Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 4

• Название: Падение царского режима. Том 4
• Автор: Павел Щёголев
• Издательство: Государственное издательство
• Жанр: История
• Год: 1925

Четвёртый том "Падения царского режима" содержит письменные показания последнего министра внутренних дел А. Д. Протопопова, а также исполняющего должность директора департамента полиции, позже товарища министра внутренних дел С. П. Белецкого.

---

14. Вспоминаю случай, когда мною было предложено департаменту полиции сделать обыск и домашний арест г-жи Марии Дерфельден. Приказ об этом я получил от б. царицы; передала мне это по телефону Вырубова; основанием для обыска являлось заявление о том, что на ее, Дерфельден, квартире происходили совещания по поводу убийства Распутина, а также замышлялось подобное против б. царицы. Обыск результатов не дал, арест же был снят в течение суток; перед Дерфельден извинился, и она у меня была для личных объяснений. По этому случаю я познакомился с ее братом — Пистолькорс, женатом на Ал. Ал. (Танеевой).

15. Б. царица мне переслала письмо полковника Бильдерлинга с надписью, разобрать дело, не вмешивая в него ни ее, ни Вырубову. В исполнение надписи я видел полк. Бильдерлинга, объяснившего мне, что в Луцке, по его мнению, есть кружок офицеров, поставивших себе политическую цель, — какую он не знает. Он получил печатное приглашение, за номером, прибыть, если он желает, в Луцк, причем было сказано: «номер вам известен». Был ли это, действительно, заговор, он объяснить не мог, передавал лишь факт и свое о нем мнение. Дело мною было передано в департамент полиции Васильеву А. Т., который навел справки и, послав расследовать это дело, довел до моего сведения, что никакой организации среди офицеров в Луцке не найдено. Об этом письме и разговоре моем с полк. Бильдерлингом я докладывал б. царю. Он сказал, что там находится вел. кн. Павел Александрович и что вполне верит его надзору. Письмо Бильдерлинга с надписью б. царицы находится в папке, которую в числе других бумаг я отдал Павлу Савельеву, уходя из дома и надеясь вернуться и разобрать их.

16. Вспоминаю, что в декабре (конце) Замысловскому было дано из сумм департамента полиции 12 тысяч рублей на поддержку монархических газет в Ростове на Дону и тамошнего отдела монархистов, но точного расхода этих денег не знаю. Дал их ему Курлов с моего ведома и согласия.

17. В дополнение показаний о наших разговорах с Марковым вспоминаю его слова, что народ будет защищать царя дубьем. Это он говорил и в Думе. Жаловался, что субсидия мала. «Скажите царю, чтобы он взял полмиллиарда из военного фонда, и тогда можно будет что-нибудь сделать». Я ему ответил, что денег более дать не могу, что это дается на поддержание кадров (бюро) союза: «позже поговорим». Докладывать б. царю о его предложениях я отказался. Субсидии, которые получал Марков, шли через него на поддержку всего союза, он же должен был давать деньги Дубровину и другим. Их я не видел. Отчета в деньгах не спрашивал и не получал, только в феврале намеревался спросить, но не успел. Марков говорил об охране, установленной в Костроме и Киеве[*], и об оружии, предоставленном этой охране от союза, полученном последним, через какое ведомство — не знаю. Он упомянул вскользь о необходимости и теперь иметь оружие, но я не знаю от кого могло быть и было ли получено союзом оружие. Ни о средствах союза, ни о их сношениях с другими членами бывшего правительства я не знаю.

18. На новогоднем приеме в Царском Селе у меня произошел инцидент с председателем Государственной Думы М. В. Родзянко. На мой поклон ему при встрече, когда б. царь уже шел в комнату, он, повернувшись ко мне, сказал: «нигде и никогда». На мои слова о том, что я принужден буду послать к нему своих друзей, он ответил: «хорошо, как хотите». Зная, что вызов без разрешения царя я послать не могу, я составил письмо, в котором довожу до сведения Родзянко, что принужден отложить дуэль до того времени, когда оставлю свое место. Настоящее же письмо прошу считать за вызов. Это письмо я показал б. царю; он против его не возражал, но в тот же день Голицын воспротивился отсылке этого письма и пожелал вновь доложить дело царю. Я согласился. Дубликат письма был засвидетельствован Куколем и еще не помню кем, с обозначением, что подлинник находится у председателя совета министров. Через дня два Голицын мне сказал, что б. царь, после его доклада, высказался против отсылки письма, которое осталось непосланным; по утверждению моих секундантов, причина была уважительная, и я сохранял право послать это письмо после выхода в отставку (говорил я по этому поводу с Радкевичем, Ознобишиным и Куколем).

19. Кн. Андроникова за несколько дней до моего назначения направил ко мне Белецкий. При моем назначении Андроников прислал мне икону. Желая его лично видеть и иметь о нем понятие, я просил свою двоюродную сестру кн. Мышецкую позвать его к себе для свидания со мною. Этих свиданий он всячески добивался. Впечатление он производил благоприятное. Деятельность его была мне известна понаслышке (шантажист). Разговоры касались его отношений к другим министрам и ко двору. Я советывался с ним о редакции поздравительной депеши б. царю, так как он был хорошим составителем таковых (он издавал свою газету). Редакция его депеши однако меня не удовлетворила, и я ее переделал по-своему. Видел я его раза 3–4. В его квартире случилось воровство, сделанное какими-то людьми, коим он позволил у себя переночевать, кажется, без прописки. Подробностей не знаю. Слышал предположения, что Андроников был причастен к убийству Распутина, но кто это говорил — не помню. Царь, царица и Вырубова его не любили, о чем сами мне говорили.

В связи со всеми слухами об Андроникове я спросил царя, как с ним поступить и не следует ли его выслать? Царь согласился, и Андроников был выслан в Рязань по ордеру военных властей, коим я передал приказ царя. На вопрос Андроникова по телефону о причине его высылки ответил, что «не знаю, — это приказ сверху», так как не желал сообщать ему подробностей, сопровождавших это распоряжение. Андроников имел преданных людей в ведомстве и в доме министра: Драгомирецкий, коего после его удаления я постарался устроить, и Балашов, остававшийся все время при мне и помогавший, не обижая Андроникова, не допускать его посещений ведомства и меня. Однажды Анроников все-таки был в департаменте общих дел, где, как мне говорил Волконский, позволил себе неосторожные речи про б. царицу. Я просил кн. Волконского составить показание, но показания этого, несмотря на свои просьбы, я не получил, и дело заглохло.

В Рязань я послал Андроникову 1.000 р. со своим служащим Павлом Савельевым (вручить без росписки — из моих денег), — боясь Андроникова и одновременно жалея его. Макаров обращал мое внимание на необходимость его не раздражать. Курлов считал Андроникова человеком вредным.

20. После моего возвращения из путешествия заграницу в Петроград, дня через два-три ко мне приехал Л. М. Поллак[*] и привез мне для исправления наш разговор с Варбургом (по-немецки). Я плохо знаю этот язык и прочесть его не мог. Поллак предложил мне сделать перевод и принес его на следующий день. Я, отказавшись исправлять перевод, обратил внимание Поллака на то, что ему иметь какие-либо сношения с Варбургом не годится и что я категорически отказываюсь от этого; перевод остался у него. Про этот случай я не говорил до сих пор, не желая бросать тень на названное лицо за легкомысленный его поступок, тем более опасный для него, что он еврей, и считая его хорошим человеком. Теперь рассказываю это на случай, если это надо знать Следственной Комиссии.

21. В то время, когда я был членом совещания по обороне, я много знал и слышал о недочетах в деле снабжения наших войск. В частности, вспоминаю, что пушки, заказанные на заводе Крезо во Франции, опоздали, и наши корпуса пошли в бой с неполным количеством орудий. Слышал также, что часть патронов, доставленных из заграницы (до войны), была плохого качества. Русские заказы заграницею и во время войны очень опаздывали, и совещание принимало все меры к исправлению этого зла и к увеличению русского производства. Слышал также, что русские не употребляют разрывных пуль. Набор немецких пуль видел, — не помню где, кажется, у военного министра Сухомлинова или Поливанова. Разрывные пули на гильзе имели черный ободок.

22. Член Гос. Думы Ознобишин составил описание нашего путешествия заграницу (делегации законодательных учреждений). Я ему дал письмо в главное управление по делам печати, чтобы помочь издать эту книгу. Издана ли эта книга — мне неизвестно. Помнится, на издание была определена сумма не более 3.000 р., а может быть гораздо меньше.

23. Митрополита Питирима я видел впервые при его назначении, когда был товарищем председателя Гос. Думы. По его приезде я сделал ему визит. Он отдал его Родзянко, так как я был у него официально. Я слышал позже от Родзянко, что он говорил митрополиту о невозможности его знакомства с Распутиным, о коем идет слух, на что митрополит ответил уклончиво. После своего назначения я видел его довольно часто и любил бывать у него. Он тоже ко мне приезжал, относился очень ласково. Раньше он пользовался влиянием при дворе, и я слышал, что А. Н. Хвостов и Штюрмер часто бывали у него вместе с Распутиным. В мое время на царя имел влияние Шавельский (протопресвитер), а влияние митрополита, по неизвестным мне причинам, упало. Митрополит был защитником начала выборного духовенства от прихода и обеспечения такового от казны; эта реформа и мне казалась полезной. Она разрабатывалась в особой комиссии при синоде. Б. царь был согласен на обеспечение духовенства, но установление выборного духовенства находил несвоевременным (это было влияние Распутина). Предположения синодской комиссии в жизнь не прошли и в совете министров не рассматривались. Способ их проведения в жизнь по 87 ст. или 86 ст. также решон не был. В Гос. Думе я слышал, что митрополит был хорош с Распутиным и что это обусловило его выбор в петроградские митрополиты. До этого он был экзархом Грузии, свою епархию очень любил и там его любили. Вызов его секретаря (Осипенко, кажется) свидетелем по делу Мануйлова беспокоил митрополита. Он советовался со мною по этому делу. Я дать ему решительного совета не мог и ссылался на статьи закона, напечатанные на повестке. Был ли его секретарь на суде — не знаю, но более разговоров у меня с митрополитом по этому поводу не было. Причину своих опасений по случаю вызова его секретаря в суд митрополит объяснил нежелательностью разговоров о нем на суде. «Будут лишние разговоры», — как он говорил. Я слышал, что Осипенко был дружен с Мануйловым, когда он был при Распутине, и они вместе кутили; я слышал также, что он берет взятки. Я ему подарил 100 рублей. Митрополита беспокоили газетные статьи против него. По его просьбе я говорил об этом с Плеве. Подобные статьи оказались запрещенными перечнем, которым и руководствовалась цензура. Я также находил, что бранных статей против старого члена синода[*] помещать нельзя без цензуры. Незадолго до процесса Мануйлова я был у митрополита вместе с Н. А. Добровольским. Митрополит и ему высказывал беспокойство по поводу того, что присутствие на суде его секретаря поведет за собою разговоры в обществе и печати. Добровольский успокоил его, говоря, что неприятных последствий из-за явки свидетелем его секретаря митрополиту не будет. Видел у митрополита Раева. Разговор тогда шел о реформе прихода, которой Раев был сторонником.