Екатерина Оленева - Призрачная любовь

• Название: Призрачная любовь
• Автор: Екатерина Оленева
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Главная героиня романа, Елена Лазорева, получает от отца в подарок не что-нибудь — квартиру. Да ещё в старинном доме, с самого начала предназначенном правящей элите. Давно забыто, что земля, на котором построен дом издревле проклята… Это роман о Любви. Любви, открывающей двери в пучину Ада. И цена, которую предстоит заплатить ГГ за возможность вырваться — высока: душа того, кого любишь… До восемнадцати лет, а также лицам впечатлительным, с неустойчивой психикой для прочтения не рекоммендуется из-за содержания сцен эротического характера, сцен насилия.

---

— И даже с учетом выпитого алкоголя, — подняла Таня указательный палец к потолку. — Ладно. План "А". Быстренько умываемся и ложимся спать. Когда спишь, и страх ни так донимает, и спирт потихоньку из головы выветривается. Да, ещё, чур, я у стеночки!

— Почему это ты у стеночки? — попыталась возмутиться Лена.

— А потому что я — гостья. Гостям полагается отдавать все самое лучшее.

Что тут можно возразить? Все правильно.

— План "В"? — тоскливо поинтересовалась Лена, заранее предвидя ответ.

— Отсутствует, — бодро сообщила Таня.

За неимением плана "В" девушки, быстро постелив постель, одновременно нырнули под одеяло. Болтать не стали. Потому что хорошего о прошедшем вечере сказать было все равно нечего. А плохого говорить не хотелось.

Вопреки ожиданиям, Лена провалилась в сон почти мгновенно.

Снилось, будто она вместе с матерью, вместе с умершими дедушкой и бабушкой, приехала в деревню. В те годы, когда они ездили туда наяву, это был цветущий край. С два десятка домов затерялись среди душистых трав, яблоневых садов, черёмухи и вязов.

Но во сне долина покрылась густой тенью. Грунтовые дороги развезло, залило водой до беспролазного состояния.

Бабушка забеспокоилась:

— Как же мы выедем-то, Коленька?

— Да не беспокойся ты ни о чем, Ниночка. По траве проедем, по жнивью.

Марина хранила молчание, отворачиваясь ото всех.

Изба была такой же, как всегда: сенцы, прихожая, откуда приятно веяло прохладой и запахами хлеба и керосина.

Предвосхитив намерение Лены пройти дальше, дедушка вдруг неожиданно крепко ухватил её за руку:

— Ты, деточка, в дом-то не входи. Беги к матери. Пока можешь. А то потом-то поздно будет.

Опустив с ласкового дедушкиного лица взгляд вниз, Лена со удивлением заметила его ноги, все в глубоких язвах и струпьях. Леденящие пальцы страха сжали девушки сердце.

— Да ты, деточка, меня-то не бойся, — ласково, мягко, с жалостью сказал дедушка. — Я ведь люблю тебя. Я предупредить тебя пришел. Беги!

Лена побежала со всех ног к машине, которая вдруг оказалась очень далеко. Бежать приходилось по залитому водой колючему жнивью. А ноги почему-то оказались босыми?

Вода была ледяной.

— Мама! Мама! — кричала Лена на бегу, задыхаясь, — Уезжать нужно. Они мертвые все! Все мертвые! Они нас съесть хотят!

Подбежав, она ухватилась за руку женщины в черном балахоне. Женщина повернула лицо, и Лена поняла, что это не Марина — нее ей мать. Узкое злое лицо незнакомки, с щелевидными глазами, заволоченные мраком, было безобразным. Истлевшая кожа стекала с костей на лице.

— Нет! Они не хотят. Это я тебя проглочу.

Острые зубы вонзились Лене прямо в лицо. Резкая боль разлилась по телу.

Последней мыслью было: что же стало с матерью?

Проснувшись, Лена села, чувствуя, как сильно бьется сердце.

В комнате было тихо. Очень тихо. Словно бы за окном не ездили машины, не лежал целый город. Мучительно хотелось включить свет, чтобы рассеять остатки сна.

Девушка осторожно, чтобы не разбудить мирно спящую рядом подругу, выскользнула из-под одеяла. Лена прошла на кухню и жадными глотками, залпом, выпила два стакана холодной воды.

Ощущение ночного кошмара всё не проходило…

Тишину нарушил неприятный скрипучий звук.

Повернувшись, Лена увидела, что дверь в спальню распахнута настежь. Напротив неё стоит кресло-качалка, покачиваясь взад-вперед и издавая тот самый неприятный стук, что привлек Ленино внимание.

Лена замерла, спрашивая себя, что же она чувствует? И почему ещё способна рассуждать здраво? Почему она не кричит, не бежит, не бьётся в истерике?

Над спинкой кресла, серебром светились пепельно-пшеничные волосы.

"Это не наяву, — нашла для себя объяснение девушка. — Сон во сне!".

От этой мысли сразу стало легче. Природное живое любопытство толкнуло девушку вперед:

— Адам? — сорвалось с её губ.

Девушка даже не прошептала, — выдохнула имя, перешагивая через порог "кровавой" комнаты. Обходя кресло по кругу, девушка с замиранием сердца представляла, что сейчас увидит его, — автора дневника.

Среднего роста, как в детском стишке — "плечистый и крепкий", — призрак когда-то обладал жилистым, гибким телом танцора или акробата. Легкие вьющиеся волосы локонами обрамляли белокожее лицо с темными глазами. Кристаллики льда во взгляде делали его глаза совершенно жуткими. Тонкие, как у женщины, изогнутые брови и чувственные розовые губы, довершали портрет.

Юноша был красив той бесполой красотой, которую люди часто приписывают ангелам или демонам.

Призрак медленно поднялся с кресла, скрестил руки на груди и замер, склонив голову к плечу, в свой черед, рассматривая Лену. В выражении его лица Лене пригрезилась насмешка.

Что полагается говорить Призракам в приватной беседе? Душеспасительную или сочувствующую речь? "Чур, меня"?

— Ну, и каково оно там, — после смерти? В зазеркалье за облаками? — выспренно построила Лена вопрос, занимающих всех, в ком волнуется плоть и течет кровь.

Лена не заметила ни движения, ни дуновения. Но в следующее мгновение руки призрака крепко легли ей на плечи, заставляя поразиться нечеловеческой силе, заключенной в тонком теле. Сквозь материал девушка чувствовала неживой холод жестких, как камень, пальцев.

Тело её на мгновение словно обернулось в камень. А потом Лена увидела принципиально иной мир. В нём небеса были низкими, затянутыми лиловыми тяжелыми тучами. Надо всем преобладал серый цвет. Он царил. Серым был клубящийся смог над бетоном. Серым отливали разбившиеся стекла, блестящие на асфальте. Серыми были существа, плетущиеся вдоль дорог, — существа, теряющие пол и разум. Серым был сам воздух, превращенный в яд. Серость. Бесконечная тишина. Сумерки, окруженные со всех сторон Тьмой и Злом.

Подняв руки, Лена уперлась мертвецу в грудь, стремясь оттолкнуть его от себя, чтобы уйти от неприятных видений.

Видения оборвались. Но на смену им пришло ещё нечто более странное. Словно тысячи тонких сухих горячих языков обвивали тело, причиняя неземное, никогда неведомое прежде, невообразимое ранее блаженство. Стало удивительным образом безразлично, живой он, Адам, или мертвый. Святой или проклятый. Его ласки отрывали её от земли и заставляли парить. Сердце в груди замирало от удовольствия, трепетало, как птичка в когтях у коршуна. Как яркий флажок на сильном ветру. Как языки пламени. Разум понимал, что находится в опасности, но неразумное тело радостно просило о Гибели, потому что гибель приносила наслаждение.

Получает ли скрипка удовольствие под ласкою смычка, когда руки мастера водят по её струнам? И если да, то не от того ли голосу скрипки нет соперниц под луной?

Лена и сквозь сомкнутые веки продолжала видеть темные, недобрые глаза, спадающие на лицо легкие, словно лунный свет, волосы. Подняв отяжелевшую, непослушную руку, она ладонью прикоснулась к ним, ощущая шелковистое, упругое тепло.

Адам! Ядовитый цветок. Прекрасный и смертоносный маленький принц, тоскующий не по розам в неземной долине, а по плоти и крови.

— Мое зазеркалье? — выдохнул призрак ей в губы, — Мое Седьмое Небо за облаками? Это Боль. Нега и пыль. Таков мой Рай. Смерть, та, к которой я стремился когда-то; та, что является смертью — недосягаема.

Представь себе одну и ту же комнату, в которой никогда не бывает ни утра, ни вечера. В ней всегда одна и та же температура. Те же краски, книги, занавески, обои. Проходят дни. День равен году, год — тысячелетию. А перед тобою все тот же диван. Та же тяжесть в душе. Ты кричишь, думаешь, что где-то над потолком, обитает Бог? — просто он не слышит тебя. И только сорвав голос, понимаешь, что Бог, может быть, и есть. Но ему нет дела до твоих страданий.

Устав звать Бога, я позвал дьявола. А пришла — Ты.

Лена казалась себе безвольной тряпичной куклой. Она лежала в его руках, глядела ему в глаза, и растворялась без остатка в трех чувствах: влечения к этому непонятному устрашающему существу, ужасу перед собственными чувствами и сжигающему душу любопытству.

— Не верь тому, кто скажет, что умирать не страшно, — шептали его губы. — Что умирать не больно. Смерть — иная грань, не схожая с границей между Сном и Явью. Переходить её всегда мучительно. — страстно прошептал призрак. — Свечи, вода и кровь! — какими красивыми они мне когда-то казались. Лежать и смотреть, как кровь смешивается с прозрачной водой, не страшно. Страшно просыпаться, когда болят руки. Страшно очнуться в мутной окровавленной грязи. В доме, в котором стены покрыты алой плесенью, подозрительно напоминающей растерзанную, трепещущую плоть. Страшно жить в плесени, распространяющейся, разрастающейся по всему дому, как раковая опухоль. Смерть — не игра. За облаками нас не ждет ничего, — только тьма. И холод бесконечности. Зазеркалье оборачивается душным деревянным ящиком, из которого не выбраться. Лишенный жизни и плоти, ты продолжаешь томиться. Продолжаешь чувствовать голод, жажду, желание, боль. Но нет им утоления, — как нет конца. Таково зазеркалье. Таков правдивый ответ на твой вопрос.