Тиамат Tiamat - Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение)

• Название: Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение)
• Автор: Тиамат Tiamat
• Жанр: Эротика, Секс

Что-то вроде «Эклипсис, 20 лет спустя». Закончен.

---

— Неправда, государь. Вы слишком строги к себе.

— Разве эльфам не знакомо сожаление о сделанном и несделанном? Разве ты никогда не думаешь: «Сделал ли все, что мог? Было ли это необходимо?»

— Думаю, прошептал эльф, пряча лицо. Ресницы его были мокры от слез.

— Прости, я расстроил тебя, государь выглядел огорченным. Предаваться меланхолии мой удел, незачем делить его с другими.

— Лишь вы знаете мое сердце, государь, эльф потерся лбом о его колено, как кошка. Когда я говорю с вами, моя тоска отступает. Ваше мужество придает мне сил. Вы тоже теряли, жертвовали, расставались… Умоляю, не говорите, что сожалеете! Разве все это было напрасно?

— Не более напрасно и преходяще, чем сама жизнь и оттого бесценно, и каждое крошечное воспоминание как бриллиант чистейшей воды… Ах, как я завидую иногда Древнему народу, способному хранить свои воспоминания вечно!

— Зато, государь, возразил Итильдин, мы ничего не забываем. Люди вспоминают избранное, приукрашенное; а в нашей памяти всплывает сразу все, и плохое, и хорошее. А от некоторых воспоминаний невозможно избавиться! голос его против воли дрогнул, и прозвучало это так жалобно, что в глазах короля отразилось беспокойство. — Я не жалею о выбранном пути, но мне стыдно вспоминать смятение и страх, которые предопределили мой выбор. И стыдно, что я не перестаю вспоминать…

— Ее? шепнул король, длинными худыми пальцами приподняв подбородок эльфу и заглядывая ему в глаза. Ту женщину из видений?

Итильдин зарделся если можно так назвать тот нежнейший румянец, который только и мог появиться на его бледном лице, и отвел взгляд.

Через год или два после отъезда Альвы с Кинтаро он все-таки выдал государю причину, по которой остался в Криде.

Из дальних странствий возвратясь, кавалер Ахайре намеревался сразу же начать приготовления к путешествию в Иршаван. Но он никогда не отличался особенной целеустремленностью, и как-то незаметно дни складывались в месяцы, месяцы в годы, тем более что зеркало, прежде неумолимо подсказывающее Альве о течении времени, теперь молчало. Чародея, обуздавшего свою магическую силу, ждали десятки лет молодости и здоровья. Торопиться было некуда, разве что зачать наследника, ведь активное использование магии по необъяснимым причинам вело к бесплодию мага любого пола и возраста.

Матушка Альвы уже подыскала ему пару достойных невест. Но кавалер Ахайре в очередной раз шокировал столицу, взяв в супруги эльфийку. Эльфийку с лицом его возлюбленного, что послужило причиной комических недоразумений на приеме, где он представлял свою супругу королю. Нашлись люди, которые решили, что кавалер Ахайре глумится над священным институтом брака, женившись на особе одного с собой пола. Недоразумение разрешилось, только когда следом за молодой четой в залу вошел Итильдин. Присутствующие на приеме аристократы потрясенно переводили глаза с него на леди Итэльдайн и шептались о том, какой чертов везунчик и баловень судьбы кавалер Ахайре. Сплетники злословили: «Интересно, Ахайре спит с женой и шурином вместе или по очереди? Детки будут путать, кто им мать, а кто дядя!»

Несмотря на красоту и обаяние кавалера Ахайре, молодая жена его не любила. Это нередко случалось в Криде, ведь главной целью брака было рождение и воспитание детей. Но Итэльдайн хотела детей от другого человека, вернее, нечеловека своего брата-близнеца. Таковы были тысячелетние традиции Древних. Что ж, они договорились. Уговорить кавалера Ахайре было непросто. Ему претила мысль использовать женщину, как племенную кобылу, тем более женщину, которая не чувствует к нему ни тени желания. Что греха таить, он и сам желал ее только из-за сходства с возлюбленным.

Тогда они отправились в Фаннешту и прибегли к запрещенной практике переселения душ. Наследник Альвы Ахайре был зачат за несколько дней до свадьбы, любящими и полными страсти партнерами, вот только в теле женщины была душа мужчины, ее брата. Итильдин был готов даже выносить ребенка, но заклинание действовало всего несколько часов.

Родив кавалеру Ахайре сына, через полгода Итэльдайн вернулась в Великий лес, унося с собой, вернее, в себе прощальный подарок брата. Ей предстояло родить мальчика и девочку, похожих друг на друга, как две капли воды, как множество ее предков. Итильдин уговаривал сестру остаться, но она хотела, чтобы дети выросли в Великом лесу, вдали от тлетворного влияния смертных, как положено добропорядочным Древним. Он втайне стыдился, что их судьба заботит его куда меньше, чем судьба малыша Таэссы.

Но остался он не из-за Таэссы. В конце концов, он был Древний, узы крови говорили в нем не так сильно, как в смертных; и даже смертные, когда детям исполнялось десять лет, начинали потихоньку готовить себя к мысли, то те скоро станут совершеннолетними и начнут самостоятельную жизнь. Итильдину и в голову бы не пришло даже на миг задуматься о разлуке с Лиэлле и Таро если бы не очередное пророческое видение.

Впервые оно касалось его собственной судьбы.

Он задремал всего на полчаса, но за это время перед глазами пронеслась целая жизнь. Он был рабом рыжеволосой аррианской воительницы, субхадры племени Красных лисиц, которую в глаза звали Александрой Багрянородной, а за глаза нередко богиней Идари. Он был ее любимым наложником, управителем над ее скотом и рабами, ее верным слугой, вечным пленником ее синих глаз, готовым выполнить любое ее желание. Он не знал, кто он и откуда, знал только, что любит свою госпожу так самозабвенно и истово, как никого в жизни так ему казалось во сне. «Мой сладенький эльфенок», говорила она, и эти слова были лишены для него смысла, кроме того, что госпожа им довольна. Никого она не любила так, как его, и только лишь двух других рабов отличала видно, пленных ланкмарских чародеев, потому что они носили заговоренные ошйники из серебра, отнимающие магическую силу. Один был красивый юноша с волосами, будто пламя, и зелеными кошачьими глазами, изящный и стройный, искусный в любви, а другой сумрачный, смуглый, высокий, с черными косами, своевольный и непочтительный, и оба они не помнили ничего о своей прошлой жизни, потому что такова магия аррианок власть над умом, сердцем и телом человека.

Лишь иногда он чувствовал смутное беспокойство, глядя на восход солнца, будто в той стороне лежала его родина, и с удивлением обнаруживал, что слезы катятся по его лицу. Тогда госпожа поила его настоем из трав, прижимала прохладные пальцы к вискам, читала заклинания и тоска его отступала.

— Ах, мой серебряный эльф, шептала она после любовных услад. Ты околдовал меня, свел с ума. Ради тебя я отказалась от дружбы с великим чародеем Руаттой, от войны с Ланкмаром, от всех других своих рабов и наложников. В этом мире нет ни единого эльфа и вот, один лежит в моих объятиях, пойманный в сети моей магией, забывший себя и своих возлюбленных, и сердце мое ради тебя стало тверже стали, острее клинка, и если бы ты не стал моим, я бы выпустила твою кровь по капле. Не печалься, мой серебряный, хочешь, я прикажу привести рыжего с черненьким, чтобы они позабавили и развлекли тебя, а я бы посмотрела?

— Как прикажет моя госпожа, отвечал он, целуя ей руки.

…И проснулся в слезах, дрожа всем телом, потому что в то же самое мгновение понял, что означает этот сон. Если он отправится в Иршаван, то потеряет своих возлюбленных и себя.

Альва, не просыпаясь, заворочался, зашарил вокруг себя руками, прижался поближе к эльфу. Итильдин не выдержал разрыдался в его объятиях и, конечно, разбудил и его, и Кинтаро, изгнанного на соседнюю кровать за неумеренные сексуальные аппетиты и привычку стягивать одеяло.

Он с трудом смог пересказать видение, потому что стучали зубы.

Любовники его больше были напуганы его состоянием, чем сном. Кинтаро начал рассуждать о методах сопротивления магии, об охранных амулетах, Альва кинулся искать в книгах упоминание об иршаванском чародее Руатте, впервые сопоставив имена, но не нашел ничего определенного. Итильдин успокоился, отойдя от шока и сообразив, что его пророчества не более чем предупреждения, и до сих пор всех опасностей удавалось избежать.

Однако на следующую ночь он боялся уснуть и все-таки уснул, и снова увидел тот же сон, и снова проснулся в слезах.

Больше всего ужасало то, как легко в этой другой жизни он забыл своих любовников, как глубоко и искренно полюбил свою госпожу. Может быть, дело в том, что в его роду был аланн, предавший свой народ ради смертной женщины, и сама эта женщина была несомненной родней аррианкам, хоть история Ашурран и не говорила этого прямо. А может, у него была слабость к рыжим. А может, его любовь к Альве и Кинтаро была вовсе не так крепка, как ему казалось. Или синеглазая воительница обладала непредставимой магической силой.

Он так страдал от этих мыслей, что слег в лихорадке. Мрачный Альва сказал: