Дэвид Герберт Лоуренс - Дева и цыган

• Название: Дева и цыган
• Автор: Дэвид Герберт Лоуренс
• Издательство: АСТ, Астрель, Полиграфиздат
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-066841-0, 978-5-271-30526-9, 978-5-4215-1309-4

Страсть. Одиночество. Ненависть. Трагедия…

Вечное противостояние сильной личности – и серого, унылого мира, затягивающего в рутину повседневности…

Вечная любовь – противостояние родителей и детей, мужей и жен, любовников, друзей – любовь, лишенная понимания, не умеющая прощать и не ждущая прощения…

Произведения Лоуренса, стилистически изысканные, психологически точные, погружают читателя в мир яростных, открытых эмоций, которые читатель, хочет он того или нет, переживает как свои – личные…

В книге представлены повесть «Дева и цыган» и рассказы.

---

— Идите-ка сюда! Идите же, не бойтесь. — Она достала маленький кошелек и выложила на ладонь шиллинг. — Подойдите же! Это вам! — крикнула она.

Цыган отложил молоточек и блюдо и скрылся в фургоне. Старуха что-то хрипло крикнула малышам из своего угла. Двое ребят постарше несмело вышли вперед. Иезавель дала каждому по серебряной монетке; одному шиллинг, другому — два, других у нее не нашлось. И тут же послышался окрик сокрытой от глаз старухи. По ступенькам спустился цыган, подошел к костру. Иезавель беззастенчиво и деловито, что присуще детям Сиона, стала разглядывать его лицо.

— Вы воевали под началом майора Иствуда?

— Да, сударыня.

— И надо же где встретились! — Она перевела взгляд на небо. — По-моему, скоро пойдет снег.

— Не так уж скоро, — возразил цыган, тоже посмотрев на небо.

Накрепко замкнул он свое сердце. Издревле цыгане вели неравную борьбу с обществом и его устоями. И нет-нет да и удавалось хоть в малом расквитаться.

Однако после войны угас и этот огонек редких удач. Нет, не смирился кочевой народ. По-прежнему горд взгляд цыгана, только сейчас взгляд этот устремлен в дальние дали. Он уже не проникает так дерзко в самые сокровенные уголки души. Вот что значит — пройти войну.

Цыган посмотрел на Иветту.

— Обратно на машине поедете?

— Да, ведь погода такая изменчивая, — жеманно произнесла Иветта.

— Еще какая изменчивая, — поддакнул цыган, взглянув на небо.

Ни за что сейчас ей не угадать, что у цыгана на душе. Да, по правде говоря, ее это и не занимало. Куда больше ее привлекала маленькая Иезавель, мать двоих детей, высуживающая сейчас немалые деньги у известного инженера для неимущего молодого и красивого майора Иствуда. Он, пожалуй, моложе ее лет на пять-шесть. Как все увлекательно!

Вернулся светловолосый майор.

— Чарлз, дай сигарету! — печально, но властно попросила дама.

Он достал портсигар — каждое движение его сильного тела было неторопливо и выверено. Будто постоянно он ждет удара исподтишка, вот и делает все неспешно и осторожно. Одну сигарету он протянул жене, другую — Иветте и без тени превосходства предложил портсигар цыгану.

— Благодарю вас, сэр!

Он степенно подошел к костру, прикурил от красных угольев. Иветта и маленькая Иезавель не спускали с него глаз.

— Ну, до свидания! — по-свойски, как и принято среди людей ее круга, попрощалась Иезавель. — Спасибо, что пустили к огоньку погреться!

— Не за что, он не только для меня горит, — сказал цыган.

К нему, нетвердо шагая, подошел малыш.

— До свидания, — сказала Иветта, — может, снег еще и не выпадет.

— Снег нам не помеха, — ответил цыган.

— Разве? А я думала, он некстати.

— С чего бы?

С царственной небрежностью Иветта закинула за спину длинный конец шарфа и пошла вслед за меховой шубой, поглотившей маленькую Иезавель; казалось, шуба идет сама собой.

7

Чета Иствудов, как стала величать их Иветта, весьма заинтересовала ее. Еще три месяца — и брак маленькой Иезавели расторгнут! Она отважилась снять на зиму холодный домик возле болот Скорсби, недалеко от холмов. Теперь, глухой зимой, они с майором жили почти в полном одиночестве, без прислуги. Майор вышел в отставку и называл себя по-штатски — «господин Иствуд». Впрочем, для всех они уже были господином и госпожой Иствуд.

Маленькой Иезавели было тридцать шесть лет, дети ее уже вступили в отрочество. Муж согласился, чтобы они воспитывались у матери, но лишь после того, как она станет супругой Иствуда.

Так появилась в здешних краях эта необычная пара: маленькая изящная куколка с огромными, таящими обиду и укор глазами и копной черных, курчавых, ухоженных волос и высокий голубоглазый молодой атлет, от которого веяло силой и зимней стужей: не иначе в жилах у него течет кровь древних богатырей — викингов.

Поселились они в маленьком новом домике меж болотами и холмами и без чьей-либо помощи устраивали свой семейный очаг.

И очаг прелюбопытный. Домик они сняли вместе с обстановкой, однако Иезавель понавезла с собой дорогой мебели. Неизвестно, почему ее привлекал стиль рококо: вычурные шкафчики с перламутровой инкрустацией, черепаховые шкатулки, безделушки слоновой кости и еще много всякой всячины; нелепо высокие, на гнутых ножках стулья из Италии, обитые аквамариновой парчой; тончайшей резной работы розоволикие святые в богато изукрашенных развевающихся одеждах; на полках — множество причудливых статуэток дорогого фарфора и, наконец, редкая коллекция поразительных картин начала девятнадцатого либо конца восемнадцатого века, писанных на стекле.

Вот у такого необычного и тесноватого «домашнего очага» и приняла Иезавель навестившую ее без ведома родных Иветту. В доме стояли бесчисленные печки и плитки, так что в любом углу было тепло, даже жарко. И сама хозяйка, похожая на одну из статуэток — маленькая фигурка в изящном платьице и фартучке, — раскладывала на блюде окорок, а большой, в белом свитере и серых брюках, похожий на дрозда майор резал хлеб, растирал горчицу, варил кофе и управлялся еще с дюжиной дел. Более того, после холодного мяса и икры на закуску он подал тушеного зайца, которого приготовил сам.

Столовое серебро и фарфор — часть невестиного приданого — были поистине бесценны. Майор пил пиво из серебряной кружки, а Иветта и Иезавель — шампанское из красивых бокалов. Потом майор принес кофе, и разговор оживился. Иезавель пылала лютой ненавистью к бывшему супругу, а жить с нелюбимым человеком считала аморальным, потому и разводилась. И майор — неведомо как залетевший в эти края зимний дрозд, — сильный, по-своему красивый (ему бы только ресницы потемнее, а то их не видно, и майор еще больше походит на птицу), тоже ненавидел ханжескую мораль. Но гнев его, сокрытый в мощной мускулистой груди, отдавал ледяным холодом. Его любовь к Иезавели зиждилась на осознании попранной справедливости. Вот и занесли его в этот укромный уголок, точно шальные ветры, понятия о морали, унаследованные от предков-викингов.

Отобедав, все трое перешли на кухню. Майор, засучив рукава, обнажил белые, крепкие руки и бережно, но споро принялся мыть посуду, а женщины вытирали. Пригодилась его сноровка. Потом он обошел все печки, печурки, плитки — проверил, не погасли ли, случаем; каждый день он тратил на это считанные минуты. Затем усадил Иветту в маленькую закрытую машину и под проливным дождем отвез домой. Высадил он ее на задах у калитки меж лиственницами. Вниз по склону сбегали земляные ступеньки.

Иствуды буквально ошеломили Иветту.

— Ты представляешь, Люсиль! Я познакомилась с совершенно необыкновенными людьми. — И она подробно рассказала сестре о своих новых приятелях.

— Судя по твоим словам, очень милые люди, — согласилась та. — Молодец майор, все по дому делает сам и еще светский лоск не теряет. Вот они поженятся, и я с удовольствием познакомлюсь с ними.

— Да, да, непременно, — рассеянно бросила Иветта.

Как странно, что сошлись эти двое: маленькая Иезавель и голубоглазый молодой великан офицер. Невольно вспомнился Иветте и ее цыган — в последние дни она совсем о нем забыла. А сейчас вспомнила, и защемило сердце.

— Скажи, Люсиль, а почему люди сходятся? Вот Иствуды, к примеру? Или папа с мамой? Ведь они совсем-совсем разные? Или та цыганка, что гадала мне, большая такая, как кобыла, а муж у нее ладный, красивый? Почему, а?

— Из-за страсти. Хотя все ее понимают по-разному.

— Вот-вот, что такое страсть? Ведь это не простые ласки, верно ведь? Это совсем иное.

— По-моему, тоже, — ответила Люсиль, — это и должно быть иным.

— Понимаешь, с простыми парнями чувствуешь себя, как бы сказать, грязной, что ли. Потому на них и смотреть-то неохота, не то что страсть к ним питать.

— А по-моему, есть страсть низкая, а есть другая. Ох и трудно же во всем разобраться! Простых парней я просто не терплю, но и к незаурядным никакой страсти не испытываю. — Люсиль особо неприязненно выделила «страсть». — Во мне, наверное, вообще ничего такого нет.

— Вот и я о том же! — подхватила Иветта. — И во мне тоже никакой страсти! Может, мы с тобой так созданы, что нам вообще с мужчинами жить не нужно?

— Бр-р! Как ужасно звучит: «С мужчинами жить»! — воскликнула Люсиль с отвращением. — Неужто тебе не противно будет «жить» с мужчинами? И к чему нам в жизни эта страсть? Куда б лучше: жили бы себе просто мужчины и просто женщины, и никаких страстей!

Иветта задумалась. В памяти всплыло лицо цыгана, его взгляд через плечо, когда она сказала: «Погода такая изменчивая». Она отреклась от своего цыгана и чувствовала, наверное, то же, что и апостол Петр, когда дважды пропел петух. Или, лучше сказать, не отреклась, а просто вычеркнула цыгана из списка действующих лиц в своей жизни. А отреклась она от самого сокровенного в собственной душе, от того, что непостижимо и непокаянно тянуло ее к нему. И пропел удивительный черный красавец петух, насмехаясь над Иветтой.