлечимой болезнью, хоть бы злые духи услышали мои проклятья!»

Ганга шагал, опустив голову. Он слышал шум, крики встречавших халико няргинцев и ускорил шаг. Но вдруг все кругом притихло, потом тишину прорезал истошный утробный женский крик, затем заголосили сразу несколько женщин.

Ганга испуганно остановился, потом, забыв о боли в шее, побежал вприпрыжку.

— Что такое, что случилось? — спрашивал он первых попавшихся, но ему никто не отвечал. Тогда он протолкнулся к приставшему боком халико и очутился рядом с Баосой. Позабыв о ссоре, Ганга хотел было у него спросить, почему голосят женщины, но вовремя заметил две слезинки, медленно скатившиеся по дряблому, морщинистому лицу Баосы. «Плачет», — удивленно прошептал он.

Возле Баосы стоял Американ и что-то тихо говорил. Ганга пододвинулся ближе.

— Как прозевали сторожившие — никак не могу понять, — бессвязно бормотал Американ. — До сих пор не могу прийти в себя, голову ломит, меня ведь тоже чуть не убили, по голове чем-то тяжелым ударили. Трех наших потеряли, даже тела их не нашли, среди них мой лучший друг Пиапонгаса. Троих раненых подобрали, вон лежат. А вещей не тронули. Почему не тронули, тоже непонятно. Я в душе все же думаю, что мой друг спасся. Почему думаю — сам не знаю. Мы искали их, но недолго, боялись, что хунхузы вновь вернутся. Сообщили русским, они, может, подобрали. Я не верю, чтобы такой храбрый человек, как мой друг Пиапонгаса, мог так просто умереть. Сердце отказывается верить.

Двое молодых охотников подавали мешки с мукой, крупой, связки дабы, какие-то узелки, все это складывали на сухом песке в двух местах. Около этих двух куч добра стоял Холгитон в окружении жены, детей, тут же был и его работник-маньчжур Годо.

— Эту связку сюда, этот мешочек туда, — распоряжался Холгитон и, не оборачиваясь, спрашивал Супчуки: — Как ты жила без меня? Дети не болели? Годо хорошо выполнял свои обязанности?

Супчуки вся сияла, отвечала бойко и слаженно, она, казалось, была безмерно рада возвращению мужа. Такое впечатление осталось бы у всякого непосвященного человека, наблюдавшего за счастливой Супчукой, но няргинцы знают, чему радуется молодящаяся жена старого Холгитона. Правда, на ее месте любая женщина тоже радовалась бы, ведь в дом привалило добро!

Американ спешил, он надеялся еще засветло доехать до своего стойбища. Как только выгрузили привезенное добро Пиапона и Холгитона, халико отчалил от берега и поплыл вниз по течению. Няргинцы молча провожали лодку, и многим мерещилось, что это не лодка плыла по протоке, а наполовину погрузившийся в воду гроб. Все в стойбище уважали и любили всегда уравновешенного, доброго, отзывчивого, честного Пиапона и весть о его исчезновении восприняли как тяжелую утрату.

Почти все женщины стойбища, окружив Дярикту и дочерей Пиапона, плакали; мужчины столпились вокруг Баосы, Полокто, Дяпы, Калпе, они скорбно молчали, крепко зажав зубами трубки. Один Калпе, любимый брат Пиапона, не мог сдержаться, он всхлипнул, застонал и опустился на горячий песок. Охотники стояли, глядя вслед удалявшейся лодке, потом, не сговариваясь, подхватили добро Пиапона и пошли к нему в дом.

Никогда прежде в рубленом доме Пиапона не собиралось столько народу, как сейчас, многим не нашлось места на нарах, на деревянном полу, и они расселись на крыльце, на завалинке.

«Как после похорон», — думал Калпе, глядя на людей.

Полокто впервые зашел к брату, он, хотя и жил почти рядом, очень редко встречался с Пиапоном, обходил его стороной. Теперь он с жадностью разглядывал жилье брата, сравнивал со своим жильем и вынужден был признать, что дом Пиапона лучше его дома.

«Хороший дом оставил жене и детям», — подумал он.

Женщины сидели на корточках возле глиняного очага. Замужняя дочь Пиапона Хэсиктэкэ рыдала, обняв мать за шею, другая, младшая дочь Мира всхлипывала, отвернувшись к стене.

— Сиротки мои, — плакала Дярикта.

— Брат мой любимый, зачем ты ушел, не взглянув на меня, не попрощавшись с братьями и сестрами! — причитала рядом с Дяриктой Агоака.

— Не плачьте, не убивайтесь, — уговаривали их старушки. — Не надо раньше времени хоронить, может, он жив, вы же слышали, что говорил этот мэнгэнский хозяин халико. Может, эндури помог ему, кто знает.

Дярикта вытерла красные глаза кончиком платка и спросила окружавших ее старух:

— Вы много прожили, вы все знаете. Что же мне сейчас делать? Какой обряд исполнить?

Старушки подумали, переглянулись.

— Надо сперва узнать, где он, жив ли, тогда только можно кое-что сделать, — ответила старая Гоана, мать Исоаки.

— Да, да, надо подождать, — закивали другие старушки.

— Лучше всего обратиться к шаману, пусть гэюэнгини,[34] - подсказала одна из них. — Если бы был большой хулусэнский шаман, было бы лучше, да его нет сейчас, уехал на касан. Наш няргинский тоже ничего, но большой шаман лучше разузнал бы.

— Да, да, это верно, — опять согласились старушки.

В дом вошел Холгитон в сопровождении Ганга. Он не мог усидеть дома. Как только убрал привезенное добро в амбар, тут же собрался в дом Пиапона. Ему и Ганге уступили место возле Баосы. Холгитон закурил и молчал, посапывая трубкой. Все ожидали его рассказа о нападении хунхузов. Если бы не скорбь по Пиапону, охотники не против были бы выслушать весь рассказ о поездке в Сан-Син.

Холгитон выкурил половину трубки и не вымолвил ни одного слова. Сидевший с левого бока Баосы Ганга будто невзначай дотронулся до Баосы, встретился с его тяжелым от горя взглядом и прошептал:

— Крепись сердцем. Тяжело на душе, когда уходят от нас молодые, лучше бы нам уйти вместо них. — Потом, помолчав, добавил: — Зря ты мне болезнь сделал, голову не могу повернуть, шея болит.

Баоса отвернулся от него.

«Чего он не начинает?» — зашептались между собой нетерпеливые молодые охотники, поглядывая на Холгитона. Наконец и Баоса не вытерпел:

— Отец Нипо, ты один видел, один был там, мы ждем твоего рассказа. Легче всем вместе вынести страдание, чем одному.

Холгитон не пошевелился.

— Мне тяжело, отец Калпе, рассказывать об этом, — наконец начал он. — Все произошло очень странно. В тот вечер мы остановились в маленькой фанзе, в той фанзе жили старик со старухой, добрые старые люди. Помню, старушка в большом котле сварила уху из свежих сазанов, вкусная уха была. Мы ведь в городе свежей рыбы мало ели, потому набросились на эту уху. На радостях напоили стариков и сами крепко выпили. Я сидел на нарах, рядом со мной Американ, Пиапон. Пиапон весь день простоял за кормовым веслом, устал, он поел уху, немного выпил и уснул тут же. Американ еще смеялся над ним, говорит, силы бережет, к жене едет, а того не знает, что от водки сила. Сколько мы выпили — не знаю, помню, уснул на нарах. Мы не очень беспокоились за вещи, потому что там сидели караульные, потом оказалось — они тоже немного выпили и уснули в лодке, вот их и захватили врасплох хунхузы. В полночь или ближе к утру прямо в окно выстреляли несколько раз. Выстрелили над самым моим ухом, я сразу оглох, ничего не слышу. Чувствую, люди копошатся, бегут, кто в окно, кто в дверь. Я тоже было за ними бежать, да куда там, ноги будто приросли к поду. Я лег на пол. Чувствую, кто-то лежит рядом, ногой пинается. Тут я догадался, люди заползают прятаться под нары. Я тоже полез под нары. Сколько прошло времени, не знаю, но лежал я под нарами долго. Потом чувствую, один выполз из-под нар, другой. Вскоре я один остался. Выглянул я из-под нар, смотрю — дверь настежь открыта, светать стало.

Холгитон выбил пепел из трубки о край нар, начал вновь набивать трубку. Ему подали другую. Он закурил и продолжал рассказ:

— Потом вижу, в дверях появился один, другой человек, кто такие — не разглядеть: еще не совсем рассвело. Думаю, это хунхузы за мной пришли, всех поймали, теперь за мной явились. Что же делать? — думаю, ружья нет, одним ножом что сделаешь? Затаился я, как птенчик под листом. На улице совсем светло. Смотрю в проем двери, вошел охотник с нашей лодки. Что говорят, кто в доме, не знаю, потому что — ничего не слышу. Вижу, одни ноги. Чьи это ноги, наших охотников или хунхузов? Потом слышу, будто где-то далеко-далеко кричат: «Хунхузы ушли, выходите на берег!» Я не поверил, лежу. А голос все громче и громче становится, это слух ко мне возвращался. И услыхал я, что в фанзе разговаривают наши охотники. Тогда я осмелился и выполз из-под нар. Охотники оглядели меня, сказали, чтобы я сходил и вымылся. Я сам знаю, что надо вымыться, ведь под нарами какой только нечисти нет. Вышел я на улицу, а там старушка уже разожгла огонь, варит что-то в котле, будто тут ничего не произошло, будто хунхузы не нападали на нас. Я удивился и пошел умываться. На берегу стоит наш халико, все наше добро на месте, хунхузы не взяли ни щепотки муки. Я еще больше удивился. Думаю, как же так, ведь они напали на нас, чтобы отобрать наше добро! Напугали нас до смерти и ничего не взяли! Я умылся, сменил верхний халат и вернулся в фанзу. Здесь уже много собралось наших. Ищу глазами Пиапона, нигде его нет. Ушли искать, говорят, пяти человек нет. Долго искали, нашли еще двоих, а трое так и исчезли. Я тоже ходил, искал, кричал, но на мой зов никто не откликнулся. Там густые кусты, трава высокая, не просто найти человека.