Юлий Самойлов - Волна

• Название: Волна
• Автор: Юлий Самойлов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001

---

— И еще надо отдохнуть, — проговорил я, — в лесу побродить.

Паша поднял голову и в упор посмотрел мне в глаза.

— Я, правда, сам опустился: вышел-то из дворянского сословия. Но сукой я никогда не был и не буду.

Он заскрипел зубами, и его круглое цыганистое лицо стало страшным.

— А кто и когда считал тебя сукой, Паша? — тихо спросил я, слезая с полка.

Паша кивнул на предбанник.

— Там у меня папиросы во френче.

Держа в зубах две зажженные папиросы, я снова вошел в парилку.

— Я хочу что сказать, — приглушенно заговорил Паша, — поезжай отдыхать ко мне. У меня свой дом, это маленький город под Москвой. Я напишу Нюське. Она примет тебя, как родного брата, и еще лучше, добрая у нее душа… Там и мои пацаны…

Он встал и прошел через предбанник, закрыл двери на крючок и шепотом мне на ухо:

— В погребе, если от входных дверей, левый дальний угол. От белых бревен, что наверху, шестое вниз — прокопаешь и фомичом, с метр длины оно, подденешь — там шкатулка, в ней деньги — шестьдесят тысяч — и рыжие — сто монет. Деньги отдай Нюське, ей с тремя плохо. Пусть пацаны помнят, что был отец, а рыжие забери, от греха подальше, забери и замой. Темное оно. Пацаны не должны знать ничего.

— А почему, Паша, я должен взять рыжие? Ты сам, когда…

— Нет, — стиснул зубы Паша, — я уже не выйду. — Он замотал головой, как будто стараясь сбросить налипшую паутину или отогнать назойливого овода. — Хвосты за мной, доктор. Кум меня уже таскал, сватал — довесок не менее пятнадцати, если к стене не поставят. Последняя покупка была тысяч на триста, не менее. В особо больших размерах — и засветились все. Но им, ни Нюське, ни пацанам, ни слова. Ты сделаешь все это?

— Все будет, как ты сказал, Паша.

Он замолчал и, повесив голову, заскрипел зубами.

…В понедельник, в одиннадцать, за мной пришел надзиратель с вахты и, вырвав у меня из рук чашку с чаем, усмехнулся:

— Допивать будешь на свободе!

Паша шел за мной следом, и уже перед самой вахтой я успел пожать его каменную руку. На вахте сидел начальник УРЧ и листал папку.

— Паспорт тебе выдали на настоящую фамилию, а он же, он же и он же останутся здесь, в папке. Шмонать тебя не будем, знаю, ничего с собой нет — все где-то там, за зоной. Распишись здесь, здесь и здесь.

И он сдвинул тяжелую щеколду.

И я вышел на свободу.

Вечером я получил по связи пакет из зоны и Пашино письмецо и, выбросив билеты, выданные в зоне, купил билет на московский поезд. Взойдя на холм, я просигналил последний привет тем, кто остался, и сел в поезд. Сначала я хотел приехать в Москву, которую я знал, как хороший гид или старый таксист, все сбросить с себя, переодеться. А потом ехать в Липецк к Паше. Поезд шел, а я один среди ночи курил сигарету за сигаретой. Потом стоял в коридоре, смотря на мелькающие огоньки чьей-то жизни в синей мгле, за стенами вагона. Рядом у другого окна стояла какая-то бабка, которая везла бидоны, корзины, набитые всякой снедью. Она не то ехала на базар, не то в гости. У бабки было ехидное и лукавое лицо, и говорила она напрямик.

— Ты чо не спишь, парень? Дурью маешься, небось? Все бабы, поди, снятся?

Внезапно она толкнула меня в плечо:

— Глянь-ка, молодчик, сколь мяса-то у нее!

На верхней полке спала, отвернувшись к стене, молодая деваха. Юбка у нее во сне задралась, оголив белизну толстых ляжек.

— Ей, видно, то же, что и тебе, снится, — ехидно заметила бабка.

Я, конечно, не знал, что снилось этой вальяжной девке, но меня сразу же кинуло в жар. С одной стороны, было неудобно, но все-таки что-то тянуло меня смотреть на это голое тело, и я едва сдерживался, чтобы не пощупать ее рукой. Я представил себе визг проснувшейся, но в этот момент поезд тряхнуло, и деваха, проснувшись, натянула юбку и закрылась простыней.

А затем был все тот же Казанский вокзал, те же колонны, только он почему-то казался мне не таким большим, как раньше. Ревели и пищали дети, в разномастной толпе сновали карманники и вокзальные воры.

Поезд пришел в десять тридцать — и передо мной был весь день. В одиннадцать я уже вышел из подземелья Белорусского метро. Москву я знал, как одиночку, в которой пробыл три года и четыре месяца. Быстро нашел знакомую комиссионку в переулке и купил Гроссгерманию, огромный, как шкаф, чемодан из толстой кожи. Чемодан был в фирменном чехле и на колесиках, его можно было катить, вести за рукоять, как большую собаку. Я давно обратил внимание на то, что пассажиры с большим багажом, обремененные чемоданами, кажутся всем более благонамеренными. Кроме того, на моем чемодане были наклейки, как у интуриста, совершающего кругосветное путешествие.

В одиннадцать тридцать я вошел в магазин «Костюмы». Продавцы в магазине имели наметанный глаз, но на этот раз их ввела в заблуждение моя Гроссгермания. А рядом с ней невзрачный лагерный костюмчик. И хотя его делал отличный старый мастер, сидевший за то, что обслуживал как портной гестапо, но даже самый большой мастер ничего бы не смог сделать из выцветшей, ношеной шерсти.

— Я вас слушаю. Что бы вы хотели у нас купить? — спросил пожилой, похожий на дворецкого продавец.

— Хотел бы купить два-три костюма: черный, серый и цветной. Кроме того, двое-трое брюк… рубашки… хорошие пижамы… Цена меня не волнует. Я еду в отпуск с Крайнего Севера, и это должно быть самое-самое. — Я сунул ему в верхний кармашек пятьдесят рублей.

— А это за что?

Я так же невозмутимо, как он спросил, ответил:

— За хлопоты!

Продавец провел меня через весь зал в примерочную и показал на скамью:

— Присаживайтесь… Я сейчас!

Но его не было довольно долго. Наконец он вернулся. Первым он предложил мне отличный серый костюм-тройку, серый, с игривой красноватой искоркой.

— Отличная английская шерсть, — резюмировал продавец, предлагая мне примерить костюм — он сидел, как влитой.

Второй же костюм был угольно-черный и чуть пушистый, с Эйфелевой башней на подкладке, а третьим оказался коричневый чешский костюм.

Продавец плотнее задернул шторку кабины и принес еще отдельный пиджак, натуральный твид, и три пары брюк — я только кивнул головой: отлично!

— А из сорочек можно сделать, так сказать, джентльменский набор. У вас что по вороту? Как будто сорок один? — и продавец ловко измерил мне шею. — Сорок два, с вашего разрешения. Значит, так. Еще вот рекомендую вам две пижамы, это китайские. Ну и халат махровый, болгарский. — Он нагнулся и показал зеленый шестиугольник этикетки — София.

Я кивнул головой и протянул ему еще полсотни, он что-то попытался сказать, но я сунул ему деньги в карман. Показал на чемодан:

— Все это выгладить — и туда, там есть специальное устройство.

Продавец осклабился, показывая неестественно белые зубы:

— Знаком с этими чемоданами.

Потом он вызвал такси, и я поехал в ГУМ. Сунув шоферу четвертак, я показал ему на другую сторону улицы:

— Там жди меня, а по счетчику я уплачу, само собой.

Здесь я купил серый чешский плащ — он имел скрывающийся в специальный карман капюшон и, главное, был непромокаемый. Я не любил вещей, которые лишь внешне выглядели эффектными. Здесь же я обзавелся двумя парами туфель, резиновыми сапогами и купил еще множество всяческих мелочей. Особенно же доволен я остался шикарным немецким несессером с блестящей, под крокодила, кожей.

Такси стояло там, где я указал.

— А теперь куда? — спросил шофер.

— А теперь… — я взглянул на чемодан и засмеялся. — А теперь в Сандуны.

Шофер кивнул головой и, уже ведя машину, спросил:

— А чему ты засмеялся?

Я усмехнулся:

— Да так… Подумал, мол, вот было бы интересно, если бы я вышел, а тебя тю-тю.

— Как это тю-тю? — несколько напряженно спросил шофер.

— А так! Взял и уехал! Чемоданчик-то — ничего!

— А-а, — протянул он, — значит, интересно? Ну, ладно, в следующий раз, если оставишь, так и сделаю, чтоб интересно было.

— Да ты не обижайся! Мало ли какая фантазия может прийти в голову. Можно подумать, таких случаев не бывает.

— Почему не бывает? Вот у нас к одному садятся трое: два парня и девка. Везет… Потом они струну на горло набрасывают — и привет!

— Зачем удавили-то?

— Ну, как зачем? Деньжонки были, рублей этак сто, ну и машина. Они на ней немножко погусарили.

— А водитель?

— Похоронили — и все! — Шофер прикурил потухшую сигарету. — А ты говоришь: не случается. Все случается. Разные люди. Десять миллионов в Москве: восемь своих да два — приезжие. Вот ты, например, не москвич.

— Я родился-то здесь, да и жил долго, а сейчас вот в Липецке.

В Сандунах, как и раньше, когда я был совсем молод, стояла толпа. Но я, по старой привычке, поймал банщика и через пятнадцать минут был в номере, вместе с моим огромным, как шкаф, чемоданом.