Монах Юкинага - Повесть о доме Тайра

• Название: Повесть о доме Тайра
• Автор: Монах Юкинага
• Издательство: Азбука
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01597-1

«Повесть о доме Тайра» — одно из наиболее значительных и ярких произведений японской классической литературы, отличающееся необыкновенной драматической насыщенностью.

Созданная в жанре гунки («военные эпопеи») в XIII веке, в последующие века «Повесть о доме Тайра» стала неиссякаемым источником сюжетов для новых произведений, как в прозе, так и в драме. Различные переработки и вариации «Повести» продолжают появляться и в наше время. Существует множество кино — и радиопостановок по мотивам эпопеи, повествование которой относится к одной из самых трагических страниц в истории Японии — борьбе двух враждующих кланов — Тайра и Минамото, длившейся десятилетия и закончившейся гибелью феодалов дома Тайра.

---

Меж тем наступила середина восьмой луны. Полная луна ярко сияла на безоблачном небосводе, но слезы туманили взор государя, и казалось ему — луна подернута дымкой. Стояла уже глубокая ночь, когда он кликнул:

— Есть тут кто-нибудь? Люди! — но никто не отозвался на его зов. Этой ночью в охрану дворца заступил самурай Накакуни, находившийся в почтительном отдалении.

— Здесь я, Накакуни! — назвался он.

— Подойди ближе, хочу молвить слово! Удивленный, Накакуни приблизился.

— Не знаешь ли ты, куда скрылась Кого?

— Могу ли я это знать?! — отвечал Накакуни. — Ни сном ни духом не ведаю!

— Правда ли, нет ли, но говорят, будто Кого скрывается в бедной хижине с одностворчатой дверью, где-то на равнине Сага. Ступай, отыщи ее, хотя имя владельца той хижины неизвестно!

— Но как же найти ее, не зная имени хозяина дома?

— Да, верно! — сказал государь, и слезы заструились по его лицу.

Крепко тут призадумался Накакуни. «В самом деле, ведь Кого — мастерица играть на цитре. В эту ясную ночь, когда лунный свет так прекрасен, не может быть, чтобы, тоскуя о государе, она не взялась за струны! Бывало, когда она играла во дворце, меня не раз призывали сопровождать ее цитру игрой на флейте; где бы я ее ни услышал, я сразу узнаю звук ее струн. Не так уж много жителей в Саге. Объеду все селение, стану повсюду искать ее и непременно найду, иначе и быть не может!» — И, рассудив так, Накакуни ответил:

— Хорошо, пусть имя хозяина неизвестно, я все же попробую отыскать Кого. Но даже если мне удастся найти ее, все равно без вашего письма, государь, что бы я ни сказал ей, все будет напрасно, навряд ли она мне поверит! Напишите и дайте мне письмо к ней, и я отправлюсь!

— В самом деле! — сказал государь; он написал письмо и вручил Накакуни, добавив:

— Возьми коня в дворцовой конюшне!

Взял Накакуни коня
и помчался вперед, погоняя.
Цокотом звонких копыт
огласилась дорога ночная.
В Сагу торопится он
напрямик через горные склоны,
Где под осенней луной
серебрятся ветвистые клены,
Где, как поется в стихах,
«трубным кличем тревожа округу»,
По лесу бродит олень,
потерявший во мраке подругу.
Вот и в селенье гонец,
ищет дом с одностворчатой дверцей.
Шагом пустив скакуна,
едет молча, с волнением в сердце.
Слушает, дух затаив,
перед каждым затворенным домом,
Не прозвучат ли в ночи
струны кото напевом знакомым.

«Может быть, она прячется в храме?!» С этой мыслью он объехал все часовни и храмы, начиная с храма, посвященного Шакья-Муни, но нигде не встретил женщины, даже отдаленно похожей на Кого. «Вернуться ни с чем хуже, чем вовсе не возвращаться! — размышлял Накакуни. — Поеду же и я отсюда куда глаза глядят…» Но недаром сказано: «Нет земли под небесами, неподвластной государю!..» Стало быть, нет на свете уголка, где бы нашел он себе приют… «Как быть, что делать? — думал Накакуни. — Неподалеку отсюда есть храм Колеса Закона, Хориндзи; может быть, она пошла туда, влекомая лунным светом?» — и он поскакал к храму.

Близ Черепашьей горы
старых сосен чернеют макушки.
Вдруг показалось гонцу,
будто музыка льется с опушки
Ветер ли в соснах шумит,
сотрясает ли буря высоты,
Или беглянка нашлась —
где-то рядом играет на кото?
Хижина в роще видна
с одностворчатой дверцею шаткой:
Спрыгнул на землю гонец,
подобрался к ограде украдкой,
Замер, укрывшись в тени,
и прислушался к музыке снова
Это, конечно, она,
быть не может кого-то иного.
Что же играет Кого
здесь, под кровом чужим и постылым?
Чем так пленяет мотив? —
То не песня ли «В думах о милом»?

«Так и есть! О нежное сердце! Значит, в думах о государе она выбрала эту мелодию из многих других!» Волнение охватило душу Накакуни, он вытащил из-за пояса флейту, дунул в нее, а потом тихонько постучал в дверь, и струны тотчас умолкли.

— Отворите! Это я, Накакуни, посланец из дворца! — громко возгласил Накакуни, но никто ему не ответил. Лишь спустя какое-то время во дворе послышались шаги. Обрадованный, Накакуни ждал, и вот заскрипел засов, ворота чуть приоткрылись, и какая-то юная миловидная женщина, просунув голову в щелку, сказала: «Вы, наверное, ошиблись. Не такой у нас дом, чтобы к нам пожаловал посланец из дворца!»

«Насилу дождался я ответа, и обидно будет, если она снова запрет ворота!» — подумал про себя Накакуни и, с силой распахнув створки, вошел во двор. Поднявшись на помост у закрытых дверей хижины, он сказал:

— Зачем ты скрываешься в этом убогом жилище? Государь пребывает из-за тебя в глубокой тоске, похоже, что сама жизнь его того и гляди угаснет. Не думай, что я обманываю тебя. Я привез письмо от него! — С этими словами он достал и подал письмо государя. Женщина, хозяйка хижины, приняла письмо и передала госпоже Кого. Та развернула — и в самом деле то было письмо государя. Кого тотчас же написала ответ, завязала утлы письма и велела женщине передать его Накакуни вместе с подарком — женской одеждой. Накакуни перекинул одежду через плечо и сказал:

— Будь на моем месте другой посланник, он не стал бы, пожалуй, еще о чем-то тебя просить, но вспомни, как часто, в прошлом, когда ты во дворце играла на цитре, меня, Накакуни, приглашали сопровождать твои струны флейтой. Как же ты позабыла про эту мою службу? Обидно и горько вернуться, так и не услыхав от тебя ни слова!

И госпожа Кого, рассудив, наверно, что слова его справедливы, соизволила сама обратиться к нему с речами:

— Ты, верно, тоже слыхал об ужасных угрозах Правителя-инока. В страхе перед ним бежала я из дворца, все это время ютилась здесь и ни разу не играла на цитре. Но вечно оставаться здесь мне нельзя. Завтра я уеду еще дальше, в горы Оохара, и вот здешняя хозяйка, грустя о предстоящей разлуке, упросила меня сыграть что-нибудь на прощание, уверяя, что настала глубокая ночь и никто меня не услышит… И вспомнилось мне былое, и так жаль стало прошлого, что достала я заветную мою цитру, и по звукам ее ты легко меня отыскал! — так говорила она, и слезы лились рекой. Прослезился и Накакуни.

— Итак, ты собралась завтра уехать в Оохару? — спустя немного сказал он. — Стало быть, ты решила принять постриг… И во сне об этом не помышляй! Подумай, какое горе постигнет государя, если ты станешь монашкой! — так на все лады уговаривал он Кого; а потом, крепко-накрепко наказав сопровождавшим его слуге и конюшему не смыкая глаз сторожить хижину, вскочил на коня и возвратился во дворец. А ночь меж тем стала уже светлеть.

«Государь, наверное, удалялся в опочивальню… Кто бы смог доложить обо мне?» — размышлял Накакуни. Он привязал коня, повесил полученную в дар одежду на ширмы с изображенном скачущих коней, что стоят в галерее, а сам направился к Южному павильону. Оказалось, что государь все еще оставался там. Он читал вслух стихи:

О дикие гуси, посланцы далекого юга!
Вы осенью снова вернетесь в родные края.
Но вести заветной от вас не услышит подруга
О том, как в разлуке тоскую на севере я.
Встает на востоке и, ночью по небу кочуя,
На западе светит порой предрассветной луна.
Сегодня луне о разлуке поведать хочу я,
Но вздохам любви безучастно внимает она.[461]

Накакуни приблизился быстрым шагом и подал письмо — ответ госпожи Кого. Государь несказанно обрадовался.

— Приведи же ее немедля, сегодня же ночью! — сказал он.

И хоть страшился Накакуни гнева Правителя-инока, но разве посмел бы он ослушаться приказания самого государя?! Он раздобыл погонщиков, пажей, прекрасную карету — все как положено, — поехал в Сагу, и хотя Кого твердила: «Во дворец не поеду!» — он всячески ее успокоил, усадил в карету и вернулся вместе с ней во дворец. Государь спрятал Кого в укромном месте и призывал ее к себе каждую ночь. Со временем родилась у нее маленькая принцесса — дочь, ставшая впоследствии госпожой Бомон-но Нёин[462].

Неизвестно, как и откуда, но Правитель-инок узнал о возвращении Кого.

— Слухи, будто Кого исчезла, — наглая ложь! — сказал он. И схватили Кого, насильно постригли и прогнали прочь из дворца.

Госпожа Кого и сама желала когда-то принять постриг, но теперь ее силой принудили стать монахиней, хотя от роду ей было всего лишь двадцать три года. Она поселилась в окрестностях Саги, против воли сменив яркий наряд на черное рубище схимницы. Вот из-за таких-то поступков Правителя-инока и страдал жестоко государь Такакура, оттого-то он в конце концов и скончался — говорили в народе.

А на государя-инока несчастья сыпались одно за другим. В минувшие годы Эйман умер его старший сын, прежний император Нидзё. В седьмую луну 2-го года Ангэн скончался внук — прежний император Рокудзё. Государыня Кэнсюнмонъин, та, с которой, указывая на звезды Ткачиху и Волопаса, обменялись они нерушимой клятвой: