Борис Тараканов - Колесо в заброшенном парке

• Название: Колесо в заброшенном парке
• Автор: Борис Тараканов
• Жанр: Детективная фантастика

Венеция, XVIII век. Город полон слухов, что известный композитор Антонио Виральдини (1705–1741) зашифровал в своей опере-оратории «Ликующая Руфь» формулу вечной молодости. Адепты древнего культа «Двенадцать Голов» пытаются завладеть этой заманчивой тайной.

Борьба за Сокровенное Знание доходит до наших дней. Последователи культа охотятся за московским мальчишкой — согласно древнему пророчеству, именно он способен разгадать Тайну Виральдини. К счастью, на помощь приходят два историка — совершенно далекие от музыки люди.

В этой захватывающей детективно-фантастической истории сплетены воедино разные века, страны, судьбы, таинственные события и человеческие взаимоотношения. А мальчишке и его взрослым друзьям помогает… сам Антонио Виральдини.

Для широкого круга читателей.

---

— Это вы-то не верите в колдовство? — Добрыня еле удержался, чтобы не присвистнуть.

— Хорошего же ты мнения о русском православном духовенстве, — пробасил отец Леонид.

— А во что вы верите?

— Я верю в Бога. В Господа нашего Иисуса Христа.

— Тогда скажите, почему Бог делает нашу жизнь такой… — Добрыня на мгновение задумался, — невыносимой?

— Бог дает нам жизнь. А невыносимой ее делают люди.

— Так для чего тогда такая жизнь?!

— Для чего дается жизнь? Я правильно понял твой вопрос?

Добрыня промолчал.

— Вопрос этот сложный, прости за банальность, — отец Леонид вздохнул. — Я думаю, она дается нам прежде всего для того, чтобы найти близких людей. И постараться, чтобы они стали счастливыми. А вот тут уж придется потрудиться… — он опять вздохнул и почему-то посмотрел на иконы в углу.

Добрыня невольно подумал о Бурике. И словно почувствовал его рядом.

«Саш… Ты не сердишься на меня?»

«Нет… Ты только не плачь больше. Как на мосту. Хорошо?»

«Тебе легко говорить. Ты бы не плакал на моем месте?»

«Я тоже плакал. Только на своем месте».

«Саш, ты слышал, что сказал отец Леонид? Нужно найти близких людей и постараться, чтобы они стали счастливыми. Я… я очень постараюсь, чтобы ты был счастливым… Ты мне веришь?»

— Отрок, да ты спишь уже… — голос отца Леонида раздался как будто из небытия. — Пойдем, положу тебя в горнице. Там хорошо спится.

Храм был огромен и светел. Фрески на куполе сливались в единое Око, вопрошающее: «Как же сие произошло?»

«Да я давно понял, что был не прав, — сказал Добрыня. — Прости меня? Ну, пожалуйста…»

Хотелось добавить: «Я больше не буду», — но именно здесь и сейчас это показалось Добрыне лишним.

«…и остави нам долги наша-а…» — раздалось под куполом стройное пение.

«Ты же знаешь, что я не хотел его обидеть…»

«…и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого…»

«Если все еще можно изменить, то я…»

— Отрок мой, если что-то еще и можно изменить, то только после того, как ты встанешь и умоешься, — прозвучал откуда-то со стороны голос отца Леонида.

Добрыня открыл глаза.

— А-а-ми-инь, — протяжно прозвучало из-за стены.

Весь прошедший день пролетел перед Добрыней, как одно мгновение. Он сел на кровати, мотнул головой, потер глаза и пробормотал:

— Доброе утро…

— Так ведь уже день, — ответил отец Леонид с ласковой улыбкой. — Половина второго.

Добрыня пошарил глазами вокруг. Одежда его была аккуратно сложена на стуле. Обнаружив на тумбочке престарелый будильник «Витязь», он понял, что отец Леонид не шутит. Взгляд ненадолго задержался на большой иконе Николая Угодника в углу.

— Я что… говорил во сне? — смущенно спросил Добрыня.

Отец Леонид улыбнулся и погладил бороду.

— Признаться, ты произнес целый монолог. Я, правда, не стал вслушиваться, а предпочел разбудить тебя. Кстати, умывальник на улице.

— Ну, отрок, давай откушаем, чем Бог послал.

— А что Он послал? — спросил Добрыня.

— Как видишь, — ответил отец Леонид, выставляя на стол литровую банку козьего молока, белый хлеб и сыр.

Добрыня вонзал зубы в ломти белого хлеба с сыром и жмурился от удовольствия. Отец Леонид серьезно смотрел на него.

— Отрок, — начал он.

— А? — жуя, ответил Добрыня.

— Надеюсь, ты понимаешь, что вам надо быть очень осторожными?

— Кому?

— Тебе и твоему другу.

— А почему?

— А по кочану! Ты же сам все прекрасно понимаешь. Особенно опасайся людей, которые вдруг захотят завести с тобой знакомство. А главное… — отец Леонид замолчал.

— Что?

— Мальчишки… милые… берегите друг друга… не растеряйте того, что у вас есть. И все у вас наладится.

— Вы думаете?

Отец Леонид улыбнулся:

— Считай, что я тебе это предрекаю.

Над лобовым стеклом служебного «газика» болтался веселый желтый львенок. И настроение у Добрыни было такое же хорошее, как у львенка. Глядя на задорную улыбку игрушки, Добрыня сам улыбался.

Митяй умело держал руль.

— Видишь, как получилось, — словно извиняясь, говорил он. — Отца Леонида вызвали по какому-то срочному делу. Он бы сам тебя отвез.

— Да ладно, — сказал Добрыня.

— Черт! Волоколамку перекрыли. — Митяй начал притормаживать, увидев пробку впереди. — Какую-то «шишку», наверное, везут. А мне надо тебя домой закинуть, да еще до четырех в центр успеть — документы отвезти.

— Митяй, а давай я с тобой съезжу?

— А мама как?

— Я ей позвонил, когда проснулся, она не будет волноваться.

— Ну хорошо. Тогда я по МКАДу… — согласился Митяй, лихо выезжая на газон и разворачиваясь.

Дождь пошел, когда подъезжали к Лубянке. Митяй включил дворники.

Проехали мимо магазина «Карты и атласы» на Кузнецком мосту. Добрыня проводил взглядом удаляющуюся вывеску и спросил:

— Митяй, как ты думаешь, там есть железнодорожный атлас?

— Не знаю, — рассеянно ответил тот. — Наверное, есть. А тебе зачем?

Добрыня смутился.

— Да просто интересно…

Подъехали к какому-то учреждению.

— Ну вот, ты посиди в машине, а я скоро вернусь.

Как только Митяй скрылся в подъезде, Добрыня аккуратно выбрался из машины, опустил вниз кнопку на дверце и захлопнул ее. Теперь снаружи открыть ее было нельзя. «Я ведь ненадолго, — решил он. — Посмотрю только, сколько он стоит, и сразу вернусь». С этими мыслями он направился к магазину.

Народу на улице было немного, а машин так почти совсем не было в тот славный субботний денек, когда Стас и Вовка вышли из нотного магазина на Неглинной. Тяжелая дубовая дверь неожиданно мягко закрылась за ними. Недавно прошел дождик, на асфальте блестели лужи, а воздух был чистый и свежий, какой редко бывает в Москве. Дорога вела друзей по Кузнецкому мосту чуть в горку, и навстречу им бежали маленькие ручейки.

— И зачем ты накупил этих нот? — на всю улицу вопрошал Стас. — Может, ты у нас музыкант? А? Ты на чем, Вов, играешь?

— На нервах! — огрызался Вовка.

— Да что ты говоришь! Может, еще и музыку пишешь?

— Конечно пишу! Позавчера закончил концерт для бубна и симфонического оркестра! Напеть тебе самое начало?

— Спасибо-спасибо. Не надо… В твоей гениальности я не сомневаюсь ни на йоту.

— Ни на фиту… — грустно добавил Вовка.

Он уже и сам не понимал, что на него нашло и зачем он потратил кровные четыреста пятьдесят рублей на порядком потертый клавир «Четырех эпох» Виральдини.

Во-первых, деньги эти были совсем не лишние, а во-вторых, «Эпохи» — это все-таки не «Руфь», никаких-то тайных знаний в них не зашифровано. «Эпохи», в конце концов, это просто «Эпохи» — изрядно заезженная кантата для детского хора, оркестра и солирующей виолы d’amore. Вот ведь как бывает: приглянется какая-нибудь ненужная вещь, и муки неразделенной любви просто невозможно стерпеть. А тут еще продавец, чтоб ему пусто было: «Раритет! Не достать!.. Со скидкой, специально для вас». Тьфу!

Вовка вспомнил, как с какой-то сострадательной улыбкой продавец протянул ему свою визитную карточку. «Юргенсон», — прочитал на ней Вовка. Подняв глаза на рязанского вида физиономию, возвышающуюся над прилавком, он шутливо спросил:

— Тот самый?

— По жене… — в том же тоне ответил продавец.

— Познакомьте с женой, — неделикатно встрял Стас и сгреб вовкины покупки с прилавка.

— Ладно, Вов, не парься, — смилостивился наконец Стас. — Ведь и в самом деле раритет. А деньги… в жизни, Вовка, самое дешевое — это заплатить деньгами.

— Да кто парится? Все равно ведь пропили бы все до копейки, я ж тебя знаю — взяли б «мускатного игристого»… эдак благородно… парочку… или троечку… а попариться, кстати, я бы и тут смог, если б захотел. — И Вовка махнул рукой куда-то в сторону.

— Только не в Сандунах! Там знаешь как взвинтили цены!

— Заплатить деньгами, Стасик, самое дешевое, — засмеялся Вовка.

Стас тоже улыбнулся.

— А вон, гляди, еще та хохма — «Водитель, будь осторожен, пешеходы тоже люди». Вот что теперь пишут на стенах…

— Стас, в сторону! — заорал Вовка и едва успел отпихнуть Стаса, как мимо них на полном газу промчался бежевый мерседес.

— Из Сандунов, наверное… Напарился, гад.

— Ага, гормоны взыграли… Пешеходов за людей он явно не считает. Смотри, машина, что гроб!

Тишину прорезал визг тормозов и сразу вслед за ним раздался детский вскрик. Но все, что успели увидеть Стас с Вовкой, — это только как маленькая фигурка отлетела куда-то в сторону, а «мерс» резко вильнул при выезде на Рождественку и умчался. Подбежав к месту происшествия, они увидели мальчишку в рваных коротких джинсах и ободранной на животе и локтях рубашке. Паренек сидел на тротуаре, неловко подвернув под себя ногу.