Монах Юкинага - Повесть о доме Тайра

• Название: Повесть о доме Тайра
• Автор: Монах Юкинага
• Издательство: Азбука
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01597-1

«Повесть о доме Тайра» — одно из наиболее значительных и ярких произведений японской классической литературы, отличающееся необыкновенной драматической насыщенностью.

Созданная в жанре гунки («военные эпопеи») в XIII веке, в последующие века «Повесть о доме Тайра» стала неиссякаемым источником сюжетов для новых произведений, как в прозе, так и в драме. Различные переработки и вариации «Повести» продолжают появляться и в наше время. Существует множество кино — и радиопостановок по мотивам эпопеи, повествование которой относится к одной из самых трагических страниц в истории Японии — борьбе двух враждующих кланов — Тайра и Минамото, длившейся десятилетия и закончившейся гибелью феодалов дома Тайра.

---

На взморье виднелось множество судов Тайра: казалось, спасение близко, но добраться до них времени уже не осталось — сзади настигали враги. Тогда Сигэхира и его спутник пересекли речки Минато и Карумо, миновали Итаядо и Суму и поскакали на запад. Кони у них были отменные, и Кадзихара понял, что усталым коням нипочем не догнать беглецов. Привстав на стременах, он с силой натянул тетиву и, понадеявшись на удачу, послал стрелу. Стрела глубоко вонзилась в заднюю ногу княжеского коня. Конь стал слабеть. И тут Моринага, испугавшись, как бы князь не отнял у него коня, ударил своего жеребца хлыстом и вскачь понесся вперед. «Моринага, постой! — увидев это, закричал ему Сигэхира. — Ведь мы клялись друг другу в верности навсегда и повсюду! Куда же ты скачешь и бросаешь меня?» Но Моринага, не слушая, сорвал с себя красный герб Тайра и продолжал мчаться во весь опор, подгоняя коня.

Конь под князем слабел, враги приближались… Тогда, решив покончить с собой, Сигэхира въехал в воду, но, как на грех, в этом месте тянулась отмель, и утонуть было невозможно. Сигэхира соскочил с коня, разрезал верхний пояс у панциря, развязал шнуры, сбросил доспехи, но в тот самый миг, когда он уже готовился распороть себе живот, Тякаиэ, подгоняя коня хлыстом, колотя стременами, обогнал Кадзихару, первым подскакал к Сигэхире и крикнул: «Не надо, постой!.. Я отвезу тебя, куда скажешь!» Затем, усадив Сигэхиру на своего коня, он привязал его к передней луке седла, а сам пересел на подменного коня и вместе с пленником вернулся к своим.

У Моринаги конь был отличный, и он без труда ушел от погони. Потом он приютился у некоего Онаки, одного из жрецов в Кумано. Впоследствии, когда сей Онака скончался и его вдова, монахиня, отправилась с челобитной в столицу, Моринага прибыл туда с ней вместе. Но многие — и знать, и простой народ — помнили, что он приходился князю Сигэхире молочным братом, и, указывая на него пальцем, говорили: «Бессовестный! Князь так любил его, а он даже умереть вместе со своим господином и то не смог и теперь явился сюда с какой-то монашкой! Какой позор!» — так что Моринага в конце концов все-таки устыдился и, говорят, закрывался со стыда веером.

16. Гибель Ацумори

Когда не осталось сомнений, что Тайра проиграли сражение, Наодзана Кумагай рассудил: «Витязи Тайра побегут к берегу, дабы спастись на кораблях. Вот бы сразиться с кем-нибудь из их прославленных полководцев!» С этой мыслью он пустил своего коня к побережью и вдруг увидел: какой-то воин на скаку бросился в воду вместе с конем и уже проплыл несколько танъов, направляясь к судну, плававшему поодаль. На всаднике светло-зеленый панцирь, книзу переходящий в темно-зеленый, на кафтане вышиты журавли, на голове двурогий шлем, у пояса меч с золотой насечкой и серый в яблоках конь под седлом, украшенным позолотой. «Несомненно, это знатный военачальник!» — подумал тут Кумагай. — Эй, вернись! Стыдно показывать врагу спину! — крикнул он и, развернув веер, стал махать им, призывая беглеца возвратиться. И тот принял вызов, повернул коня и вернулся. Едва он поднялся на берег, как противники поравняли коней, схватились и оба рухнули наземь. Кумагай сдавил врага, прижал к земле и уже сдвинул с него шлем, чтобы снять голову, как вдруг видит: перед ним юноша не старше семнадцати лет, лицо слегка набеленное, зубы покрыты чернью, почти ровесник Наоиэ, его собственному родному сыну… Потемнело в глазах у Кумагая, дрогнула рука, ударить он не решился.

— Кто ты, кто таков? Назовись! Я пощажу тебя! — сказал он, но юноша на вопрос ответил вопросом:

— Сам-то ты кто таков?

— Я человек незнатный, зовут меня Наодзанэ Кумагай, я житель земли Мусаси! — назвал себя Кумагай.

— Стало быть, я вправе не объявлять тебе свое имя! А для тебя — великая честь сразиться со мной! Снимай мне голову, хоть и не ведаешь, кто я! После спросишь у людей, они скажут!

«Доблестный витязь! — подумал Кумагай. — Убить одним врагом больше, — этим не спасти проигранной битвы, а пощадив одного врага — победы не умалишь! Как я сокрушался, когда ранили Наоиэ, хотя рана была пустячной! Велико же будет горе отца этого юного господина, когда он узнает о смерти сына! О, если бы я мог пощадить его!» — С этой мыслью он оглянулся и увидел, что к ним приближаются Кадзихара и Дои во главе полусотни всадников.

— Мне хотелось бы пощадить тебя, — утерев слезу, сказал Кумагай, — но ты видишь — наших воинов много, целые тучи! Раз Уж все равно тебе погибать, лучше умри от моей руки, а я буду молиться за твою душу!

— Не медли же, рази поскорей! — отвечал юноша.

От великой жалости сердце Кумагая, казалось, остановилось; не в силах собраться с духом, он не знал, куда направить удар. Но бесконечно медлить было нельзя, — и, обливаясь слезами, он снял юноше голову.

— Увы, нет доли прискорбней, чем удел самурая! Разве пришлось бы мне испытать столь горькую муку, родись я не в семье самурая? Какое безжалостное убийство я совершил! — так изливал он горе, переполнявшее сердце, и, закрыв лицо рукавом, проливал горючие слезы.

Но что толку без конца плакать. Немного погодя, он снял шлем с отрезанной головы и хотел уже завернуть ее в кусок ткани, как вдруг заметил флейту в парчовом футляре, заткнутую за пояс убитого.

«Несчастный! Это он играл сегодня утром на флейте в крепости Тайра! Велико наше войско, десятки тысяч воинов, но не сыщешь ни одного, кто взял бы с собой флейту в боевой стан! У знатных вельмож и впрямь нежная, утонченная душа!» — подумал Кумагай. Потом он показал эту флейту Ёсицунэ, и все, кто был при этом, пролили слезы. И узнал тогда Кумагай, что убитый — юный Ацумори, семнадцатилетний сын Цунэмори, главы Ведомства построек.

Эту флейту получил Тадамори, дед убитого юноши, искусный игрок на флейте, в дар от императора Тобы. Затем ее унаследовал Цунэмори и отдал в собственность сыну, ибо Ацумори отличался особым талантом к музыке. Называлась та флейта «Веточка». И внезапно в душе Кумагая созрела решимость уйти от мира.

Спору нет, и музыка, и стихи суть пустые звуки, вздорные, суетные забавы[557], но все же случается иногда, что они способны подвигнуть человека на путь служения Будде. Звуки флейты, на которой играл Ацумори в утро той битвы, привели Кумагая к прозрению. При мысли об этом волнение объемлет душу!

17. Гибель Томоакиры

Наримори, младший сын Тюнагона у Ворот Норимори, сразился в поединке с Сигэюки Дои, уроженцем земли Хитати, и пал в бою. Цунэмаса, старший сын Цунэмори, главы Ведомства построек, устремился к берегу, чтобы спастись на лодке, но на пути его перехватили вассалы Сигэфусы Кавагоэ, и в сражении с ними он был убит. Его младший брат Цунэтоси, правитель земли Вакаса, вместе с князьями Киёфусой, правителем Авадзи, и Киёсадой, правителем Овари, втроем врезались на конях в гущу вражеских воинов, бились храбро, сразили многих, но вскоре все трое вместе приняли смерть и пали мертвые друг подле друга.

Князь Томомори возглавлял дружины Тайра в роще Икута, но все его воины рассыпались кто куда; при князе остался только старший сын и наследник Томоакира, правитель земли Мусаси, а из самураев — Ёриката Кэммоцу. Тогда князь Томомори обратился в бегство и, в поисках спасения, поскакал к берегу, чтобы укрыться на корабле. Но тут заметили его всадники, — судя по всему, дружинники клана Кодама, — и с криками, воплями помчались за ним вдогонку, высоко подняв стяг, украшенный гербом-веером; было их никак не меньше десятка.

Самурай Кэммоцу славился искусством стрельбы из лука; со свистом вонзилась его стрела прямо в голову скакавшего впереди знаменосца, и тот навзничь свалился с коня на землю. Но другой воин, по виду — старший в отряде, желая сразиться с князем, догнал Томомори и уже поравнял коня с княжеским скакуном. В этот миг Томоакира, правитель земли Мусаси, стремясь заслонить отца, вклинился между ними и схватился с врагом. Оба тяжко рухнули наземь. Томоакира сдавил недруга, прижал к земле, снял ему голову, но не успел вскочить на ноги, как подоспел вражеский челядинец и ударом меча срубил правителю Мусаси голову с плеч долой…

Самурай Кэммоцу обрушился на убийцу, снес ему голову, а потом стрелял по врагам из лука, пока не кончились стрелы. Тогда он обнажил меч и продолжал сражаться, перебив многих, но вскоре сам был тяжко ранен в колено и уже не мог стоять на ногах. Так, сидя на земле, он и пал смертью храбрых.

Пока шла эта схватка, князь Томомори, сидевший на отличном скакуне, проплыл вместе с конем больше двадцати те и сумел добраться до корабля брата своего Мунэмори. Там уже собралось великое множество воинов, места для коня не осталось, и Томомори прогнал его прочь.

— Ваш конь достанется неприятелю! — сказал тут Сигэеси из Авы. — Лучше я пристрелю его! — И, взяв в руки лук, уже собрался было стрелять.

— Пусть достается кому угодно! — отвечал князь Томомори. — Нельзя губить создание, которому я обязан жизнью! — И Сигэеси пришлось нехотя подчиниться.