Юлий Самойлов - Предатель

• Название: Предатель
• Автор: Юлий Самойлов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001

---

Представьте себе: разный пот, моча, помои, самосад, пар сушившейся обуви. Но и тогда вы будете иметь лишь кое-какое представление об этих запахах. А импровизированный заборчик вокруг печи сделали потом, чтобы сушить разные вроде бы совершенно ненужные вещи.

Например, сушатся рукава от старой телогрейки. Вроде бы на какой черт они нужны, эти рукава? Не торопитесь с выводами. Эти рукава нужны, как крылья самолету. Обломались крылья — и пошел самолет носом в землю. Пропали рукава — то же самое, обувь-то марки ЧТЗ. Только Челябинский тракторный здесь ни при чем. Верха у ЧТЗ брезентовые, так сказать, с вентиляцией, гигиеничные, а вот подошва — из старых автомобильных покрышек. Если же на ноги натянуть разные тряпки, а потом еще и рукава и все это засунуть в ЧТЗ, то жить можно. Если же босиком или, допустим, в носочках, то не очень или, во всяком случае, не долго. Поэтому и сушилось на оградке печной всякое невероятное тряпье.

Штукатур — так почему-то звали старого вора — попил чай и, закурив крепчайшего самосада из закарпатской посылки, подозвал шестерку — Утку:

— Позовешь Чемодана из бригады Ивана Сибиряка.

Утка тут же сунул ноги в опорки и исчез в клубах пара. А Штукатур продолжал курить, о чем-то беседуя с двумя ворами, Яшей Черным и Николаем Чукоткой.

Штукатуру было лет под пятьдесят. Высокий и плечистый, со стремительными движениями и горящими серыми глазами, с крупным лицом, покрытым кружочками оспы. Оспинные следы белели на красноватом фоне. Более тридцати лет он был вором. Воровство — его профессия. Время от времени его садили, потом он освобождался и начинал все сначала. Но в лагерях он — неприкосновенная личность: «вор в законе».

Слово «вор», когда к нему добавляют слово «закон», не обязательно означает похитителя чужого имущества: таких на старой Руси похитителей называли «татями» и «шишами». Допустим, лет этак триста назад висел на дыбе некто Долгорукий, потомок того Долгорукого, который Москву основал. А начальник тогдашней прокуратуры Ушаков спрашивал у него: «А пошто ты, пес, воровал противно матушки нашей государыни Анны Иоанновны?» А князь явно ничего не похищал. Он был чем-то недоволен, против чего-то возмущался.

Впрочем, в наши времена воры — это волки, а у волков свои законы — волчьи, и они очень строги и беспощадны. Я не буду здесь рассуждать о них, но думаю, что человек, осудив себя сам, может приговорить себя даже к смерти или дать убить другим, но не могу допустить, чтобы человек мог осудить себя на рабство, на полное попрание своей чести и достоинства. Тот, кто осудил себя на рабство и согласен с ним, родился рабом. Раб, которому непереносимо рабство, имеет право применить к поработителю любые средства, любые без исключения: топор, нож, огонь, петлю, подкуп и любую жестокость — и будет прав. Поработитель — только человек и нередко ничем не лучше раба.

Между тем Утка ввел Чемодана. Такой же высокий, как и Штукатур, также лет под пятьдесят, но несколько грузный и оплывший, с массивным, бульдожьим лицом. Чемоданов Павел Власович — срок пятнадцать лет. Бывший председатель горисполкома. Имел два высших образования и кандидатскую степень по философии. Сидел за взятки, махинации, присвоение общественных денег и так далее.

— Садись, мил человек, — благодушно сказал Штукатур, протягивая вошедшему кисет с самосадом. — Закуривай. Ты меня знаешь?

— А кто тебя не знает? Ты — Костя-Штукатур, вор в законе.

Штукатур усмехнулся.

— В законе?! А ты, Чемодан, вор вне закона или как?

— Я вообще не вор, — поперхнулся дымом Чемодан.

— Ну да, конечно. Он — идейный борец за дензнаки, — ядовито пояснил Черный.

Штукатур тоже закурил и спросил:

— Ты ведь философ? Вот мне и интересно, а что такое с научной точки зрения вор. Вероятно, тот, кто ворует.

Чемодан пожал плечами и, сняв квадратные очки в дорогой оправе, начал протирать стекла тряпочкой.

— Да, если формально, то именно так: вор — тот, кто ворует, или наоборот: тот, кто ворует, тот вор.

— Хорошо пояснил, так сказать, с научной точки зрения, — засмеялся Штукатур. — Значит, если я вооружусь «фомичем», отмычкой или, допустим, автогеном, влезу к тебе в горисполком и вскрою там кассу, то я буду вором, поскольку ворую?

— У каждого человека своя профессия, — настороженно ответил Чемодан, — но в узком смысле слова — да, конечно.

Штукатур удовлетворенно хмыкнул:

— Ну, а если я без «фомича» и других инструментов заставил бы тебя отдать мне все эти деньги, обманул бы как-нибудь, тогда как?

— Ну, это будет видом мошенничества с целью присвоения средств, — не раздумывая, пояснил Чемодан.

Черный снова засмеялся:

— Хрен не слаще горькой редьки, что так, что этак, все равно воровство.

— В общем, да, — согласился Чемодан.

— Так, да не совсем так. Все зависит от того, кто этот вор или мошенник, — произнес Штукатур и крикнул кому-то в темноту нар: — Солдат, иди сюда.

К печке подошел плечистый высокий парень со сладко-красивым лицом.

— Видишь, Чемодан, этого мальца. Он был пограничником, охранял границу. Ему ее доверили, он давал присягу. А шпионы с той стороны платили ему деньги, он пропускал их внутрь, а потом за деньги выпускал.

— Ну, уж не обязательно шпионы, — буркнул парень. — Один попался, а так, в общем-то, контрабандисты: товар носили туда-сюда.

— Ну да, — не обращая внимания на его слова, сказал Штукатур.

— Ну, и кто же он, по-твоему, а?

Штукатур глубоко затянулся и, выпустив дым, кивнул головой.

— Все верно, мне все равно, только я думаю, что за времена настали: людишки-то волчьи повадки переняли. Нет, Чемодан, давай уж сам себя в закон вводи. Только имей в виду: продавать будешь или доверие используешь, убью — и все. А если тебя не признают, так ты попробуй заставить, чтоб признали. Ну, а уж если кишка тонка, тогда гнись, Чемодан, гнись, — каждому свое.