Борис Житков - Виктор Вавич

• Название: Виктор Вавич
• Автор: Борис Житков
• Жанр: Классическая проза

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.

Ее памяти посвящается это издание.

---

- Фу! И чего я тебя так люблю, - говорила Варвара Андреевна сквозь всплески воды, - дурак ты мой! Ведь ты дурак, - и Варвара Андреевна засмеялась, глядела веселым, мокрым лицом на Виктора. - Поверь мне, честное слово - ду-рак. А прямо, - и она снова заплескалась, - прямо замечательный... Как ты к бомбе-то! ух! и пошел, и пошел! А бомба-то, знаешь, не настоящая. То есть ужасная, ужасная! - Варвара Андреевна встряхивала мокрыми руками. - В ней масса взрыву, только она не могла взорваться, офицеры сказали - можно гвозди заколачивать... А Грачек умный... Сеньковский глупее. То есть и так и сяк. А ты... Да! А третий вовсе был дурак! Ура!

- Грачек мерзавец, - сказал Виктор, насупился.

- А ты? - и Варя вытянула к нему головку, личико смешное в мыле.

Виктор краснел, в висках стучало, и смотрел вбок, на дверь.

Варвара Андреевна была уже в коричневом бархатном платье с высокой талией, с белыми кружевами и пахла свежим душистым мылом.

- А я сейчас кофе. Кофе! Ко-фе! Ко-ко-фе! - запела Варвара Андреевна, и Виктор слышал, как она отворяла ключом дверь.

Было начало четвертого, когда Виктор уж застегнул шинель, оправил на боку шашку.

- А эту конфету съешь дома, - и Варвара Андреевна схватила из вазочки леденец, совала поглубже в карман Виктору. - Ай, ай! А это что? Шарик, бумажка!

Виктор дернулся, криво улыбнулся. Варвара Андреевна отскочила, легко приплясывала и быстрыми пальчиками разворачивала бумажку.

- Мм! - замотала она головой. - От жены, от жены. Виктор хотел схватить бумажку, но Варвара Андреевна прижала бумажку к груди и серьезно глядела на Виктора.

- Она в положении, должно быть? - вполголоса спросила Варвара Андреевна.

- Да. - Виктор нахмурился. - И вообще... дела.

- Какие дела? Не ерунди! - Варвара Андреевна уже строго глядела на Виктора. - Какие дела? Говори! Денег нет?

- Да вот, отец у нее. Старик...

- Ну? Конечно, старик. Что ты врешь-то?

- Выгнали, был тюремным, теперь так. Ну и... дела поэтому.

- Дурак! Ерунда, устроим. Это вздор. Иди домой. Или нет: сначала в Соборный. Представься. Виктор стоял.

- Ну? Ах да! На, на! - и Варвара Андреевна протянула Виктору смятую, как тряпочку, бумажку.

Не выставлять!

- ЧТО ж это такое? Что же в самом деле? - говорил Виктор на улице. И отряхивал голову так, что ерзала фуражка. - Черт его знает, черт его один знает. Что же это вышло? - И Виктор вдруг встал у скамейки и сел. Быстро закурил, отвернулся от прохожих - нога на ногу - и тянул со всей силы из папиросы, скорей, скорей.

"Пойду к Грунечке, все скажу! Она тяжелая, нельзя, нельзя тревожить. И без того беспокойство. Господи! Потом скажу. Или понемног��".

- Ух! - сказал вслух Виктор и отдулся дымом. И вдруг увидал красный крут от укуса на правой руке. Виктор стал тереть левой ладонью, нажимал. Укус рдел. Виктор тер со страхом, с отчаянием, и легким дымом томление плыло к груди поверх испуга. Виктор выхватил из кармана перчатку, и вывалилась наземь конфета, легла у ноги. Виктор видел ее краем глаза, а сам старательно и плотно натягивал белую замшевую перчатку. Огляделся воровато, поднял конфету. Сунул в карман. На соборе пробило четыре.

- Как бы сделать так, - говорил полушепотом Виктор и поворачивался на скамейке, - сделать, чтоб не было. Времени этого черт его... отгородить его - вот! вот! - и Виктор ребром ладони отсекал воздух - вот и вот! - а это долой! И ничего не было. - И вспомнил укус под перчаткой.

- Ты с кем это воюешь? - Виктор вскинулся. Он не видел прохожих, что мельтешили мимо. Сеньковский стоял перед скамьей, криво улыбался. Виктор глядел, сжал брови, приоткрыл рот. - Был? Или идешь? Идем. - Сеньковский мотнул головой вбок, туда, к Соборному.

Вавич встал. Пошел рядом.

- Ну как? - Сеньковский скосил глаза на Вавича и улыбался, прищурился. - Эх, дурак ты будешь, - и Сеньковский с силой обхватил и тряс Вавича за талию, - дурачина будешь, если не сработаешь себе... Только не прохвастай где-нибудь. Ух, беда! - И Сеньковский сморщился, всю физиономию стянул к носу и тряс, тряс головой мелкой судорогой. - Ух!

Вавич толкал на ходу прохожих и то поднимал, то хмурил брови. И только, когда Сеньков-ский толкнул стеклянные с медными прутиками двери, тогда только Вавич вдруг вспомнил о лице и сделал серьезный и почтительный вид, степенным шагом пошел по белым ступенькам.

- Да пошли, пошли! - бежал вперед Сеньковский.

- Да, да! - вдруг стал Вавич. - Послать, надо послать. Можно там кого-нибудь? - Он тяжело дышал и глядел осторожно на Сеньковского.

- Я говорю: идем! - Сеньковский дернул за рукав, и Виктор вдруг рванул руку назад, отдернул зло.

- Оставь! - и нахмурился, остервенело лицо. - И ладно! И черт со всем! - сказал Виктор, обогнал Сеньковского и первым вошел в дежурную. Барьер был лакированный, и два шикарных портрета царя и царицы так и ударили в глаза со стены. - Как мне пройти к господину приставу? - сказал Виктор громко надзирателю за барьером.

Надзиратель вскочил, подбежал.

- Господин Вавич? - И потом тихо прибавил: - Пристав занимается с арестованным. К помощнику пройдите. Сеньковский здоровался с дежурным через барьер.

- С этим все, - шепотом говорил дежурный Сеньковскому, - с детиной с этим.

- Ну?

- Да молчит, - и тихонько на ухо зашептал, а Сеньковский перегнулся, повис на барьере.

- Только мычит, значит? А не знаешь, пробовал он это, свое-то?

- Вот тогда и замычал.

- Пойдем, пойдем, - оживился Сеньковский, - послушаем. Да не гляди, это парадная тут у нас. - Он тащил Виктора под руку, и Виктор шел по новым комнатам, потом по длинному коридору. - Тише! - и Сеньковский пошел на цыпочках.

У двери направо стоял городовой. Он стоял спиной и весь наклонился, прижался к дверям, ухом к створу. Он осторожно оглянулся на Сеньковского и бережно отшагнул от двери. Сеньковский вопросительно дернул вверх подбородком. Городовой расставил вилкой два пальца и приткнул к глазам. Сеньковский быстро закивал головой, он поманил Виктора пальцем, прижал ухо к двери. Он поднял брови и закусил язык меж зубами. Он подтягивал Вавича к дверям, показывал прижать ухо. Вавич присунулся. Он слышал сначала только сопение. И потом вдруг он услыхал звук и вздрогнул - сорвавшийся, сдавленный, с остервенелой, звериной струной: "Ммгы-ы-а!"

Сеньковский поднял палец.

- Скажешь, скажешь, - услыхал Виктор голос Грачека. - Я подожду. Я-то не устану. Ну а так?

И опять этот звук. Виктор отдернулся от дверей. Сеньковский резко вскинул палец и высунул больше язык. Виктор отшагнул от двери. Повертел головой. И осторожно отступил шаг по коридору. Он снял и стал оглаживать рукавом фуражку. Сеньковский быстро шагнул к нему на цыпочках.

- Дурак! Он же там глаза ему давит, - зашептал Сеньковский. - Не выдержит, увидишь, заорет быком! - и Сеньковский метнулся к двери. Место Виктора уж снова занял городовой.

Виктор тихонько шаг за шагом шел вдоль коридора с фуражкой в руке. Виктор завернул уж за угол и вдруг услыхал рев, будто рев не помещался в горле и рвал его в кровавые клочья, и Виктора толкнуло в спину. Он быстро пошел прямо, прямо, и вот белая дверь с воздушным блоком, и все будто тянется еще звук и через дверь, и Виктор глубоко дышал - подходил к дежурной. Какая-то дама сидела на клеенчатом диване, плачет, что ли, и толкутся у барьера какие-то, и лысенький городовой с медалью на мундире, а сверху большие, в широком золоте, над всеми - государь в красном гусарском, со шнурками, милостиво улыбается, и в белом, как невеста, государыня. И ждут все так прилично. Один только ключиком по барьеру позволяет себе - все оглядывают Виктора, и Виктор скорей, все дальше, дальше, за народ, за барьер - и вон кучка - дежурный там и еще один здешний и еще в пальто, в чиновничьей фуражке. Оглянулся на Виктора, - да-да, из канцелярии губернатора, - и опять что-то шепчут. Не соваться же? А чиновник стукал пальцем по какой-то бумажке. И вдруг дежурный поймал глазами Викторов взгляд и пригласительно мотнул головой. Виктор шаркнул, чиновник мотнул головой и все пальцем по бумажке:

- ...факт, факт! И до завтра ни гу-гу, - он оглянулся на публику за барьером. - Вот посмотрим, посмотрим, - он улыбался, щурился. И все держал палец на бумажке. На нее кивал Виктору дежурный, и Виктор не мог прочесть из-за пальца... "в форменном платье на улицах... и не выставлять наружных постов до... участковым... ко мне для распоряжений..."

- Прочел? - громко спросил дежурный.

- Пожалуйста! - чиновник обернулся, подал бумажку Вавичу.

На бумажке в разрядку было напечатано на машинке:

"Завтра, 18 октября, с утра в форменном платье не появляться и не выставлять наружных постов до моего распоряжения. Нижних чинов полиции держать в помещении участков. Всем участковым приставам явиться ко мне сегодня к 11 ч. ночи для распоряжений. Всех арестованных и задержанных при полицейских участках освободить в три часа ночи". И подписано полицмейстером.