Юрий Брайдер - Кристалл памяти (сборник)

• Название: Кристалл памяти (сборник)
• Автор: Юрий Брайдер
• Издательство: Юнацтва
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1992
• ISBN: 5-7880-0550-7

Сборник составили рассказы молодых белорусских фантастов Ю. Брайдера, Н. Чадовича, Е. Дрозда, Б. Зеленского, Г. Ануфриева и других. Произведения молодых авторов освещают проблемы сохранения мира на планете, охраны природы, нравственно-этические. Разнообразна и жанровая направленность рассказов: научная фантастика, детектив, фантастическая сказка, политическая сатира.

СОДЕРЖАНИЕ:

Ю. Брайдер, Н. Чадович. Фальшивомонетчик

Е. Дрозд. Семь с половиной минут

Е. Дрозд. Б. Зеленский. Что дозволено человеку

Н. Орехов. Г. Шишко. Ферраритет

Н. Орехов. Г. Шишко. Эмоскафандр

B. Цветков. Второе лето

B. Цветков. Вечерний волк

Г. Ануфриев. У каждого — свой выбор

Н. Новаш. Кристалл памяти

А. Моисеев. Если бы

А. Потупа. Эффект лягушки

Б. Зеленский. Экспонаты руками не трогать!

Л. Зыгмонт. Вклад — время

А. Эйпур. Кооператив по ремонту игрушек

М. Деревянко. Великие дистрофики

М. Деревянко. Парадоксы времени

C. Солодовников. Странное приключение

СоставительВ. Н. Шитик

ХудожникЮ. Т. Терещенко

---

— Ну и что же вы услышали?

— Так я ж и рассказываю: Лихачев, значит, Морозову говорит: «Спекуляция, мол, опасно… Сесть можно. Следствие, то да се…» А тот ему в ответ: «Не боись, посылки в тюрягу слать буду…» В места заключения, значит… И долго так ругались, сначала вполголоса, а потом уже и на крик перешли, да все непонятно, все по-блатному. А потом видят — я рядом сижу, ну и смолкли. Я, конечно, вида не подал: мол, обедаю, шницель рубаю, ничего не вижу, ничего не слышу, о своем мечтаю. Ну, они на меня буркалами позыркали и успокоились. Вот и все мои на них подозрения, гражданин следователь. Чего не знаю, того не знаю, врать не буду, а это своими ушами слышал. Так что, спекули они, гражданин следователь, одна шайка. Фарцанули чего-нибудь, а капусту не поделили, ну и пришил один другого… Я пошел, гражданин следователь, всего хорошего.

И странная личность повернулась и быстро зашагала прочь.

— Постойте, — закричал вслед Холмский, — я должен это все официально оформить…

Но личность только замахала руками и нырнула в коридор.

— А черт с ним, — махнул рукой следователь, — лицо его я запомнил, если нужно будет — откопаю.

Он нахмурился.

«Но если все это правда, что он мне тут наплел, то, кажется, дело другой оттенок принимает… Если спекуляция, какие-нибудь махинации, и кому-то, скажем, нужно убрать Лихачева и подставить под удар Морозова… Врубиться, скажем, в канал связи и подать на телевизор совсем другое изображение… Да, надо все это обдумать. Скверно, что Агинского нет — самое время его опросить. Придется ждать…» Он решительно зашагал к выходу.

VI

Агинский приехал только через день и с самого утра объявился в кабинете следователя. Холмский к этому времени уже выработал стройную концепцию, включающую фальсификацию изображения на телеэкране и спекуляцию драгметаллами и дефицитными деталями. Он был настроен решительно.

— Скажите, — спросил он Агинского, — что вам известно о спекулятивных махинациях, в которых принимали участие Лихачев и Морозов?

Долгих две минуты Агинский глядел на следователя пустым взглядом. Его лицо не выражало совершенно ничего.

Под конец следователю стало как-то неловко и он, опустив глаза, засуетился, без нужды перекладывая на столе какие-то бумаги. Потом робко поднял взор, кашлянул.

— Так что вы можете сказать, по этому… э-э… поводу?

Вячеслав Агинский обрел наконец дар речи:

— К-какие махинации, какие спекуляции?! Холмский строго посмотрел на него и веско произнес:

— Имеется информация о соучастии пострадавшего Лихачева и подозреваемого Морозова в совместных спекулятивных акциях…

— Какая информация? — перебил Агинский. — Что за чушь? Простите, но это кто-то ввел вас в заблуждение. Никогда в жизни ничем таким они не занимались. Спекуляции! Это же надо придумать! Кто это вам сказал?

— Я не имею права называть имени свидетеля, — ответил следователь, подумав про себя: «Тем более, что я его и сам не знаю». — Но свидетель показал, что он случайно услышал разговор Морозова и Лихачева, в котором один настаивал на какой-то сделке, а второй говорил, что это опасно, можно попасть под следствие и так далее… Что вы на это скажете?

Агинский недоуменно пожал плечами:

— Ничего не понимаю. Чушь какая-то. Не может этого быть…

С минуту оба молчали. Агинский мучительно тер ладонью лоб. Потом он отнял руку и бросил на следователя быстрый взгляд.

— Скажите, — сказал он, — а этого свидетеля случайно зовут не Семеном Коштаком?

Следователь промолчал.

— Нет, я понимаю — имя назвать вы мне не имеете права. Меня интересует: есть у него во рту две стальные фиксы?

В лице следователя что-то невольно дрогнуло, и Агинскому этого было достаточно. Он откинулся на спинку стула и заржал.

— Не вижу ничего смешного, — пробурчал Холмский недовольно.

— Извините. Сейчас… Вы читали Честертона?

— Ну, читал…

— Помните, у него есть рассказ, где человек произносит одну и ту же фразу, а четыре свидетеля утверждают, что он каждый раз говорил другое?

— Помню.

— Все дело в том, что каждый вкладывал в эту фразу содержание, которое его самого занимало. Здесь такая же картина. Этот самый Семен Коштак в свое время отсидел три года за спекуляцию, вот он и воспринимает все под определенным углом. Какие фразы он слышал?

— Ну, что-то про спекуляцию, про следствие, про то, что в случае чего Морозов обещал Лихачеву в места заключения слать посылки…

— Все ясно. Скорее всего, дело было так: Морозов с Лихачевым обсуждали свою курсовую, которую они вдвоем пишут… Писали… А тема у них такая — «Сравнительный анализ логики Аристотеля и понятийного аппарата школы логического позитивизма». В споре они употребляли соответствующую терминологию. Ведь вы не будете отрицать, что слова: «следствие», «посылка», «заключение» — это термины не только юридические и почтовые, но также и логические? А слово «спекуляция» у Гегеля встречается чуть ли не на каждой странице, но к торговле джинсами отношения не имеет. Ну, а Коштак, который сам был и под следствием и в местах заключения, естественно, воспринял это со своей колокольни. А насчет того, чего он не понял, он решил, что ребята «работают по фене»… Вы согласны со мной?

Холмский смущенно крякнул. Все его блистательные гипотезы о заговоре крупной банды спекулянтов рухнули. Но он тут же взял себя в руки и принял солидный вид. Хоть и юн был младший следователь Шурик Холмский, а умел подать себя.

— Ну хорошо, — сказал он, — оставим это. Расскажите по порядку, что вы сами наблюдали в тот день.

— О том, что нас с Лихачевым направили в сборочный цех из-за сигнала о замедлении реакции манипулятора, вы уже знаете?

— Да. Рассказывайте, что было в цехе.

— В цехе я пошел к стойке управления и переключил манипуляторы, а Лихачев занялся аварийным устройством.

— Во сколько это было?

— Не помню, я не смотрел на часы. Но вы можете получить распечатку системного журнала на магнитной лен…

— Да-да, знаю, знаю. Продолжайте.

— Так вот, Лихачев возился у манипулятора, я находился у стойки. Вдруг в цех врывается Морозов и бежит прямо к Мишке… к Лихачеву. Что они там говорили, я не слышал, но назад он шел с каким-то ошарашенным видом — как у человека, который ничего не может понять. Он подошел ко мне, и я, естественно, спросил, что он тут забыл. Он ничего сначала не ответил, а потом сказал: «А к нам шаровая молния залетела…» Я никогда в натуре шаровой молнии не видел и стал расспрашивать, что и как. Но он думал явно не о том и, повернувшись, смотрел на Лихачева. Ну, я решил выбежать, поглядеть — может, она еще не исчезла. Я успел пройти полдороги от цеха к административному корпусу, когда, действительно, увидел молнию — светящийся шар, сантиметров 15 в диаметре. Она вылетела из дверей нашего корпуса и медленно летела по направлению к сборочному цеху. Я застыл на месте и глазел на нее. Она прошла над моей головой, влетела в раскрытый дверной проем сборочного цеха и исчезла из виду.

— Сколько это заняло времени?

— Не знаю. Может быть минуты две-три.

— А дальше?

— Дальше… Как только молния влетела в цех, меня охватил непонятный страх. Я чувствовал, что сейчас должно произойти что-то ужасное, но не мог двинуться с места. Стоял, как парализованный — ноги слабые, по лбу холодный пот течет. А через пару минут из нашего корпуса выбегает начальство, выбегают дежурные техники и мимо меня, к сборочному… Я опомнился — и за ними. Ну, а в цехе уже все кончено — Лихачев мертвый, а Морозов стоит над ним с разводным ключом в руке. Я этот ключ у него из рук и вырвал. Вот, собственно, и все.

— Благодарю вас.

Следователь потер ладонью лоб. Разговор с Агинским, на который он возлагал столько надежд, его разочаровал. Он узнал лишь несколько новых деталей — все они хорошо стыковались с показаниями других свидетелей, но совершенно не объясняли нелепого поведения и нелепых показаний самого Морозова.

Молчание прервал Агинский.

— Скажите, это правда, что Морозова в убийстве обвиняют?

— Ну, пока такого обвинения не выдвинуто, но некоторые странности его поведения и противоречивые показания делают возможным и такое допущение…

— Но это же нелепо! У него не было совершенно никаких причин. Поверьте — я их обоих знаю хорошо и сразу могу сказать: это абсолютно немыслимо!

И тут следователь, вконец зашедший в тупик, сделал то, чего делать ему не полагалось, — стал делиться сомнениями со свидетелем, как бы спрашивая его совета.

— Ну, а как же, — сказал он, — вы объясните его поведение? Зачем он побежал в цех? Что означает его фраза, сказанная Лихачеву: «Ты еще жив?» Вы, кстати, знаете, что он задал покойному такой вопрос?