Григорий Ходжер - Белая тишина

• Название: Белая тишина
• Автор: Григорий Ходжер
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Роман «Белая тишина» является второй книгой трилогии о нанайском народе. Первая книга — «Конец большого дома».

В этом романе колоритно изображена жизнь небольшого по численности, но самобытнейшего по характеру нанайского народа. С любовью описывает автор быт и нравы своих соотечественников.

Время действия — начало XX века. Октябрьская революция, гражданская война. Ходжеру удалось создать правдивые образы честных, подчас наивных нанайцев, показать их самоотверженную борьбу за установление Советской власти на Дальнем Востоке.

---

— Я, храбрый Токто, не сказал, что у меня ничего нет, я сказал, что трудно все сейчас достать.

— Ты не крутись, — перебил его Токто. — Мне нужна мука, крупа, много сахару…

— О, у тебя, наверно, маленький появился?

— Есть они в нашем доме.

— Может, красавица Гэнгиэ уже родила?

— Нет еще. Ты скажи, пушнину возьмешь? — Токто повысил голос.

Торговец взглянул на него и побледнел. Он не мог забыть, как Токто угрожал ему ножом.

— Такую возьму, — пробормотал он.

— Если эти возьмешь, то и другие тоже возьмешь. Без других худших я тебе не отдам этих черных соболей.

— Но у меня совсем мало муки, крупы.

— Тогда я к русским поеду, в Малмыж.

— Ты, Токто, всегда горячишься, всегда торопишься. Разве так ведут торговые разговоры? Я еще не сказал тебе все, а ты уже собрался к русским. Ты же не услышал еще последнего моего слова.

— Говори скорее.

— Я беру у тебя пушнину, — У немного оправился. — Беру пушнину, взамен даю муку, крупу, порох…

— Сахар, водку.

— Нет, храбрый Токто, водки у меня нет. Русские дянгианы приходили, забрали последнюю, они запрещают торговать.

— Больше двух лет запрещают торговать, но у тебя всегда она водилась. Нет, так нет. Бери пушнину и давай муку, крупу, сахар.

Токто обменял пушнину на необходимые товары и все перенес в дом Лэтэ. А Пота на оморочке Лэтэ поехал в Нярги проведать сына, брата и всех родственников. Вернулся он на следующий день и сообщил, что Богдан решил еще на лето остаться в Нярги, возможно, другой учитель откроет школу, и он продолжит учебу. От Поты Токто услышал, как жена Пиапона скрыла рождение внука от незамужней младшей дочери.

— Все в стойбище знают, а Пиапон ничего не знает, — возмущался Пота. — Все над нам смеются. Я не мог смотреть на это, хотел раскрыть ему глаза, да как-то неудобно было. Слишком я его уважаю. Он тоже, как и ты, честный и храбрый человек. Единственный, наверно, справедливый человек из всех детей Баосангаса.

— Ты думаешь, он убьет дочь, когда все узнает? — спросил Токто.

— Не знаю. Но он решительный человек.

«А что делает Пачи над дочерью? — вдруг подумал Токто. — Может, мальчонку задушил? Может, дочь убил?»

— Я хочу посмотреть на сына Гиды, — сказал он.

Пота согласился, и они заехали в Джуен.

Худенькая в девичестве Онага пополнела, округлилась, стала женственнее, чем была. Она с женской гордостью показала ребенка, получилось это несколько вызывающе, будто она хотела сказать: «Смотрите, ну, смотрите. Да, он родился без отца!»

Мальчишка понравился Токто и Поте, они разглядели в нем черты лица Гиды, и оба обрадовались. Пачи ничем не выказывал своего недовольства, гнева, он, по-видимому, согласился со своей участью опозоренного отца. Токто заметил, как теплели его глаза, когда он смотрел на внука.

«Любит, не убьет», — подумал Токто и успокоился.

Семьи Токто и Поты находились в Хэлге, напротив Джуена, всего только переплыть озеро Болонь.

Когда на следующий день они подъехали к берегу, где стояли летние берестяные юрты-хомараны, к ним выбежал бледный, испуганный Гида.

— Отец! Отец! Гэнгиэ умирает! — воскликнул он.

Гэнгиэ бледная, вытянувшись, лежала на постели, возле нее хлопотали Идари и Кэкэчэ. Токто растолкал их, подсел к невестке.

— Гэнгиэ, ты слышишь меня? — спросил он.

Гэнгиэ открыла глаза, посмотрела на Токто.

— Она собирала черемшу, перепутала и съела вместо черемши гу,[65] - сказала Идари.

— Чего же тогда мешкаете, — закричал Токто. — Подайте рыбий жир! Скорее! Побольше дайте!

Он наклонился над невесткой, попытался открыть рот, но челюсти так сильно свело, что разжать зубы было невозможно. Токто обвел взглядом хомаран, но, не найдя нужной вещи, рывком вытащил нож из ножен и стал им разжимать зубы Гэнгиэ. Все в хомаране замерли, стало так тихо, что слышно было только клацание стали о зубы женщины.

— Осторожнее, нож ведь, — прошептал Гида дрожащим голосом.

Когда появилось небольшое отверстие между зубами, Токто осторожно тоненькой струйкой влил в него рыбий жир. Гэнгиэ сделала глоток, другой. Она глотала спасительный жир. Немного спустя ее вырвало. Токто вытер ее рот и опять продолжал лить жир. Еще через некоторое время Гэнгиэ открыла глаза, зашевелились, задвигались, сведенные судорогой, челюсти.

— Кажется, проходит, — шептал Токто, глядя на любимую невестку.

Гэнгиэ долго смотрела на него, и вдруг слезы струей потекли из глаз к вискам.

— Ничего, все хорошо. Лежи, — сказал Токто громче, вытер слезы с лица Гэнгиэ и вышел из хомарана.

К нему подошла Кэкэчэ.

— Я хочу тебе сказать, — проговорила она. — Хочу сказать… — она замялась, опустила глаза.

— Говори, чего ты скрываешь от меня?

— Не скрываю. Гэнгиэ от подружек узнала, что наш сын имеет ребенка.

— Ну и что?

— Спрашивала у меня, правда это или нет, я сказала, что это ее не касается, что наш сын любит ее… Она какая-то не такая… Я думаю, она нарочно хотела умереть…

— Как это нарочно?

— Когда узнала, что наш сын имеет ребенка от другой, она съела гу. Она хорошо отличает гу от черемши, это я знаю, сама мне прошлый раз показывала гу.

— Зачем же умирать из-за того, что Гида имеет ребенка? — спросил Токто.

— Ревнует.

— Так это же было до женитьбы.

— Все равно. Она хочет быть единственной…

— Родился ребенок, пусть живет. Что теперь сделаешь?

— Она, наверно, чувствует, что бесплодна, — тихо сказала Кэкэчэ, — сколько они уже живут, а она все не беременеет. Я кормила ее утиным яйцом, смешанным с мукой… Давала пить чай с сухой пуповиной ребенка. А она не беременеет.

«Надо с ней поговорить», — подумал Токто, но в этот день Гэнгиэ чувствовала себя плохо, и он не стал говорить с ней, а в последующие дни рыбная ловля, охота увлекли его, и он забыл об этом.

Проходили дни за днями. Токто с Потой и Гидой ловили рыбу, ходили на охоту, они, как обычно, заготовляли запасы на зиму. Приезжал в гости Богдан, пробыл с родителями полмесяца и уехал обратно в Нярги. Приближалась осень, утки начали сбиваться в стаи, готовиться к отлету. Рыбаки готовились к кетовой путине. Токто чинил невод, невод был старый, латаный-перелатанный.

— В следующем году купим новый невод, — говорил он ползавшему возле него сыну. — Новый невод у нас будет. Понял? Такой невод купим, тебе еще достанется. Будешь кету ловить, носы их грызть.

Токто любил, когда сын находился возле него, ловил муравьев, букашек. Мальчик колокольчиком разливался, когда по его руке ползли муравьи. Токто смеялся вместе с ним, ловил кузнечиков, бабочек, отрывал у них крылья и отдавал сыну. Тэхэ с серьезным видом разглядывал незнакомых насекомых, давил их и выбрасывал.

— Охотник! — смеялся Токто.

Мальчик рос здоровым и крепким, и ничто не предвещало о несчастье. Но однажды, ползая возле отца, он уткнулся лицом в траву и начал дергаться. Токто схватил его, прижал к груди.

— Гида, неси… — закричал он в растерянности, но что нести, сам не знал.

Прибежала Кэкэчэ, за ней Идари с Гэнгиэ. Взрослые столпились возле Токто с Тэхэ, и никто не знал, что делать.

— Опять… — прошептала Кэкэчэ и заплакала. Она вспомнила сына, который так же внезапно начал дергаться, судорогой свело ему руки и ноги, а к вечеру он скончался.

— Гида, езжай за шаманом Тало! — сказал Токто.

Гида сел в оморочку и поехал в Джуен, где жил шаман.

— Может, он что проглотил, — предположил Пота.

— Нет, он ничего не брал в рот, я смотрел, — ответил Токто.

Мальчик побледнел, дышал отрывисто, его била судорога. Токто смотрел в закатывавшиеся глаза сына, и его слезы закапали на новый халат мальчика.

— Сын, что с тобой?.. Хоть умел бы говорить… Что с тобой, сын? — шептал он.

Мальчик вытянулся и замер. Токто плакал, он впервые плакал над трупом своего ребенка.

Оморочка Гиды далеко отошла от берега, не было смысла кричать, чтобы он возвратился. Пота соорудил из юкольных палок усыпальню. Мальчика положили на усыпальню, как взрослого, прикрыли лицо белым коленкором.

Токто посидел перед сыном и вышел из хомарана.

Из-за облаков выглянуло солнце. Токто вышел на берег, сел на траву. Он смотрел на озеро, на сопки на другой стороне озера, на чернеющую точку — оморочку Гиды. Пота принес ему раскуренную трубку, сел рядом. Они курили и молчали.

Следующий день тоже выдался солнечный, спокойный. Вернулся Гида и сообщил, что не застал Тало, он уехал в Болонь.

Токто пошел в хомаран, вынес жбан с замурованной душой сына.

— Смотри, солнце! Смотри!

Он поднял жбан над головой и бросил о камень. Жбан с гулким звоном разлетелся на куски, на камне остался мешочек, сшитый руками Кэкэчэ. Токто вернулся в хомаран.

— Гида, слушай меня, — сказал он не своим голосом. — Ты женишься на Онаге, ребенок твой. У нас нет лишних людей, мы не можем бросать своих людей. Женишься, я тебе говорю, я твой отец. А ты, Кэкэчэ, собирай вещи.