Пол Теру - Моя другая жизнь

• Название: Моя другая жизнь
• Автор: Пол Теру
• Издательство: Иностранка, Б.С.Г.-ПРЕСС
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-94145-056-7, 5-93381-082-7

«Моя другая жизнь» — псевдоавтобиография Пола Теру. Повседневные факты искусно превращены в художественную фикцию, реалии частного существования переплетаются с плодами богатейшей фантазии автора; стилистически безупречные, полные иронии и даже комизма, а порой драматические фрагменты складываются в увлекательный монолог.

---

— Ваша жена ошибается. Любое абстрактное искусство недалеко ушло от простого орнамента. Если в живописи нет образа — это уже не живопись. Это просто конструкция, чертеж. Мондриан — это прекрасный линолеум. Альбер — обои.

— Вы звучите очень категорично.

Триподи заколебался. Потом опять наклонился вперед и спросил:

— Простите, а это еще долго?

— Всего несколько вопросов.

Этого на картоне, разумеется, не было. А Триподи ответа не услышал.

— Время покажет, — сказал он. — Джексон Поллок может быть интересен как пример личности, находящейся в глубоком душевном кризисе, но художественной ценности его полотна не представляют.

— Я думал, мы говорим о романе.

Программа продолжалась. Старый мудрец неподвижно сидел в своем кресле, ухватившись за колени. Он был одинок, он был почти бесплотен, весь — мысль. Как дряхлый Папа Римский на старом портрете.

Вдруг Триподи поднял руку и замахал нетерпеливо. Хоть какой-то признак жизни. Но тут же все оборвалось, надо было менять кассету, потом со стуком закрылась черно-белая хлопушка — Триподи Би-би-си «Арена» 16.08.82, — и снова пошла пленка.

— Флобер никогда не женился. Он работал. Он писал.

— Я женат, и мне хочется думать, что…

Но Триподи не слышал Руперта. Это была реплика, а не вопрос на картоне. Триподи продолжал говорить:

— «Мадам Бовари» — современный роман, насколько это вообще возможно для романа. Но в здании художественной литературы много залов. Роман — в нашем представлении — не более чем развлечение. Забава.

Триподи продолжал развивать свои абстракции; но когда эта говорящая голова стала пророчить будущее литературы, я вдруг обнаружил, что потерял нить его рассуждений. Я понял, как это уже было в Фулеме, что такие дискуссии не по мне. Мне нужно что-то более конкретное, иначе я превращаюсь в ворчливого обывателя. Триподи в этой программе был интеллектуалом сверх всякой меры.

— Ты где, Пол? — спросил Руперт.

— Нет, это очень интересно…

— У тебя глаза остекленели, как сказала бы моя жена.

— Знаешь, я на самом деле не понимаю, о чем он.

— Потому что у тебя традиционный подход. «Он сказал, она сказала… Облака, трава, деревья…»

— Я так не пишу.

— Да я просто дразнюсь. Неужели ты не понимаешь, что он толкует как раз о таких книгах, какие я пишу?

— Потому ты и хотел мне это показать?

— Нет. — Руперт улыбался. — А ты ничего странного там не заметил?

Я начал было отвечать, но он стал перематывать пленку. Триподи запрыгал, как клоун, двигаясь с неимоверной быстротой и задом наперед. Потом Руперт нажал «Пуск», и пленка пошла снова, со слов «Вы звучите очень категорично».

Я увидел, как старик заколебался и повернулся. Руперт остановил пленку.

— Что ты там видишь?

— Ничего.

— Глянь еще раз.

На заднем плане, за окном, промелькнуло что-то неясное по направлению к черному ходу. Какое-то пятно? Или фигура? Вроде затылок маленькой головы и узкие плечи; но это могло быть и кучей листьев, поднятой ветром, или взмахом тряпки, или просто сполохом света.

На переднем плане Артуро Триподи повернулся, так что стал виден его затылок и шея сзади: жилистая, слабая, жалкая, слишком тонкая для воротника, который на этой несчастной плоти морщился под галстуком, как пустой мешок, завязанный шнурком. Люди так одиноки при взгляде под косым углом, так беззащитны при взгляде со спины.

— Что это?

— Ты хочешь сказать «Кто это?» — поправил Руперт. — Запомни это пятно.

— Твоя жена, что ли?

Руперт так безудержно расхохотался, что я понял — мой неуклюжий вопрос наверняка имеет какой-то непонятный мне, но важный для него смысл. Наконец он вытер глаза, отдышался и ответил:

— Дочка домработницы, Клара.

Значит, там была-таки усатая старуха.

— Ты хочешь мне что-то сказать, верно?

Глаза Руперта возбужденно блестели. Судя по выражению лица, он собирался сказать мне нечто такое, чего я и представить себе не мог. Была у него эта трогательная черта: он всегда сиял и захлебывался от восторга, если знал что-нибудь, чего не знал его собеседник. Ведь мудрость в том и состоит, что вы знаете нечто, неизвестное другим. А это так здорово! Руперт редко показывался на глаза, но уж коли появлялся — всегда был полон энтузиазма. Об Артуро Триподи такого не скажешь.

Положив руку на видеоплеер, Руперт держал пленку на месте: пятно за окном, повернутая голова Триподи, хилая шея, поза отступления.

— Когда мы закончили и расставили мебель по местам, — сказал Руперт, — мы его поблагодарили и ушли.

Я представил себе душную комнату, полную пыльных книг, и чрезмерно одетого старика в уродливом пузатом кресле.

— Я уже был на полпути домой, когда вспомнил про ключ. Ведь мне ж его дали, чтобы войти к нему со съемочной группой. А ключ остался у меня. Звонить ему без толку — все равно моих извинений не услышит. Потому ключ и был у меня, что он глухой, звонка в дверь услышать не может. Мы-то договорились, что я положу ключ в конверт и брошу в почтовый ящик.

Он улыбнулся и сжал пальцы, словно держал в них ключ.

— Я собирался жену к нему послать, но она уехала за город и вернуться должна была только к вечеру. Так что пошел назад сам — а конверта у меня не было, — я открыл дверь и вошел. Захожу — в кабинете его нет…

Я представил себе Руперта там. Как он затаил дыхание и оглядывается, прислушивается, а лицо его сияет от радости.

— Конечно, можно было бы положить ключ — и все и дверь захлопнуть. Но времени у меня было много, жену встречать только к семи… Ну и что-то меня остановило. Голос его. Послышалось вроде «для души». Мне это показалось просто потрясающим!

Руперт глянул на меня, оценивая реакцию. Он явно наслаждался недоговоренностью: тем, как я жду, что будет дальше.

— Он сидел в библиотеке, ко мне спиной. В нескольких футах от того места, где мы писали передачу. Домишко маленький, но комнат в нем больше, чем кажется. Так это — соседняя; всего-то пара шагов от того места, где мы столь серьезно обсуждали новый роман, его концепцию литературы и всё такое, представляешь? Откровенность. Одиночество. Когда ты один…

Руперт ликовал, его тонкие пальцы дрожали.

— Он сидел там в своем мохнатом пиджаке, но он не был один, представляешь? Он маленькую девочку разглядывал: ту самую, пятно на пленке… А девочка-то была голенькая! Такая бледная, хрупкая, лет восемь-девять, не больше; грудки еще не проклюнулись. И ничегошеньки на ней, кроме беленьких носочков. Глаза громадные, перепуганные… Можешь себе представить! А Артуро шепчет: «Попляши… попляши…»

Вот это и рассказал мне Руперт.

Несколько лет спустя Артуро Триподи умер от сердечной недостаточности. Руперт Муди умер от СПИДа.

VII Самый короткий день в году

1

Писатели частенько выбрасывают из книг главу-другую. Меня всегда завораживала бесстыдная нагота отца и дочери в скабрезной сцене, которую Эдит Уортон изъяла из романа «Беатрис Палмато» (смотри приложение к биографии Э.У., написанной профессором Льюисом). А описание сонной реки — глава, которую Марк Твен вычеркнул из «Гекльберри Финна»! А пронизанная эротикой неопределенность, которую Дж. Р. Экерли убрал из «Отпуска в Индии»! В сущности, таких примеров тысячи и тысячи. Мне в выброшенных отрывках мерещатся всякого рода откровения, но, возможно, авторы отказываются от них по совершенно иным причинам: какие-то куски оскорбляют общепринятые вкусы, другие кажутся надуманными, третьи — неуместными. А может, они попросту неудачны? Так или иначе, их публикация — дело времени, ибо писатель никогда не выбросит в корзину ни единой сколько-нибудь ценной бумажки. Какой бы странной или скандальной ни была якобы пропавшая глава, она неминуемо явится на свет божий, можете в этом не сомневаться.

Весной и летом 1982 года я путешествовал по побережью Британии. А потом, работая над «Королевством у моря», изредка возвращался в какое-либо приморское местечко, чтобы проверить достоверность факта или освежить впечатления. Несколько летних дней мы с Энтоном провели в Саутуолде, на родине Оруэлла; Уилл катался со мной на велосипеде и сверял названия всех деревушек острова Уайт. С наступлением осени курорты опустели; потом их оголили враз налетевшие шквальные ветры, а к концу ноября они почернели от проливных дождей. Море подступило к берегам, выдававшиеся в воду мысы и отмели сузились, а прибой рокотал все громче. Впрочем, это были лишь сезонные перемены, и пускай запахи и высота небес стали иными, в рукопись, которую я таскал за собой из городка в городок, никаких существенных изменений это не вносило.

За четыре дня до Рождества я оказался в Йоркшире: надо было обследовать отрезок побережья к северу от Уитби, который я пропустил весной. Тогда — следуя логике книги — я поехал из Мидлсборо по боковой ветке железной дороги. Теперь же отправился пешком. Вышел вроде бы достаточно рано, но сумеречные тени сгустились так быстро, что меня вдруг осенило: сегодня же самый короткий день в году.