Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 4

• Название: Падение царского режима. Том 4
• Автор: Павел Щёголев
• Издательство: Государственное издательство
• Жанр: История
• Год: 1925

Четвёртый том "Падения царского режима" содержит письменные показания последнего министра внутренних дел А. Д. Протопопова, а также исполняющего должность директора департамента полиции, позже товарища министра внутренних дел С. П. Белецкого.

---

III.

ЗАПИСКА О ВЕРХОВНОЙ ВЛАСТИ.

[Влияния, под которыми находилась верховная власть. Маленький домик А. А. Вырубовой. Исполнительная власть. Председатель совета Б. В. Штюрмер. Мое знакомство с Распутиным и назначение (19 июня).]

Верховная власть была под влияниями:

Государь — умный и расположенный делать добро, нервный, упрямый и переменчивый, очень изверившийся в людях. Нелюбимый придворными, которые его боялись: «равнодушно устранит человека, которого недавно ласкал» (характеристика Распутина). Он оставался вещателем власти до конца. Мнительно относился к этому своему праву; не любил, когда чувствовал, что уступает другому.

Государыня — дополняла своею волею волю царя и направляла ее. Имела большое влияние. Твердый характер — нелегко сближалась с человеком, но полагаться на нее, по словам всех и моему впечатлению, было возможно, — раз расположение было приобретено (хотя за последние недели я заметил в ней некоторую перемену).

Вырубова — друг царицы, ее доверенный в течение многих лет несчастливой жизни. К Вырубовой и у царя была большая привычка и заботливое к ней отношение (часто все же его сердила ненадолго своею простотою ума); фонограф слов и внушений и всецело Распутину преданная, послушная и покорная. Государственной мысли своей нет, механически передавала слышанное.

Распутин — связь власти с миром. Доверенный толкователь происходящих движений, ценитель людей. Большое влияние на царя, громадное на царицу. По словам царицы, он выучил ее верить и молиться богу; ставил на поклоны, внушал ей спокойствие и сон. Через мать и отца Распутин стал совсем свой и влиял на всю семью — молился со всеми. Всякий другой, подходя к царю, встретил бы на своем пути волю царицы; Распутин же имел не только ее поддержку, но послушание, поклонение Вырубовой и любовь царских детей. Царя звал папой. Царицу мамой. Говорил всем на «ты». Забота и внимание к нему со стороны царицы было особое: его рубашки были ею вышиты, шелковые, крест на шее был золотой на золотой цепи и застежка была с буквою государя. Разговор Распутина с царем и царицею был твердый, уверенный. Я сам никогда их вместе не видал, но получал совет от Вырубовой и царицы говорить с царем определенно, покойно и тверже: «так Григорий Ефимович говорил». Мое убеждение, что Распутин имел гипнотическую силу. Ум у него был проницательный, совсем только не образованный, — и в обществе людей мало знакомых он держал себя будто ненормальный человек. При знакомых же это у него не проявлялось. Любил вино и был несомненно эротоман. Был ли он хлыст? Не знаю, но сектантское в нем было — подчас его манеры напоминали сектантского начетчика, только более властного. Гофштетер, с которым мне раз пришлось говорить про Распутина, его хлыстовство отрицал, но я слышал, что в синоде есть о нем дело, которое было прекращено несколько лет тому назад.

Воейков — постоянно находился при царе и умел выбирать и время доклада дел и удачные формы его. Прежде был близок к царице, Распутину и Вырубовой, потом отошел. После смерти Распутина вновь произошло заметное сближение с Вырубовой. Его любил наследник, с коим он занимался. Воейков мог иметь влияние на государственные дела, на выбор лиц, кои шли к власти или были у нее. Умный, честолюбивый с сильною волею человек, с коммерческим природным даром.

Особая черта — замкнутость в царской семье и большое мистическое настроение. В круг семьи вошел всецело Распутин, Вырубова и отчасти Воейков. Может быть мне удалось бы подойти ближе к царской семье, и царь и царица были ко мне ласковы, и мне этого очень хотелось, но малое время и тревоги его этого не допустили. Лозунгом семьи были, я сказал бы, «любовь и молитва», при этом, по характеристике сестры Воскобойниковой, понимали любовь не только духовную, но и «привязанность человека». Примеры отношения к жизни сестер в лазарете это подтверждают.

Маленький домик Вырубовой, А.А.

Это помещение играло несомненно большую роль в истории последнего времени монархии. Люди, при дворе имевшие доступ, делились на «свои» и «не свои». — «Свои» это те, кои применились к требованиям и были приняты на обеих половинах царя и царицы, знали Вырубову, Распутина, тронули не только деловую, но и интимную сторону жизни царей. В «домике» бывало очень много посетителей, некоторых звали, когда там бывала царица, царь или княжны. Бывал там часто и Распутин. Ехали туда с просьбами, личными, служебными, за рекомендацией и протекцией; там говорили то, что должно было быть переданным далее. Лишних глаз, которых много во дворце, там не было. Вырубова принимала пожертвования на благотворительность и во время войны содержался ею Серафимовский лазарет, куда разными лицами вносились большие суммы денег. Лично я на этот лазарет дал 6.000 р. или 6.500 р.; я слышал, что очень большие суммы давал некто Решетников, но лично его не видел; кухню содержал Родэ. Отчетности в этих суммах, по словам сестры Воскобойниковой, не было правильной, и учесть их нельзя. В лазаретах большую власть, конечно, имел и Распутин. Многие сестры поставлены им. Давал ли он деньги в лазареты — не знаю, но, однажды, попросил у меня 500 р. денег (я дал ему их), он мне сказал: «разве это деньги, нам надо много, много денег, это на один день». Просьб о деньгах однако ко мне обращено не было; разве только после смерти Распутина сестра Воскобойникова, приехав ко мне, передала мне устно, что Вырубова поручила ей мне сказать, что царица желает обеспечить детей Распутина суммою в 100.000 р., и чтобы я эти деньги достал из сумм, кои у меня имеются. Я ответил, что казенных денег на такое назначение я дать не могу; своих же денег могу дать лишь поскольку мне дозволят мои средства. «Надо сделать, А. Д.», — сказала сестра — «но как мне вас жалко!» «Почему?». «Потому, что вас не только измотают (замучают), но при вашем характере еще будете разоряться». Увидев царицу, я спросил ее про это дело. Она сказала что это выдумала Вырубова, что она знает уже мой ответ, что я прав и что это их собственная обязанность позаботиться о семье человека, который из-за них погиб, и она переговорит с царем по этому делу. На этом дело окончилось, так как все это происходило в половине февраля, — и более я царицы не видел. Чтобы быть прочнее у власти надо было быть «своим». «Свои» же все либо проходили через маленький домик, либо узнавали его позже. Некоторые сами шли, другие посылали своих близких — жен или детей; однако, положение без поддержки со стороны владелицы домика, царицы и Распутина было бы непрочно.

Исполнительная власть.

Недружный, друг другу недоверяющий совет министров, под председательством Штюрмера был очень занят собраниями совета два-три раза в неделю и совещанием о дороговизне — тоже два раза в неделю. Из семи дней — четыре или пять пропадали на заседаниях, причем большую половину дел можно было бы передать в малый совет, почти не собиравшийся. Надо было на прием назначить день в неделю — на работу по министерству не оказывалось времени. Работа ночью или вечером была мало полезна, и некогда было думать о деле и приводить его в систему или изучать. Время требовало мобилизации всех сил страны по отраслям государственного хозяйства. Требовалось создание форм работы с общественными организациями, создание этих организаций, которые могли бы опираться на министерства и их людской состав, и программа направления этой общей работы. Вместо этого общественные организации быстро переросли министерства и заменили собою их работу; совет же министров остался позади жизни и стал как бы тормозом народному импульсу. Ни плана, ни общих положений ни по одному министерству не было выработано, заслушано в совете и согласовано с общей государственной программой всего совета м-ров. Работа была не живая, не по времени и шла по тому же руслу и формам, как в дни мира, хотя даже и тогда чувствовалось, насколько работа министерств далека от почвы, от людей, от предметов своего ведения. Исполнительная власть была не на высоте, и чувствовалась необходимость каких-то глубоких перемен, а также и боязнь этих перемен во время войны — боязнь, которая еще более угнетала неспорую работу совета; получалось топтание на месте — без практических выводов и решений — иных как по отдельным мелким делам, не имеющим общего государственного характера, ни государственной цены. По отношению Думы — не было поставлено общего вопроса об отношении к ней. Разбирали этот вопрос по абзацам, скандалам, которые она делала тому или другому министру, по отдельным речам и даже отдельным словам речей. Понимали всю опасность, если не невозможность ее роспуска, и прибегали к перерывам, как к палиативу, временно утоляющему боль. Работа Думы — эта резкая критика действия власти — поднимала настроение в стране; делали перерыв для того, чтобы снова на короткое время встретиться с ее негодованием, так как изменить положение у правительства силы не было. Да и правительства были два: одно военное — ставка, которое властно требовало, не считаясь с запасом по министерствам материала, второе — правительство тыла, которое было бессильно поднять производительность страны, так как стояло на точке зрения приказа и косности, забыв, что только свобода частного почина проявляет гений нации и ее силу. Получался всюду недохват, который рождал недовольство, гнев и военную неудачу. Полумерами спасти положение было уже нельзя.