Евгений Тарле - ПОЛИТИКА: История территориальных захва­тов. XV—XX века: Сочинения

• Название: ПОЛИТИКА: История территориальных захва­тов. XV—XX века: Сочинения
• Автор: Евгений Тарле
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: История
• Год: 2001

Имя Евгения Викторовича Тарле, блестящего ученого и талантливого рассказчика, хорошо знакомо отечественным знатокам истории. Менее известен тот факт, что Тарле до сих пор возглавляет список наиболее издаваемых за рубежом российских историков.

Увлекательное изложение истории внешней политики ведущих европейских стран за последние несколько столетий, присущее Тарле умение сочетать интереснейший фактический материал с научно-художественными обобщениям, принесли ему небывалый успех у читающей публики и одновременно — неприязнь «мэтров» советской историографии. Так книги, достойные украсить любую домашнюю библиотеку, стали в СССР библиографической редкостью. И теперь у издателей России появилась возможность вернуть читателям опальные шедевры исторической живописи.

---

Теперь, в 900-х годах, с марокканским вопросом все шло совсем но-иному. Впервые Франция столкнулась на почве колониального соперничества не с Англией, а с Германией, с которой у нее было столько счетов в самой Европе. Германские промышленные и торговые круги, германские биржевые деятели, стоявшая за ними всеми германская дипломатия ни за что не хотели отступить от марокканского дела. По идее Гольштейна, разделяемой и канцлером Бюловым, Марокко должно было стать той постоянной французской раной, притрагиваясь к которой Германия могла влиять на Францию. У Германии были свои экономические интересы в Марокко. И братья Маннесманы и другие торговцы и промышленники из Германии всячески побуждали свое правительство энергичнее действовать против постепенно проводимого французского захвата. В 1905 г., как мы видели, дело дошло до угрозы войной; в 1906 г. прошла Алжезирасская конференция; в 1907—190S гг. в Германии опять поднялись жалобы, что французы очень мало считаются с ограничениями, наложенными на них в Алжезирасе, и постепенно все же внедряются в Марокко. Тогда Жорес повел систематическую и энергичную кампанию против правительства. Его главный аргумент был тот, что рисковать из-за Марокко неисчислимыми жертвами новой войны с Германией — бессмысленное преступление. Синдикалисты со своей стороны повели антимилитаристскую пропаганду, мотивируя это тем, что единственная сила, которая может сдержать колониальных хищников и идущее за ними правительство Клемансо, — это страх всеобщей забастовки в момент мобилизации и страх революционного движения в войсках.

За этим движением в Германии внимательно следили. Решено было опять «притронуться к марокканской ране» и опять здесь испытать прочность Антанты.

Предлогом послужило следующее происшествие. Во французской Северной Африке существует с 1832 г. большой постоянный отряд (около 6 тысяч человек в мирное время), называемый «иностранным легионом». Формируется он из кадровых офицеров и добровольцев, принимаемых лишь по признаку пригодности к военной службе. Никаких при этом бумаг, рекомендаций не требуется, никаких справок не наводится, и человека только спрашивают, под какой фамилией он желает числиться. Жизнь в легионе довольно тяжелая, условия службы трудные, опасности постоянные, дисциплина самая жестокая, с обильным применением смертной казни. Влечет людей туда надежда после нескольких лет выслуги получить новые, незапятнанные бумаги, паспорт, начать новую жизнь; влечет также небольшое, но аккуратно выплачиваемое жалованье. С давних пор среди массы пришлого люда и иностранцев, заполняющих этот легион, значительный процент составляли именно немцы, и в Германии давно велась пропаганда против иностранного легиона.

В сентябре 1908 г. из иностранного легиона бежало несколько рядовых (дезертирство вследствие тяжелой службы и жестокой дисциплины там дело обычное). Дезертиры укрылись в доме немецкого консула в г. Касабланке (в Марокко). Спустя некоторое время консул решился переправить их тайком на немецкий пароход, но французские власти остановили их в порту, отбили от сопровождавших их чинов германского консульства и отвели в тюрьму. Возгорелось крупное дело. Сначала Вильгельм II потребовал безусловных извинений за оскорбление консульства, освобождения арестованных дезертиров немецкого происхождения (там были и другие) и т. д. Клемансо (глава кабинета) предписал министру иностранных дел Пишону не только отклонить всякие извинения, но еще требовать наказания германского консула за укрывательство дезертиров. После очень напряженных и ведшихся в весьма неприязненном тоне переговоров обе стороны согласились передать дело на разбирательство в Гаагский трибунал. Но Вильгельм II неожиданно уже после этого приказал германскому послу Шену явиться к Клемансо и требовать еще до решения гаагского суда освобождения дезертиров и следствия по поводу столкновения в порту, на предмет предания суду французских чинов, задержавших дезертиров. Клемансо отказал наотрез. Тогда посол Шен явился к Клемансо с сообщением, что ему велено либо немедленно требовать удовлетворения, либо вечером выехать из Парижа. Клемансо отказал вторично и столь же категорически. Посол не уехал, и через некоторое время французское правительство было уведомлено, что Вильгельм согласился окончательно передать дело на гаагское разбирательство (которое впоследствии кончилось в общем в пользу французов). Несколько недель во Франции и Германии царило сильное беспокойство, которое рассеялось лишь в ноябре 1908 г., когда опасность войны исчезла. В начале февраля 1909 г, Франция и Германия подписали частичное между-собой соглашение, или, вернее, декларацию, относительно Марокко: Германия снова признавала за Францией особые политические интересы в Марокко, а Франция объявляла, что она не будет противодействовать экономическим интересам Германии в этой стране. Туча опять временно рассеялась. Инцидент с дезертирами тоже не разрушил, а скрепил Антанту: как раз после того как Клемансо отказал германскому правительству в извинениях, к нему явились английский и русский представители и от имени своих правительств выразили сочувствие и полное одобрение его образу действий.

Именно с этого времени в германской прессе впервые заговорили о том, что не следует преувеличивать силы французского антимилитаристского течения. Неуступчивость Франции произвела впечатление. Опять речь пошла о неспособности и ошибках германской дипломатии. Беспокойство возрастало.

И как раз тогда разразился памятный политический скандал, который внезапно заставил Германию громко заговорить о том, о чем до тех пор многие там не хотели думать.

Глава IX Германия и Антанта от аннексии Боснии и Герцеговины до Агадирского предприятия 1908–1911 гг

В ноябре 1908 г. произошло событие, которое публицист Максимилиан Гарден полушутя-полусерьезно назвал «ноябрьской революцией», не подозревая, что ровно через десять лет произойдет настоящая ноябрьская революция, которая в один день опрокинет трон Вильгельма и уничтожит монархию в Германии. Но если в 1908 г. ноябрьский взрыв негодования, прямо направленный против Вильгельма II, и не был революцией, то он представлял собой нечто совсем необычайное по силе и внезапности, а также по некоторому несоответствию внешнего повода прямым и отдаленным последствиям. Сразу почувствовалось, что дело идет не только об очередной бестактности (как бы в самом деле нелепа и вредна она ни была), совершенной Вильгельмом, а о том, что с ним желают рассчитаться по очень длинному накопившемуся за ним счету. В ноябре 1908 г., правда, до полного расчета еще не дошло (к величайшему несчастию для Германии), но Вильгельму припомнили многое. Припомнили и отставку Бисмарка, и провокационные речи против социал-демократии, и неудачу во всех попытках разрушить Антанту, и безрезультатность его внешней политики вообще, и личные непрерывные вмешательства в дипломатию, и непозволительную в государственном человеке болтливость. Характерно, что в этом общенародном (ни один класс, ни одна партия не стали на защиту Вильгельма) хоре осуждений, язвительных насмешек, негодования громче всех звучали голоса органов крупных промышленников, представителей торгового и банкового капитала, голоса людей, больше всего стоящих за «активную» внешнюю политику.

Дело в том, что в английской газете «Daily Telegraph» 25 октября 1908 г. появилась беседа Вильгельма II с корреспондентом этой газеты. До сих пор тайна, как ее пропустила цензура канцлера и министерства иностранных дел, куда она была своевременно представлена. По-видимому, они ее просто не прочли; это явствует из их довольно путаных объяснений впоследствии. В этой беседе Вильгельм жаловался на враждебность Англии к Германии (причем называл англичан взбесившимися мартовскими зайцами); хвалился своей дружбой к Англии; рассказывал, как он в эпоху бурской войны отклонил секретное предложение Франции и России о совместном выступлении против Англии, как он послал для лорда Робертса выработанный план скорейшей победы над бурами; намекал, что германский флот предназначен для действий в Тихом океане (т. е., значит, против японцев) и т. п. Не говоря уже о том, что многих возмутили эти признания относительно времен бурской войны, так как в свете этих признаний известная поздравительная телеграмма Крюгеру в 1896 г. являлась настоящей, обдуманной провокацией, но можно было опасаться сильного ухудшения в отношениях с Японией. Наконец, разоблачение тайных переговоров с Россией и Францией в прошлом, естественно, должно было затруднить впредь всякий доверительный подход к Германии со стороны любой державы. Словом, вся эта беседа была крайне вредна для престижа и интересов Германии.

В первые дни ждали опровержения по существу, указания на то, что беседа выдумана корреспондентом. Но когда убедились, что беседа подлинная, тогда и разразилась, как сказано, буря и в прессе, и в парламенте. «Возбуждение, возникшее теперь, длительно и велико, — заявил в рейхстаге представитель консервативной партии, — несправедливо было бы связывать его исключительно с последними сообщениями. Здесь дело идет о неудовольствии, которое накапливалось годами даже в тех кругах, у которых никогда не было недостатка в верности к императору и империи». Точь-в-точь то же самое говорили социал-демократы и все промежуточные партии. Единодушие было полное и в самом деле изумительное. А главное все-таки — при всей нелепости этой беседы с корреспондентом английской газеты — слишком уж велика (и необъяснима одним этим фактом) была обрушившаяся на Вильгельма гроза. Никто решительно не стал на его сторону. Только тон варьировался: у социал-демократов преобладали язвительность, ирония, сарказм; у буржуазных радикалов и либералов — тоже насмешка, но более смягченная, и указания на недопустимость дальнейшего «личного режима» и безответственных действий императора; у консерваторов — гнев и чувство горького разочарования, долго сдерживаемого и скрываемого.