Михаил Арлазоров - Циолковский

• Название: Циолковский
• Автор: Михаил Арлазоров
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1967

В книге публикуются подробности о взаимоотношениях К. Э. Циолковского с академиком С. П. Королевым, рассказ об отношении Циолковского к работам ГИРДа, об участии его в работах Реактивного научно-исследовательского института, о встречах его с людьми, которые осуществляли и развивали его идеи в области ракетостроения.

---

Желая быть занесенным в родословную книгу Рязанской губернии, Эдуард. Игнатьевич обратился с соответствующей просьбой в Рязанское дворянское депутатское собрание. Был послан запрос в Волынское дворянское депутатское собрание, откуда вели свое происхождение Циолковские. И вот что стало известно в результате этой переписки...

Первым упоминается в бумагах Яков Циолковский, дворянин и участник заседания сейма, избравшего в 1697 году Августа II польским королем. От Якова «произошел Валентий, владелец вотчинного имения с. Великое Циолково. От него произошел Фелициан, а от сего Фома, отец Игнатия с сыновьями». Среди этих сыновей, как сообщает С. Самойлович, трехименный (так было принято в римско-католической церкви) Макар-Эдуард-Эразм, отец Константина Эдуардовича, и его братья Нарциз Игнатьевич и Станислав Игнатьевич, обитавшие в Вятке. Не они ли, эти вятские братья, помогли Эдуарду Игнатьевичу устроиться на службу?

Циолковские в Вятке. Доволен ли отец своей службой? Неизвестно. А вот Константину Вятка явно по вкусу. Особенно нравилась ему прекрасная, полноводная река, по которой ходили такие красивые пароходы. В ту пору, когда еще не существовало автомобилей, мальчишки отдавали свои симпатии пароходам и лошадям. Разумеется, Константин Циолковский не отставал в этом от своих сверстников.

Воду Циолковский очень любил. Всю жизнь он селился поближе к реке, за что, как мы узнаем, не раз жестоко платился. Реку Вятку он полюбил особенно. Причиной тому была полная свобода, которую Эдуард Игнатьевич и Мария Ивановна предоставили детям. Константин не замедлил ею воспользоваться. Очень скоро он научился плавать.

Даже в половодье, самое опасное на реке время, мальчики устремлялись к воде. Спорт, которым они увлекались, был отнюдь не безобидным – катанье на льдинах, прыжки с одной на другую. Однажды, приняв за льдину грязную воду (вероятно, подвела близорукость), Константин прыгнул с той решительностью, на какую способен лишь одиннадцатилетний мальчишка, не понимающий, что он прыгает навстречу смерти.

Полем его смелых походов оказалась и старинная городская церковь. Вместе с приятелями он не раз лазил на ее полуразрушенную колокольню. Добраться до звонницы, ударить в колокол было одновременно и удовольствием и признаком незаурядной доблести. Но даже мальчишки ахнули, увидев однажды, как Константин полез еще выше – на маленький балкончик у самой маковки.

– Костя, не лезь, не надо!

Но то ли он не слышал, то ли не захотел услышать...

Вся Вятка лежала внизу, под ногами. Смотреть на город сверху было очень интересно. И тут Константин сделал то, чего уже явно не следовало делать. Он покачал ограду балкончика. Потраченное временем сооружение заходило под ногами. Стало страшно. Казалось, старая колокольня вот-вот вырвется из-под ног. Ощущение безудержного страха было настолько сильным, что запомнилось на всю жизнь и не раз являлось потом в сновидениях...

Тугоухость лишила мальчика многих впечатлений, привычных его здоровым сверстникам. Хотелось восполнить их чем-то иным, более острым. Отсюда, вероятно, и рискованные прыжки по льдинам и отчаянное лазанье к маковке старой колокольни.

Но всему приходит конец. Настал он и для детских забав. В 1869 году Эдуард Игнатьевич отдал Константина вместе с его младшим братом Игнатием в первый класс мужской Вятской гимназии. Двенадцати лет Циолковский стал гимназистом.

Циолковский гимназист? Позвольте, ведь он же никогда и нигде не учился! Да, так считалось до самого последнего времени. Однако Василий Георгиевич Пленков, об изысканиях которого я уже рассказал, сумел доказать иное. Многочисленные документы, обнаруженные им в Кировском областном архиве, не только убеждают нас, что Циолковский учился в Вятской мужской гимназии, но и рассказывают, как он учился.

Нет, большими успехами будущий ученый не блистал. За шалости попадал в карцер. Во втором классе остался на второй год, а в третьем и вовсе распрощался с гимназией.

Удивительно неожиданна находка Пленкова. А как долго ждала она своего открывателя! В самом центре Москвы, в Библиотеке имени В. И. Ленина, хранится книга М. Г. Васильева «История Вятской гимназии за сто лет ее существования». На странице 36 в списке учеников, не окончивших курса, упоминается и Константин Циолковский. В 1873 году с девятью своими одноклассниками он отчислен из гимназии «для поступления в тех. училище». Мы еще вернемся к прощанию с гимназией. Ведь оно наступило через три года после поступления в нее. Сейчас интереснее разобраться в том, как Эдуарду Игнатьевичу удалось добиться, чтобы его полуглухого сына приняли в первый класс, как проходили школьные годы ученого.

О многом приходится гадать. Вероятно, далеко не последнюю роль в решении о приеме Константина Циолковского сыграла мягкость и доброта тогдашнего инспектора Николая Осиповича Шиманского. Вспоминая об этом человеке, одноклассник и товарищ братьев Циолковских (впоследствии крупный русский археолог) Александр Спицын писал: «Кто склонялся на просьбы и слезы моей матери и содействовал принятию в гимназию меня, плохо подготовленного ученика приготовительного училища? Кто ежегодно освобождал от платы за обучение меня, неблагодарного шалуна, терпеливо снисходя к моим упорно плохим успехам? А кто знает, сколько было в гимназии таких, как я?»

Портрет Шиманского набросан Спицыным так живо, что невольно думаешь: неужто поступление Константина Циолковского в гимназию, освобождение от платы за обучение (Пленковым найден и такой документ) обошлось без его участия?

Подпоясанные ремнями с тяжелыми гербовыми пряжками, отправились на занятия братья Циолковские. Бездну премудрости обрушила на мальчишеские головы гимназия.

В царство цифр ввел первоклассников Василий Петрович Хватунов. Он любил и свою строгую, суховатую науку и непоседливых мальчиков. Цифры в его объяснениях выглядели дружелюбными, веселыми, а главное – всемогущими. Впрочем, и уважения они требовали немалого. Попробуй допустить хотя бы малейшую небрежность – и поезда, поочередно отправлявшиеся в путь с разных страниц задачника, не встречались в условленное время на станциях А и Б...

А когда какой-нибудь незадачливый математик, наморщив лоб, пыхтел над тетрадкой, запутавшись в решении, Хватунов нарушал чинную тишину класса озорной репликой:

– Эй, подбери губы! Полицмейстер идет – отдавит!

За такими словечками Василий Петрович в карман не лазил. Рассмешить учеников и самому заразительно рассмеяться было для него обычным делом. Уроки математики проходили интересно и весело. Жаль только, звонок частенько обрывал занятия на самом интересном месте...

Совсем иначе вел уроки русского языка Александр Кондратьевич Халютин. Тут уж было не до шуток. Лодырей и безобразников Халютин не жаловал. Не задумываясь, отправлял их в угол, выдворял из класса, без сожаления оставлял без обеда и даже ставил на колени.

Латыни учил первоклассников Алексей Ильич Редников. Он поражал их тем, что даже в морозы (а в Вятке они бывали изрядными) не надевал пальто в рукава, накидывая его лишь на плечи. Войдя в класс, Редников прежде всего проверял, открыты ли форточки. Любителей латыни сыскалось среди гимназистов немного, а потому Редников особенно благоволил к прилежным, успевающим ученикам.

Каждый из педагогов требовал внимания к своему предмету. Предметов было много, и учиться было нелегко. Что же мог получить в гимназии полуглухой Константин Циолковский?

Константин Эдуардович ответил на этот вопрос, написав в рукописи «Фатум»: «Учиться в школе я не мог. Учителей совершенно не слышал или слышал одни неясные звуки. Но постепенно мой ум находил другой источник идей – в книгах...»

Несмотря на то, что, не посещая занятий, невозможно слышать неясные звуки вместо голосов учителей, биографы Циолковского неоднократно приводили эту цитату как подтверждение того, что Константин Эдуардович никогда и нигде не учился.

Но почему же так глухо вспоминает Циолковский гимназию? Вероятно, потому, что слишком мало из нее извлек.

Назвав себя самоучкой, он, право, не слишком согрешил против истины.

На тринадцатом году жизни, незадолго до того дня, когда пришлось расстаться с гимназией, Константин потерял мать. Веселая, жизнерадостная, «хохотунья и насмешница», как аттестует ее сам Циолковский, Мария Ивановна нежно любила сына. Она делала все от нее зависящее, чтобы маленький калека не чувствовал себя ущемленным, обиженным. Это она научила Константина читать и писать, познакомила с начатками арифметики.

Плохо пришлось Константину, когда Мария Ивановна умерла...

С отцом отношения были иные. «Он был всегда холоден, сдержан... Никого не трогал и не обижал, но при нем все стеснялись. Мы его боялись, хотя он никогда не позволял себе ни язвить, ни ругаться, ни тем более драться...» Так писал об отце Циолковский, и за этой характеристикой угадываются события, происшедшие в семье после смерти Марии Ивановны.