Юлия Кисина - Видение жира

• Название: Видение жира
• Автор: Юлия Кисина
• Жанр: Русская классическая проза

---

Хорошенько зарезав ответственного по делам пересылки прямо в ванной, когда воспитанный Чезвит мыл руки клубничным мылом, депутат Бридли попотчевал себя двойной порцией яичницы и не забыл поделиться ею со своей старой верной таксой. Такса лежала у ног своего хозяина и, не отрываясь, смотрела на огонь, так, что жидкие отблески проникали через глаза прямо в ее беспокойное сердце. Адвокат раскрыл книгу и увидел, что по дороге от мертвого букиниста этот идиот Чезвит потерял титульный лист.

"Теперь уже мертвый идиот" - удовлетворенно добавил про себя Бридли. Все же Бридли принялся за чтение. Еле одолев первую главу, он дошел до строчек о том, что речь - это бесконечный алфавит, и, позевывая, сказал:

- Какая чудовищная скука! Если эта скука проникнет в мозги, наш мир изменится до неузнаваемости, и Министерство образования потеряет всякое к себе уважение.

Он зажал пальцем страничку, а второй рукой погладил таксу, вы бы сказали: против шерсти. Нет, нет, в данном случае все было корректно: у этой необыкновенной собаки шерсть росла в обратном направлении! Депутат продолжал разглагольствовать, обращаясь к собаке:

- Нет, это невыносимо, и эта старая стерва Дукс! Итак, мисс Финчинг(так звали таксу), мы взяли на себя вполне справедливую миссию. Когда дело откроется, может быть нас с вами справедливо выберут в окружной суд.

Он поднял палец вверх и поставил в воздухе точку. Такса внимательно наблюдала за своим хозяином.

- Вы совершенно правы, мистер Бридли, - тявкнула она с пафосом когда-нибудь вас изберут и в Парламент!

Нисколько ни удивившись, Бридли продолжал:

- Да вы только послушайте эти мудрствования, - Бридли снова раскрыл книгу и одел очки, - оказывается наша речь - это бесконечный алфавит, - тут Бридли залился чудовищным режущим смехом.

- Вы понимаете, мисс Финчинг. Читаю дальше, - торжественно сказал он, слушайте!

Только мистер Бридли перевернул страничку, мисс Финчинг тявкнула и прыгнула в камин. Пораженный Бридли раскрыл глаза так широко и так близко придвинул их к камину, что глаза немедленно превратились в яичницу, похожую на ту, которую он недавно уплетал с таким удовольствием. Его огромная голова задрожала, приняла идеальную форму колумбового яйца, вспыхнула и погасла. Потом Бридли откинулся в кресле и застыл навсегда.

На похоронах Четырнадцатого было много народу. Винно-багровый гроб покачивался на плечах библиотечных работников, как детская люлька. Покойник лежал в ватном углублении, усыпанный елочными ветвями. От него исходило глупое свечение. Он был в новом переплете, и Люси казалось, что она его не узнает. За гробом семенили шесть маленьких девочек в черненьких шапочках и несли венки. Люси в черном шелковом пальто, изъеденном временем, плелась почти в конце процессии.

Отпевали в Св. Петре. Вокруг гроба толпились любопытные старухи, жадно осведомляясь, что случилось и кого хоронят. Получив ответ, они безразлично уходили, и за ними появлялись новые сестры смерти, столь падкие зрелищу разложения.

Когда процессия двинулась дальше, Люси услышала голос мужчины с рыжеватой бородой.

- Надо же, - сказал бородач, - такая чудесная погода, а мы на похоронах.

Действительно, легкий фарфоровый воздух трещал в пальцах и хрупко ломался в густом дыхании процессии, окутывая идущих каким-то легким сиянием. Конец сентября румянил тяжелые чугунные ворота, гостеприимно открытые для нового постояльца. Кладбище выглядело превосходно, когда процессия миновала желтый покосившийся домик сторожа и вошла на территорию спокойствия... Кресты и камни казалось, были начищены ваксой, и пушистые ели важно, по военному, отдавали честь. Вдруг Люси потеряла почти всякий интерес к Четырнадцатому и отстала от процессии.

Перед ней был поросший мхом склеп, на фронтоне которого было написано: "Луначарский. Собрание сочинений". Кто такой этот Луначарский, Люси не знала, но ей стало невыносимо грустно. Под каждой плитой лежали тома. Она переходила от склепа к склепу, от могилы к могиле. Наконец, с удивлением, она подошла к саркофагу, в котором лежала ее собственная книга. Здесь не было цветов, кажется за могилой давно не ухаживали, да и надпись на камне почти стерлась. Люси пыталась прочитать. Надпись гласила: "Люси Дикинсон. Избранное. Вторая глава". "Здесь лежит только вторая глава, когда-то забытая мною в трамвае," подумала Люси.

- Ах, вот ты где! - воскликнула Люси, - а я тебя повсюду искала!

Она поняла, что никогда не узнает, что произошло во второй главе, но вдруг припомнила, что глава кончалась словами: "Потому что речь - это бесконечный алфавит". Страшная досада ножом вошла в горло, и Люси сжала кулаки. Ей стало так больно, почти физически.

Люси Дикинсон уходила с кладбища, и перед ней мелькали давно забытые имена и названия: "Красное и черное", "Война и мир", Гюго, Диккенс, Достоевский, но ей было все равно - тяжелое равнодушие поселилось в ее душу. Ее шаги, обращенные в перспективу невозможного сна, маловероятной памяти, застревали в черной угольной дорожке и постепенно становились неслышны. Черное шелковое пальто легким колокольчиком поскрипывало от ходьбы. Наступили золотые сумерки и звенели, как ложечки о край стакана. Люси замедлила шаг. Ветер легко трепал ее золотистые волосы. Но, казалось, все это милое, дружелюбное исчезло с глаз. На искаженном ее лице стала прорастать черная неприятная щетина. Изо рта появились два желтоватых клыка. Она ничего не видела: какой-то тяжелый жир закрыл ей сумерки, кладбище, тоненькую тропинку между осинами, тяжелую бархатную ель, отшлифованные временем камни и причудливую прислонившуюся на бетонную стену выцветшую решетку, мимо которой можно было идти бесконечно, считая часы, дни, годы.