Юрий Владимиров - В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945

• Название: В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945
• Автор: Юрий Владимиров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-227-02356-8

Мемуары рядового Юрия Владимирова представляют собой детальный и чрезвычайно точный рассказ о жизни в немецком плену, в котором он провел почти три года. Лишения, тяжелые болезни, нечеловеческие условия быта. Благодаря хорошим языковым способностям автор в совершенстве овладел немецким языком, что помогло выжить ему и многим его товарищам. После окончания войны мытарства бывших военнопленных не закончились – ведь предстояла еще длинная дорога домой. На родине Ю.В. Владимиров свыше года подвергался проверке, принудительно работая на угольных шахтах Донбасса.

---

Шахта не была сильно влажной. Вода в ней стекала в специальные подземные хранилища и выкачивалась из них насосами наружу. Температура внутри шахты была умеренно плюсовой (не ниже 15 градусов) во все времена года, и поэтому многие шахтеры, включая и меня, работали в ней без теплой верхней одежды. Однако все же работа в шахте была опасной – при мне случались завалы в забоях и бутовых, в результате чего погибли и сильно покалечились несколько наших товарищей.

После выборки угля из четырех-пяти рабочих лав забойщики устраивали на заднем (верхнем) конце последней из них «лаз», выходящий в пустой верхний штрек предыдущей верхней (первого уровня) лавы, из которой уголь уже выбран. Две вентиляционные установки постоянно поддерживали свежий воздух во всех частях внутри шахты. Поэтому везде в ней не было особо душно.

В шахте имелись два участка – один с лавой, расположенной на западной стороне от места спуска в шахту, а другой – на восточной. Начальником первого участка быт всегда спокойный, тихий, уравновешенный, некурящий, аккуратно одетый, но малограмотный украинец Подолянка – местный житель из расположенной рядом деревни Матвеевка, а второго участка – импульсивный, шумный, не всегда нормально одетый, много куривший и имевший среднее образование приезжий армянин Оганесян. На каждом участке были по три начальника смены, которые после ее окончания сдавали своему начальнику отчет по общему объему выполненной работы, а также сведения о выработке каждого работника в смене.

Закончив работу, все шахтеры, проделав длинный и утомительный путь вверх из шахты очень часто пешком по наклонному стволу рядом с рельсовой колеей для вагонеток, шли в первую очередь в ламповую – маленькую комнату для хранения и заправки керосином ламп. Здесь они сдавали их молодой, веселой и всегда пахнувшей керосином женщине-ламповщице, и те, кому надо было мыться перед уходом домой, направлялись в баню – относительно небольшое деревянное здание, отапливаемое банщицами углем из своей же шахты.

Очень неприятной для всего коллектива шахтоуправления особенностью работы были часто тогда проводившиеся «дни повышенной добычи». Официально они имели целью продемонстрировать высшим партийным органам страны и всему ее народу «высокий трудовой энтузиазм масс», а фактически – хотя бы такими дополнительными рабочими днями, то есть крайними мерами выполнить и перевыполнить месячные и квартальные плановые задания по добыче угля. Вообще, эти дни были характерными и на других шахтах. Ими обычно объявляли последние дни почти всех месяцев. Такими же были объявлены праздники 7 ноября и 5 декабря (День Сталинской конституции) 1945 года и 1 мая 1946 года.

В «дни повышенной добычи» собирали в шахте и снаружи ее почти всех служащих и инженерно-технических работников, обычно занятых своим делом в шахтоуправлении или непосредственно на шахте, вручали им различный инструмент и ставили их в помощь забойщикам, проходчикам и рабочим других специальностей. Некоторых хороших специалистов-шахтеров, для которых этот день выдался выходным, вовсе лишали его и давали позже за это отгул в обычные рабочие дни. В «дни повышенной добычи» особенно часто мелькали среди простых рабочих, «показывая им пример», секретарь партийной организации, заведующий шахтой и ее главный инженер – средних лет небольшого роста мужчина, от которого я вообще не слышал ни одного слова, так как он при народе почти всегда молчал.

Игнорировались в тот день многие, даже самые простые правила техники безопасности. Например, однажды меня, бурильщика, «попросили и уговорили» работать без специальных резиновых перчаток на руках, что было для меня смертельно опасно из-за возможного удара электротоком высокого напряжения. В результате проведения «дней повышенной добычи» начальству действительно удавалось выполнить и перевыполнить установленные плановые задания и получать за это себе соответствующие премии. Но чего это только стоило рядовым шахтерам и служащим?..

Между тем процесс фильтрации нас – бывших пленных – в поселке еще продолжался. В связи с этим некоторых товарищей из них несколько раз вызывали в особую комнату в одном из двух общежитий, где соответствующие лица проводили с ними некоторые уточнения по вопросам их немецкого плена. Но кто конкретно такой работой занимался, я не знаю, так как меня не вызывали.

Кроме того, в той же комнате дали постоянное место работы двум нашим солидным и грамотным коллегам с воинским званием старшины, которых назначили старшими для всех бывших пленных, находящихся в поселке. Этим старшим поручили вести дела, относящиеся только к их коллегам, не касаясь производственных вопросов. Так, они осенью 1945 года помогли работникам Свердловского райвоенкомата подготовить с наших слов и выдать нам временные военные билеты, в результате чего мы стали считаться демобилизованными из армии. Затем в мае следующего года помогли паспортному столу районного отдела милиции получить каждому из нас временное удостоверение личности, заменяющее паспорт. Они же к первой годовщине Дня Победы 9 мая по предложению работников райвоенкомата, с которыми часто общались по работе, представили себя и еще несколько своих близких друзей к получению медали «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов». И получили эту медаль, несмотря на то что тоже, как и почти все работающие в шахте, были в плену у немцев. (Я же получил эту медаль только в 1956 году в Москве.)

Глава 3

Наступил октябрь, в котором наша смена стала дневной. Около 5-го числа получили окончательную зарплату – «подсчет» за прошедший месяц, и она у меня составила около 500 рублей, что было не меньше, чем у крепильщиков. На эти деньги я прожил, не голодая, до третьей декады октября, когда последовала выдача очередного аванса в той же сумме.

У всех нас деньги расходовались только на питание, которое в основном организовывали себе в своем же общежитии, и на курево – в основном махорку. Но все же главной пищей служил черный хлеб, приобретаемый ежедневно в шахтном буфете в количестве 1,1 килограмма, как это тогда было положено в Донбассе для шахтеров. Почти никто не употреблял спиртные напитки, в качестве которых мог быть у нас в это время лишь самогон.

В выходные дни и в рабочие дни вечерами, после ужина, многие из нас выходили побродить вокруг и заодно побеседовать с местными жителями. Это были главным образом женщины, проживавшие в домиках рядом с общежитием и дальше его в хатах напротив за очень редко используемой тогда железной дорогой. Взрослые женщины почти все были вдовами, у которых мужья умерли еще молодыми от силикоза, погибли в шахте от несчастного случая или сложили головы на фронте, оставив кучу детей. Жили они на жалкие пенсии и пособия от государства, продукты со своих огородов и крошечных земельных участков на поле или зарплату одного из членов семьи, работавшего на шахте.

Были и девушки, часть которых во время оккупации данной местности немцами были увезены в Германию, а сейчас вернулись и пока не решались после чистой в основном работы у немцев устроиться дома на грязную работу на шахте, и особенно под землей. Другой работы, как на шахте или лишь за жалкие трудодни в соседнем колхозе в деревне Матвеевка, для них не было, если они не имели специального образования, чтобы найти себе место в какой-либо конторе, школе или больнице поселка. Не могли работать они и в магазинах поблизости, так как устроиться в них было чрезвычайно сложно. И приходилось им жить за счет других членов семьи. Но в это же время на нашей шахте, как снаружи, так и внутри ее, из-за нехватки местной рабочей силы наряду с нею трудились, как я уже отмечал, мобилизованные издалека девушки и другие молодые женщины.

В тот октябрь (и позже) в выходные дни при хорошей погоде, уходя из общежития, я надевал на себя «парадную» одежду – темно-коричневый пиджак без лацканов и серые шерстяные брюки и пока «приличные» ботинки. В один из таких дней после домашнего завтрака я вышел из общежития и неожиданно впервые увидел сидящей на скамейке у завалинки домика не поместному хорошо одетую девушку. Перед ней стояли и вели с ней веселый разговор два незнакомых местных молодых человека. Почему-то она мне сразу понравилась. Поэтому я нарочно прошел мимо всей этой компании как можно ближе, сказав: «Доброе утро!», и услышал в ответ те же слова от девушки. Было ясно, что она тоже обратила на меня внимание. Задерживаться не стал и продолжил по давно знакомой проселочной дороге мимо кладбища движение на почту, чтобы, как всегда, ознакомиться со свежей прессой.

Когда возвращался из почты, то опять столкнулся с этой же девушкой, теперь у колодца, откуда она набирала в два ведра воду. Мне не оставалось ничего другого, как предложить девушке помочь и, несмотря на ее формальный отказ, взять с собой одно полное ведро и поднести его вместе с ней к двери домика, куда, как она заявила, приехала только вчера. К моему удивлению, она с ходу пригласила меня в этот, кстати, очень убогий домик, и мы познакомились с нею и членами ее семьи. Девушку звали Ольгой (чуть позже выяснилось, что ей 22 года и она по фамилии Емельянова). С этого дня в свое свободное от работы время – главным образом вечерами – я регулярно стал видеться и разговаривать с Ольгой, сидя с ней рядом у завалинки домика, но не заходя в него. При этом я не допускал по отношению к Ольге никаких «вольностей», что, как мне чувствовалось, сильно удивляло мою собеседницу.