Вук Драшкович - Ночь генерала

• Название: Ночь генерала
• Автор: Вук Драшкович
• Издательство: Српска реч
• Жанр: О войне
• Год: 1997
• ISBN: 86-491-0001-5

«Ночь генерала» Вука Драшковича – это психологический, исторический, биографический роман. Роман «потока сознания» одной из самых противоречивых и трагических фигур сербской истории XX века.

В ночь перед казнью генерал Драголюб-Дража Михайлович размышляет о судьбах сербского народа, пытается разобраться в себе самом, найти ответы на многие ключевые вопросы и осмыслить свое место в происходящем. Человек, проигравший все, и герой, он одновременно выстраивает свою защиту и предъявляет обвинение. Он сводит последние счеты с Отчизной, своим народом, единомышленниками и противниками, с военными союзниками, которые его сначала поддержали, а затем предали в угоду своим политическим интересам.

«Ночь генерала» – это единое мозаичное панно из документов и фактов, с одной стороны, и авторских догадок – с другой. Удивительное сочетание исторических и вымышленных героев. Вместе с тем этот роман представляет собой монументальный исторический документ. Первый подобного рода и подобной силы. Он рассказывает о времени, влияние которого длится и по сию пору и не только мешает нашей сегодняшней жизни, но может сказаться и на нашем будущем.

---

«Почему вы в кожухе и опанках?[7] Где ваша форма, господин генерал?»

«Но разве Вы не были убиты в Марселе, Ваше Королевское Величество?»

«Моя смерть не освобождает вас от принесенной мне присяги. Почему вы не уберете руки с живота?»

«Из-за мангала, Ваше Королевское Величество».

«Из-за чего?»

«Я ранен. Кровоточащая рана».

«На Каймакчалане?»

«В обеих Балканских, при прорыве Салоникского фронта, у Плеваля и Вишеграда в этой войне. А только что меня разорвало гранатой».

«Проклятая Албания. Вы были правы. Садитесь, генерал. Вы, насколько я помню, курите».

«Благодарю Вас, Ваше Королевское Величество. Прекрасный табак. Я ранен нее Албании».

«Вас обвиняли в связи с Албанией, мой капитан. Расскажите, что вы натворили в Париже».

«Вы имеете в виду мою лекцию, с которой я выступил после окончания академии?»

«Рапортуйте, капитан Михайлович».

«Генерал Жан Ворион попросил меня прочитать лекцию о тактике и стратегии нашей армии в Первой войне. Я сказал то, что думал. И я защищал свои убеждения. Неужели это преступление, Ваше Величество?»

«Расскажите мне о ваших убеждениях».

«Считаю, что Ваше решение об отступлении через Албанию было катастрофической ошибкой».

«Я слушаю вас. Продолжайте».

«Вместо того, чтобы отступать через Албанию, следовало отвести войска в наши горы. И прибегнуть к партизанской войне».

«В какие горы?»

«Любые, которые были рядом, с тем чтобы центр партизанской борьбы находился в горах вокруг Сувобора».

«То же самое предлагал и воевода Мишич. Позже я понял, что это было бы самым хорошим решением».

«Вот это я и говорил в своей лекции в Париже».

«Вы совершили святотатство. Так считают ваши обвинители. Но я, ваш Король[8] и Верховный главнокомандующий, думаю так же, как и вы».

«Вы оказали мне редкую и незаслуженную честь, Ваше Величество».

«Кто такая Ханна Ковалек?»

«Моя знакомая».

«Подробнее».

«Я использовал ее в Праге для связи с советским послом и с советским военным атташе».

«Что вы делали в Праге?»

«Я был нашим военным атташе. Вы этого не помните, потому что в это время вы уже были убиты».

«Александр Объединитель* не убит. Кто меня убил, генерал?»

«Ваш сын, Ваше Величество».

«Это просто дерзость».

«Это истина».

«Мой сын – это ваш Король и Верховный главнокомандующий».

«Уже ни то, ни другое. Престол повержен, а Верховным главнокомандующим стал капрал.[9] Австрийский капрал».

«Вы бредите. Обратитесь в медицинскую комиссию Генерального штаба, чтобы вас освидетельствовали. Вы потеряли много крови, генерал».

«Я потерял все, Ваше Величество. Отечество, Армию, Короля, семью. И свою честь».

«Должен же быть выход. Что вы предлагаете?»

«Мое предложение не принято».

«Скажите. Может быть, я приму».

«Я предлагаю федерализацию государства и армии».

«Изложите детали».

«Югославия может существовать только как федерация Сербии, Хорватии и Словении. И пусть у каждой из них будет своя армия, с тем что Верховное командование останется общим».

«А Корона?»

«Корона, разумеется, тоже будет общей».

«Интересно. Очень интересно. Я подумаю об этом».

«Лучше не надо. Вы рискуете вызвать гнев военного министра генерала Недича».

«С ним я справлюсь. На Салоникском фронте он проявил себя как блестящий стратег».

«Меня за эти предложения он наказал месяцем офицерской гауптвахты».

«Генерал Недич крутой человек, но при этом необыкновенно душевный. Я приглашу его, чтобы он извинился перед вами».

«Нет льда. Не найдется ли у Вас хотя бы кусочка льда? Где Вы, Ваше Величество? Где я нахожусь? Горит, все горит. Как грохочут наши орудия!»

«Наденьте форму и явитесь ко мне с рапортом».

«Мне нужно в госпиталь. Где госпиталь?»

«В Лондоне».

«Там Черчилль со своими суками. Измена. Нас продали. Ханна Ковалек, передайте в Вашингтон, что нет воды и наш госпиталь сожрали крысы. Русские раскаленными углями растопили снег на Дурмиторе. Воды, воды-ы-ы…»

Кругом только ночь

– К сожалению, Дража, ты выжил! Этого бы не случилось, будь по-моему. Маршал тебя спас. Ты подарил ему жизнь во время войны, а он тебе – сейчас.

«Это он!» – ему хотелось выскочить из кровати и броситься на долговязого молодого человека в генеральской форме русского покроя с погонами Красной Армии. Этот издевательский голос, это худое лицо и водянистый взгляд, излучающий зло, вернули его в ад той ночи. Он задрожал не столько от воспоминаний о мучениях, сколько от сознания своего бессилия.

– Теперь, бандит, маршал тебе ничего больше не должен. И ты полностью в моих руках. Мы с товарищами пришли, – показал он на двоих рядом с собой, – договориться с тобой: хочешь ты суда или не хочешь?

«Боже, дай мне возможность судить их до Тебя! Жить мне больше не хочется, но ради этого я бы жил. Если они со мной так обошлись, то что же они делают с теми несчастными, имен которых не знает никто и чьи страдания никого не заставят содрогнуться? Рано или поздно станет известно, а может быть, и уже известно, где я нахожусь и как со мной обращаются. Выдаст кто-нибудь из самих же мучителей, народ узнает. Они меня скрывают, но долго это не продлится. Достаточно, чтобы хоть один голос просочился из этого застенка. Может, по пьянке или через чью-то любовницу, из бахвальства, но кто-то из палачей проболтается. А может, в ком-то из них заговорит совесть… Нет, это невозможно. У таких нет совести.

– Ты что, оглох, или издеваешься надо мной? Не слышишь, что я спросил?

Дража повернулся в кровати так, чтобы не смотреть на Крцуна. От резкого движения заболела рана на животе, да и другие раны по всему телу. Он весь был в бинтах, отеках и синяках. Только вчера сняли швы, еще не срослись поломанные ребра, а раздробленные пальцы левой руки до сих пор были в гипсе.

– Не хочешь, значит, суда. Тогда попробуешь то, чего хочу я. Только на этот раз собаки отгрызут тебе нос, а крыса сожрет кишки. Слышишь, что я говорю?

Ему не удалось сдержать судорогу отвращения в горле. Его вырвало. «Этот маньяк хочет повторить весь тот ужас! – содрогнулся он. – Будь он мужчиной, вытащил бы револьвер и… если бы можно было его как-то на это спровоцировать… А суд? Заранее можно предположить, что это был бы за суд. Но все же есть шанс все рассказать, и, возможно, об этом узнает весь мир. Все-таки, видимо, союзники заставили их судить меня. Будут иностранные журналисты, дипломаты, наша печать тоже напишет…»

– Дража, я ведь и твою жену арестовал. А в тюрьме у меня полно усташей. Они все по очереди прокатятся верхом на твоей Елице, а потом я отправлю ее к тебе. Крысу ей, крысу тебе – вот и стройте из себя героев друг перед другом. Так что решай, что выбираешь – мангал и усташей или чтобы я ее сегодня же отпустил домой.

– Я еще даже двигаться не могу, – ответил он после долгого раздумья и медленно повернулся к Пенезичу и сопровождавшим его офицерам.

– Я не в состоянии предстать перед судом.

– Мы вас вылечим. Процесс начнется не так скоро.

«Откуда я этого знаю? Мы встречались… да, да, это было у Тито, когда я вел с ним переговоры… это было то ли в Браичах, то ли в Пранянах. Помощник судьи Минич из Прелины… Да и как-то раз позже… мои его взяли в плен, а я подарил ему жизнь в честь дня рождения короля. Кажется, это было в сорок третьем».

– Вылечим мы его, товарищ Минич, или не вылечим, зависит от него самого. Согласишься на суд, мы тебя вылечим. Не согласишься – под мангал, вместе с Елицей!

– Процесс, надеюсь, был бы открытым? – спросил он, глядя в лицо Миничу.

– Разумеется. Мы – демократическое государство, наш суд – народный. В случае вашего согласия я был бы прокурором.

– Защитника я в таком случае мог бы выбирать сам?

– Конечно. Хотя я уверен, что ни один адвокат добровольно не согласится вас защищать.

– Из опасения, что вы ему отомстите?

– Из соображений чести. Ваши преступления так страшны и бесспорно доказаны, что любое их отрицание само по себе означало бы преступление и позор!

– Позор и правовое преступление то, что вы сейчас говорите! Вы боитесь честного суда.

– Вам, обвиняемый, будет официально назначен адвокат. В качестве главного судьи на этом процессе могу гарантировать, что лучшего и честнейшего адвоката, чем военный прокурор Милош Минич, вы не найдете. В нашем, социалистическом, правосудии одной из главнейших обязанностей прокурора является защита интересов обвиняемого… Меня зовут полковник Джорджевич. Пока полковник, – добавил он, усмехаясь. – Если будет признан генеральский чин, который вы получили во время войны, меня произведут в генералы.