Иэн Бэнкс - «Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу

• Название: «Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу
• Автор: Иэн Бэнкс
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-44990-3

Впервые на русском — трагикомическая семейная сага от автора скандально знаменитой «Осиной Фабрики», головоломного «Моста» и рок-н-ролльной «Улицы отчаяния», своего рода «Воронья дорога» для новых времен!

Уже больше века состояние клана Уопулд зиждется на феноменально популярной игре «Империя!» — сперва настольной, затем и компьютерной. Но во времена кризиса им тоже пришлось нелегко, и удержаться на плаву помогла продажа части акций американской корпорации «Спрейнт». Теперь «Спрейнт» предлагает выкупить и основную часть портфеля. Обсудить это предложение — а заодно отметить юбилей главы клана, бабушки Уин, — собирается в замке Гарбадейл вся семья. И дауншифтер Олбан, давно променявший деловой костюм на бензопилу лесоруба, обнаруживает, что его голос может оказаться решающим, что скелетов в семейных шкафах спрятано куда больше, чем он способен вообразить, и что его детская любовь к кузине Софи, кажется, выдержала испытание временем…

---

— Пока еще не разобрался. Я ведь только что тебя отыскал.

— Все в порядке, сэр? — осведомился метрдотель, как из-под земли возникший у столика.

— Да, никаких проблем, спасибо. — Гайдн жестом отослал его прочь.

— А сам-то как считаешь? — спросил Олбан.

— Интересуешься моим здоровьем? — с видимым сарказмом уточнил Гайдн.

— В принципе, да.

— Здоровье у меня отменное.

— Тогда почему ты сбежал… — Олбан оглядел вычурно отделанный ресторан с высокими потолками, — …именно сюда?

Гайдн покрутил в руках салфетку.

— У меня перерыв.

— А Бабуля говорит — «срыв». И твой отец тоже.

— Они в своем репертуаре.

— Ну если тебя это порадует, то я не вижу никаких признаков срыва.

— Спасибо, это меня порадовало.

— Бегство за тридевять земель, тяга к презренной роскоши и регулярное выполнение своих служебных обязанностей не слишком вяжутся с представлениями о метаниях измученной души. — Олбан помолчал. — Разве что ты возомнил себя Наполеоном, не меньше.

— На самом деле служебные обязанности я выполняю через пень-колоду, — признался Гайдн, игнорируя все остальное и кивая официанту, который подал ему консоме.

Стройный молодой официант повернулся и пошел назад. Гайдн несколько мгновений смотрел ему вслед. В семье многие считали Гайдна скрытым геем.

Гайдн покосился на Олбана.

— Работу я выполняю в половину своих возможностей. — Он снова перевел взгляд на удаляющегося официанта. — Или на треть, а может, и того меньше. Как правило, отдаю ей три часа утром и три часа днем. Когда нагрузка большая, могу прихватить часок-другой. То есть делаю еще два захода по часу.

Олбан задумался.

— Ну и что из этого следует?

Гайдн помрачнел, зачерпнул ложкой коричневатую жидкость и начал лить ее обратно тонкой струйкой.

— Не учитываю детали. Не углубляюсь в суть, — сказал он. — Более того, не заглядываю вперед. Через какое-то время погрешности скажутся. Их будет много. — Он опустил голову. — Чистая проформа. Своего рода игра. — Он хмуро посмотрел на Олбана. — Так что не заблуждайся: работаю я паршиво. Больше для виду. Если угодно, считай, что у меня срыв.

Он аккуратно развернул треугольник салфетки и, выравнивая края до миллиметра, сложил из нее квадрат, чтобы снова опустить на колени.

— Допустим, — сказал Олбан, наблюдая за его движениями. — Но только очень уж рафинированный срыв получается.

Гайдн занялся едой. Проглотив полдюжины полных ложек, он остановился, промокнул губы салфеткой и в первозданной чистоте вернул ее на колени.

«Тебе, дружище, кровь из носу надо трахнуться», — подумал Олбан.

— А в чем проблема-то? — спросил он вслух.

— Тебе обязательно знать?

— Братишка, это же я!

Гайдн глубоко вздохнул, изучая белоснежную скатерть. Он скривился и поднял голову.

— Потом скажу. Надо четко сформулировать, чтобы объяснить словами. — Он кивком указал Олбану на стол. — Ты, как я понимаю, уже обедал? Тогда составь мне компанию. Я обычно один не пью, но бутылочка на двоих нам не помешает.

— Неплохая мысль.

— Видишь ли, это распространенная ошибка. Не предложение и спрос, а спрос и предложение.

— А разница?

— Колоссальная! Это совершенно новый образ мысли, работы, планирования и планов.

Они сидели в гостиной номера люкс, который Гайдн до поры до времени оплачивал за счет семейной фирмы. Номер поражал своими размерами. Олбан подумал, что такой уровень повышает престиж и, следовательно, ликвидность бизнеса.

— Ясно, — кивнул Олбан.

Ему казалось, он приблизился к пониманию разницы между планированием и планами. Надеялся, что приблизился. Или у кузена Гайдна просто съехала крыша. Тогда лучше не вникать.

Может, и не надо было приезжать в Париж.

Они пили шампанское. Олбан всячески убеждал Гайдна выйти в город. Ему совершенно не улыбалось торчать в номере, но Гайдн стоял на своем и в конце концов раскололся, что терпеть не может общественные туалеты, даже в пятизвездочных отелях. Поэтому они и поднялись к нему в люкс. Но, черт возьми, как не выйти на воздух! Это же Париж, а не что-нибудь. Стояла весна. За всю неделю, признался Гайдн, он ни разу не вышел из отеля в вечернее время. Олбан даже разозлился от такого идиотизма. Это все равно что приехать в Гранд-Каньон с повязкой на глазах или кричать, что ты фанат Джими Хендрикса, но только не желаешь слушать его гитару.

Олбан подозревал, что направлен сюда в роли соглядатая. Он был далеко не единственным в семье, кто думал, что Гайдну может помочь только здоровая доза секса независимо от ориентации. А может, Бабуля посчитала, что Гайдн к нему неравнодушен, вот и послала одного кузена к другому (обхохочешься!) как подарочек, как приманку, чтобы вернуть беглеца в лоно семьи и в семейный бизнес. Ну, старая коза, если так, то он ей все выскажет.

— На самом-то деле ты вовсе не потому сюда сдернул, верно? — спросил Олбан, вконец запутавшись. — Так называемый «срыв» — это что, нах, для отвода глаз?

— Конечно нет, — сказал Гайдн, уставившись в бокал с шампанским. Он расположился на роскошной оттоманке, подняв ноги. Олбан предпочел одноместное кресло.

— Что же тогда?

Олбан мучился от того, что, судя по всему, не справлялся со своей миссией. Он никогда не знал за собой особого дара вызывать людей на откровенность и уж тем более не считал себя доморощенным психологом. Да и окружающие наверняка его таковым не считали. Правда, он не раз подставлял плечо знакомым обоего пола, как близким, так и не очень, просто оказавшимся в тупике, чтобы те могли выплакаться, и люди подчас видели в нем нечто среднее между священником и психоаналитиком, но его единственное преимущество — это точно — состояло в том, что он умел вовремя заткнуться, к месту охнуть или задать вопрос и не позволял себе, хотя временами очень хотелось, от души встряхнуть распустившую нюни личность да еще обругать и тем самым привести в чувство.

Гайдн, поджав губы, неловко заерзал на оттоманке.

— Извини, — сказал он, поднимаясь. — Мне надо в туалет. — И исчез.

Олбан осушил свой бокал, поизучал его на свет, а потом подошел к телефону и вызвал такси.

Ему было слышно, как в туалете спустили воду.

— Черт тебя дери, ты поедешь на бал, Золушка, — пробормотал он себе под нос и вернулся в кресло.

Пришлось поторговаться. Он хотел отправиться прямиком в какой-нибудь ночной клуб, но Гайдн готов был впасть в истерику от одного только упоминания злачных мест, и они решили взять по чашке кофе и по стаканчику бренди в кафе на открытом воздухе в западном конце рю Сент-Андре-дез-Ар. Там, на перекрестке семи улиц, ночами бурлит неудержимая, безумная круговерть парижского порока.

Олбан распорядился, чтобы таксист высадил их возле Сен-Мишель — ему хотелось дальше пройтись пешком. Это была его любимая улица в Париже, да и во всем мире, и если Гайдна она не проймет, то, значит, у этого пидора точно не все дома и Олбану не останется ничего другого, как взять его за шкирятник, дотащить по Мазарину до моста Пон-дез-Ар и бросить в воду — пусть плывет к себе в «Ритц».

— Твое здоровье.

— Сантэ.23

— Ну, что у тебя стряслось? В чем трудность?

— Тебе действительно не безразлично?

— Гайдн, мы это уже выяснили. Не заводи старую песню.

— Ладно… дело в том, что я не справляюсь с заказами. — Он коротко хмыкнул и сделал изрядный глоток.

— То есть?

Гайдн прокашлялся:

— Кроме шуток. Оформляю заказ — и всякий раз неудача. Либо заказываю слишком много и товар оседает на полках и складах, что влечет за собой убытки, либо заказываю слишком мало и приходится делать повторный заказ: опять же убытки. Две доставки обходятся дороже, чем одна. Понимаешь?

Гайдн, похоже, искал сочувствия. Вид у него был жалкий.

Олбан внимательно посмотрел на двоюродного брата. Его нервная, напряженная, слегка раскрасневшаяся физиономия освещалась огнями кафе и окрестных ресторанов, баров и магазинов, уличными фонарями, красноватым свечением недавно включенного газового обогревателя и фарами чьего-то криво припаркованного хетчбэка.

— И по этой причине ты сбежал от родни, довел до ручки свою бедную маму и транжиришь на отель такие деньги, каких хватило бы…

— Можно подумать, ты исполняешь пародию на еврея.

— Так и задумано, Гайдн. Я как раз собирался сказать «Ой-вей». Спасибо, что избавил.

Гайдн встрепенулся:

— Ты случайно не антисемит?

— Еще чего! — возмутился Олбан. — Если уж на то пошло, я просемит! Между прочим, эти сволочи-палестинцы — тоже семитский народ. Так что…

— Выходит, ты антипалестинец? — взвизгнул Гайдн.

— Боже милостивый, — простонал Олбан, закрывая лицо руками. — Конечно нет!

— Послушай меня, — начал Гайдн. — Я знаю, к чему ты клонишь, кто ты есть и что у тебя на уме. Знаю, чего ты от меня хочешь и на что толкаешь, куда намерен меня заманить и с какой целью. Знаю, что ты обо мне думаешь и что болтают в семье за моей спиной. Я же не дебил, мать твою. Хочешь знать правду?