Владимир Колышкин - Исповедь летчика истребителя

• Название: Исповедь летчика истребителя
• Автор: Владимир Колышкин
• Жанр: Альтернативная история

Мой "Мессершмитт 109" подбили в небе над Англией...

---

   - Так-так-так... - словно заевшая пластинка бормотал следователь.

   - Нет, конечно, по большому счету все это несерьезно, я понимаю, - сказал я оправдывающимся тоном. - Я ненавидел фашизм не меньше вашего и сейчас ненавижу... Но последней каплей, переполнившей мое терпение, - продолжал я, распаляясь, - стали бомбардировки НАТО Югославии. Как славянин, я не мог этого простить американцам и англичанам. Немцы тоже принимали участие, но были не так наглы...

   - Позвольте, но не англичане, ни тем боле американцы не бомбили Югославию!

   Ну вот, я вляпался! Все-таки он подловил меня. Я готов был откусить себе язык, если бы обладал стойкостью индейца. Что случилось с моей головой!? Я заметил, что иногда теряю над собой контроль. Подобно тому, как во сне легко рвется нить осознания, и вы забываете, кто вы и что вы, и начинаете жить алогичной жизнью персонажа сновидения. Только в моем случае все наоборот. Я забываю, что нахожусь в чужом мире. Особенно когда волнуюсь. Но, может, это и хорошо. Может быть, это своеобразная защитная реакция моего сознания или подсознания. Потому что, если я вдруг начну забывать, откуда явился в этот мир... Мне даже страшно представить себя вечным пленником компьютера! Впрочем, вечным ли?..

   - Видите ли, - сказал я, уставясь горящими глазами в одну точку и начиная раскачиваться из стороны в сторону, симулируя шизофреника, - речь идет не о теперешних временах, а о будущих... Для человека, который прозревает Будущее так же легко, как вы наблюдаете горизонт...

   - Слушай, - сказал следователь, становясь передо мной в позу санитара. - Ты мне тут придурка из себя не строй. Тоже мне, Эдгар Кейс выискался... Ладно, с недельку побудешь в лагере... не бойся, не бойся, не в сибирском - нашем лагере, а там видно будет. Мы еще с тобой поработаем, парень. Что-то в тебе не стыкуется...

   Контрразведчик вызвал конвой, и меня отвели обратно в одиночную камеру.

   3

   Меня отправили в лагерь для пленных немецких летчиков, расположенный вблизи города Рединг. Собственно это был аэродром. Немцы изрядно разбомбили его, сожгли постройки, повредили взлетное поле. Тут мы жили и тут же работали. Строили себе жилье, восстанавливали взлетно-посадочные полосы для тяжелых бомбардировщиков. Нас было немного. Это и понятно - война только началась, сухопутного десанта не было (и как знаю только я один, не будет). Те, которым не повезло, кого сбили и захватили в плен, как меня, и составляли зэковский контингент лагеря.

   В свое время папаня мой, бывший в плену у немцев, прекрасно выучившийся там говорить по-немецки, причем с берлинским акцентам, приложил немало усилий, чтобы я так же сносно изъяснялся на немецком. Так что с самого начала в общении с немцами у меня не было проблем.

   Едва я ступил на территорию лагеря, как военнопленные побросали работу и прибежали знакомится со мной. Я понимал мотивы их интереса. Ими двигала надежда узнать хоть что-нибудь о положении на фронте, а если повезет, то и получить весточку от семьи. Но кроме факта своего присутствия, я ничем особенным порадовать их не смог. Сказал только, что пока наши дела в воздушной войне с Англией идут блестяще. Правда, теряем мы значительно больше самолетов, чем противник, который, надо отдать должное, сопротивляется отчаянно. Но скоро, и это обещал сам маршал авиации, господин Геринг, новая Люфтваффе усилит массированные воздушные удары, с тем чтобы окончательно сломить сопротивление врага. Так что держитесь ребятки, освобождение ваше близко, как никогда. Они, расстроенно-веселые, по одиночке отходили от меня и нехотя принимались за работу.

   Англичане, сидевшие на вышке за проволокой, снисходительно наблюдали за нами. В общем-то, они не вмешивались в нашу лагерную жизнь. Командовал нами в основном менеджер в форме капитана инженерных войск. Он приходил, давал задание, проверял сделанное, иногда бранил, но редко. Иногда посылал вместо себя помощника, смуглолицего парня в очках, очевидно, выходца из колоний, робкого, но, по-видимому, грамотного специалиста. Мусульманского вероисповедания, он любил здороваться с нами на арабском и научил нас, как надо отвечать. "Салям-алейкум!" - махал он смуглой рукой, и немецкие асы так же дружелюбно отвечали ему: "Алейкум-салям!". Иногда, в часы досуга, он даже играл с нами в волейбол.

   Дни проходили за днями в мужском труде и в мужском же отдыхе. К сентябрю мы уже переселились в барак, возведенный нами у края летного поля. Когда нас перебросят на другой объект, здесь будет казарма для английских летчиков. Так что постройка имела все удобства, как то: спальни, душевые, теплые сортиры, комнаты отдыха. У нас был даже патефон с кучей заезженных пластинок. И по вечерам, когда мужское сердце неизвестно отчего томится, мы устраивали танцы или просто слушали запрещенный в фатерлянде американский джаз.

   Нам даже разрешалось читать книги. Правда, были они на английском языке и пользовались ими считанные единицы. Я очень страдал от того, что не владел великим английским в достаточной степени, чтобы читать художественную литературу. Скучал я и по Русской литературе, по своим любимым книгам, оставленным дома. Поскольку по профессии я художник (не помню, говорил ли я вам об этом?.. Ну так знайте), вечерами я рисовал для ребят комиксы на темы из лагерной жизни. Это чтиво ребята обожали до визга, жадно смотрели, узнавали друг друга и ржали как жеребцы. И с нетерпением ждали продолжения, так же, как наши домохозяйки ждут продолжения любимых своих сериалов.

   Так что, в общем-то, все у нас было. Не было у нас только радио, и потому все мы страдали от недостатка информации. Впрочем, от этого больше страдали мои ребята, чем я сам. Как вещая Касандра, в политическом аспекте я знал все наперед. Поскольку все здесь сделано по образу и подобию Большого мира, сомневаться в ходе исторических событий не приходилось. Все железно детерминировано. Все будет так, как записано в скрижалях Великого Лазерного Диска.

   Однажды, в теплый погожий денек, когда я лежал на травке и смолил удушающую английскую сигарету - а делать это разрешалось через каждые два часа работы, - в лагерь пришло очередное пополнение. В последнее время неофиты-зэка поступали партиями. Англичане стали сбивать наши самолеты пачками. Массированные воздушные атаки железных ястребов Геринга слабели с каждым днем войны. Люфтваффе выдыхалась.

   Ребята, как всегда, окружили новичков с горящими от нетерпения глазами. Единственными, кто остался равнодушным к встречи земляков, это были охранники-солдаты туманного Альбиона и я, ваш покорный слуга. Мне не откуда ждать вестей. Окруженный людьми, я был среди них Робинзоном. Робинзону-то, поди, легче было. Он хоть и был одинок, зато жил в своем родном мире. А где живу я? Я даже этого не знал. Самое тяжелое здесь, это сознание того факта, что нет рядом с тобой ни одного настоящего человека. Из Большого мира. Это страшно угнетает. Ей-богу, клянусь моим тридцатидвух-скоростным СД-РОМом, отдал бы годовой табачный и шнапсовый паек за одного, пусть самого завалящего, русского паренька. На худой конец, сошел бы и иностранец. Все равно мы здесь были бы земляками. Но увы!

   Я выбросил окурок, кинул на плечо лопату и отправился к объекту своего общественно-полезного труда. Мы рыли котлован для фундамента под офицерский клуб. Тут меня окликнули. Я давно привык к своему местному имени. Оборачиваюсь - Грушницкий! Шутка. Оборачиваюсь - на меня смотрит какой-то парень: симпатичный, высокий и светловолосый, как и полагается арийскому асу. Форма на нем была без знаков различия, но видно, что воздушных сил. Крылышки Люфтваффе сорваны, но темный след, невыгоревшего в этом месте материала, отчетливо выделялся.

   - Мартин! - Голос до боли знаком, но узнать его не могу.

   - Кто ты? - сказал я, втыкая лопату в землю.

   - Разве ты меня не узнаешь, Мартин?!

   Видя мою мучительную гримасу, он сжалился надо мной и подсказал:

   - Ведь я же твой ведомый, второй номер. Людвиг Бауэр!

   - А-а-а... Людвиг! Mein Gott!

   Мы крепко обнялись, заимообразно выколачивая пыль из наших потрепанных форменок широкими ладонями. От него еще пахло душистым мылом, которым он умывался перед вылетом. Так вот он каков, мой ведомый. Это его бодрый голос я слышал, когда связывался с ним по рации. Всегда отзывчивый, исполнительный, летящий к тебе по первому зову; как мать родная, всегда готовый тебя защитить, как бы самому трудно не приходилось. Вежливый. Когда его сбивали, он искренне огорчался, что ничем больше не может быть полезен, сообщал: "Извините, я выпрыгиваю".

   - Ну-ка, дай я на тебя посмотрю, - сказал я, вглядываясь в его искрящиеся радостью голубые глаза.

   - Ну слава Богу, ты вспомнил меня! А то уж я было подумал, что эти чертовы томми выбили из тебя всю память. Как здесь, бьют?

   - Мы здесь живем, как у Христа за пазухой! - я покровительственно потрепал его по плечу. - Идем, покажу твое место. Разумеется, оно будет рядом с моим. Я даже уступлю тебе свое... Тебе нравится у окна? Оттуда хорошо видны зеленые холмы и лес. Этот пейзаж напоминает мне мою родную землю... Саксонию.